– Твой дед был очень мудрым человеком. Конечно, сдав испытание, ты всё равно будешь должен продолжать тренироваться. Но после него тебе станет проще. – Чем проще? Я знаю, что такое испытание. Это сложно. Очень сложно. Но что изменится после него? – Прежде всего, ты сам. – И правда странный разговор, – растерянно усмехнулся Гриша. – Вот скажите, мастер. Раз вы предлагаете мне ехать в монастырь, значит, вы уверены, что я смогу выдержать то испытание, верно? – Можно сказать и так. – А раз так, то что мне мешает просто продолжать учиться? – Просто так, без испытаний? – Да. Например, бросая ножи, менять углы и порядок бросков, увеличивать расстояние, действовать в обратном порядке. Да много чего придумать можно. – Можно. И никто тебе не станет мешать. Но я не понимаю, почему ты не хочешь пройти испытание? С чего ты вдруг так заупрямился? – Я не упрямлюсь, мастер. Просто я казак и уже выдержал главные для себя испытания. А всё остальное – это скорее для собственного интереса. – Она была права, а я – старый дурак, – грустно усмехнулся мастер. – Кто она? – не понял Гриша. – Яна. Она с самого начала знала, что ты откажешься, и сразу сказала мне об этом. Я не поверил. И оказался в дураках. – Вы не дурак, мастер. Это просто я другой. Не такой, как остальные, кого вам приходилось учить. – Вот потому я и сделал глупость, не заметив этого сразу. – Простите, мастер. Я не хотел вас обидеть, – растерянно повинился Гриша. – Здесь нет твоей вины. Ты такой, какой есть. И я не в обиде. – Так вы продолжите меня учить? – Мальчик, как ты думаешь, почему я вдруг заговорил с тобой про испытание именно теперь? – Не знаю. – Да потому, что я передал тебе всё, что знаю сам. Теперь тебе осталось только отточить полученные знания. – Но ведь наши тренировки не закончатся? – с надеждой спросил парень. – Если ты сам того не захочешь, – улыбнулся мастер, хлопнув его по плечу. – Спаси Христос, мастер. Тогда утолите моё любопытство, – с облегчением улыбнулся Гриша. – Ну что ещё? – сварливо отозвался Лю. – Откуда вы так хорошо наш язык знаете? – Я ещё мальчишкой был, когда в наш монастырь пришёл человек. Казак. Он был ранен и нуждался в помощи. Братья вылечили его, и это был первый человек, от которого я узнал, что мир очень велик. С ним я и начал говорить по-русски. Потом, став послушником, я часто выходил за территорию монастыря, чтобы узнать о жизни вокруг как можно больше. Это тоже было испытание. Подростков отправляли в большой мир, не давая им ничего, кроме посоха и чаши для подаяния. Они должны пройти по тайге, дойти до какого-нибудь поселения и прожить в нём ровно год. Кто-то выполнял всё за год, а кому-то и пяти было мало. А некоторые вообще не возвращались. Всё в руках Будды. Были даже такие, кто оставался жить в тех деревнях и создавал свою семью. И когда об этом узнавали, их не трогали. Каждый выбирает свой путь сам. Но самое главное, дети таких послушников однажды тоже могли прийти в монастырь и стать учениками. Это не возбранялось. Мастер умолк, задумчиво разглядывая небо на горизонте, словно видел перед собой те далёкие дни. – Интересно. А что было дальше? – не удержался Гриша, которого захватил этот рассказ. – А дальше была длинная жизнь, в которой молодой и упрямый как осёл монах бродил по земле и везде чему-то учился, – грустно усмехнулся мастер. – Но рано или поздно всему приходит конец. Вот и моим исканиям тоже пришёл. Однажды случилось нечто, после чего я понял, что больше не хочу так жить, и отправился обратно. В монастырь. Но не дошёл. Было всякое в пути, и однажды я столкнулся с генералом. Имён я называть не стану, скажу только, что сейчас он является главой всей службы. Так я стал учить всех, кого ко мне приводили. – И стали легендой службы, – улыбнулся парень. – Громкое слово, не более, – отмахнулся мастер и, потянувшись, предложил: – Пошли лучше чай пить. А то от долгих разговоров в горле пересохло. * * * – Здрав будь, брате! – раздался медвежий рёв, и Гришины рёбра захрустели в могучих объятьях. – Сёмка! Бугай бешеный, раздавишь! – глухо прохрипел парень, делая слабые попытки вырваться. – Как же, раздавишь тебя, – продолжал реветь Семён, отпуская Гришу. – Что сила, что голос, – усмехаясь, проворчал тот, демонстративно ковыряя в ухе. – Полгода не виделись. Как дела? – улыбаясь от уха до уха, спросил Семён, хлопнув приятеля по плечу так, что тот невольно присел. – Слава богу, жив. А ты как? Далеко ездили? – А ты не знаешь? – вдруг удивился Семён. – Чего не знаю? – насторожился Гриша. – Так женили меня, – смущённо развёл гигант руками. – Потому и уезжали. – И как? Толк-то есть? – Так на сносях моя. Батя от радости аж помолодел. Думал, отстанет теперь, а он ещё больше на меня наседать начал. – Ничего. Терпи. Вот получит внука в руки, так разом про тебя забудет. – Скорее бы уже. А ты чего опять такой смурной? Случилось чего? – Вроде и нет, а если подумать, то вроде как чего-то и намечается, – пространно ответил Гриша. – Не темни, брате. Рассказывай, что за беда? – потребовал гигант. – Так нет беды, – почесав в затылке, признался Гриша. – Просто вдруг снова та история старая всплыла. – Это которая с ножнами? – Она самая. – И чего? – Понимаешь, Сёма, когда за несколько дней мне предлагают ехать сразу в два разных места, я сторожиться начинаю. – С чего? – А это значит, что снова беда рядом. Ну не нравится мне такая суета. Вроде и дела эти между собой не связаны, а вот чует сердце, что спокойные деньки закончились. – Так ты зови, ежели чего. Вместе разберёмся. – Куда тебе теперь воевать? Сына растить надо. – Обидеть хочешь, Гриш? – вдруг насупился гигант. – Род продолжил, и слава богу. А со службы меня никто не снимал. – Да ты не злись, – примирительно улыбнулся Григорий. – Я пока и сам толком ничего понять не могу. Знаешь ведь, как оно бывает. Вроде и всё хорошо вокруг, а внутри всё ноет чего-то. – Это да. Это бывает, – подумав, решительно кивнул Семён. – Вот у меня сейчас так. И не случилось ничего, и дела хорошо идут, и с учёбой нормально, а оно всё ноет и ноет. А чего ноет, непонятно. – Ну, если уж у тебя заныло, значит, точно чего-то будет, – неожиданно выдал Семён. – Недаром батя говорит, что на тебя как моряку на компас смотреть надо. – Это дядька Елизар так про меня? – не понял Гриша. – А кто ж ещё? – Что, и не злится больше? – Ты про ту пулю? – Ага.