– Прошу, ваша милость, – великан жестом пригласил Монтгомери сесть на стул и пододвинул к нему то, что сам только что принёс. Лорд опустил взгляд. Перед ним была тарелка овсяной каши, хлеб с маслом и стакан чая. Он с опаской покосился на незнакомца, который сел на край кровати и выжидающе глядел на него. В потёмках Монтгомери показалось, что тот улыбнулся, тогда он осторожно взял в руку ложку, и стал прихлёбывать кашу, всё ещё косясь на фигуру сидящего рядом человека. Он пытался разглядеть лицо, но в полумраке это делалось невозможным. Мужчина сидел неподвижно, закинув одну ногу на другую и подперев кулаком наклонённую над столом голову. Монтгомери даже подумал, что тот уснул, но тут дверь снова с лязгом открылась и на пороге появился кто-то ещё. – Ноэль! – оживился мужчина и указал на грязную посуду на столе, – хорошо, что ты здесь, унеси-ка всё это. – Сказал он по-французски человеку, появившемуся в дверях. После того как второй незнакомец, названный Ноэлем, ушёл вместе с посудой, тот снова заговорил, обращаясь к лорду: – Экипаж «Кента» держался храбро несмотря на то, что сейчас вы здесь, ваша милость. Монтгомери вытаращил на него глаза. – Три часа ожесточённых сражений, которые вы благополучно проспали здесь, милорд, и всё же «Кент» был нами захвачен. – Три часа? – Да, ваша милость, – усмехнулся тот. – Я уже было начал волноваться, как бы этот громила Кристоф не убил вас таким сильным ударом по затылку, или не сделал какую серьёзную травму… – он осёкся. – Выходит я в плену? – уточнил Монтгомери. – Да, ваша милость. – А вы напали на нас в Бенгальском проливе? – Да, ваша милость. – Вы француз? – чуть тише продолжил Монтгомери. – Всё верно, милорд. – И вы пират? – Корсар, ваша милость. – Вы… – Сюркуф. Моё имя Робер Сюркуф, – закончил за него капитан «Конфьянс», не в силах сдержать улыбку. Монтгомери смотрел на эту улыбку сквозь пелену мрака и своих заблуждений и не понимал, что это, невозмутимое спокойствие или же свирепый оскал. Сюркуф подошёл к лорду и, снова схватив за плечо, заломил обратно за спину левую руку. К своему собственному удивлению, Монтгомери вскрикнул. – Это простая формальность, милорд, – пояснил корсар невозмутимым тоном. – Для пущей уверенности, ведь ваша милость и сам понимает, что даже если вам и удастся каким-то чудом выбраться из каюты и проскользнуть мимо экипажа, вам будет некуда бежать с борта «Конфьянс», находящемся посреди Индийского океана… – Доброй ночи, милорд, – закончил капитан. Монтгомери снова посмотрел на него. Лицо корсара в этот момент, казалось, выражало какое-то спокойствие, умиротворённую радость, которую лорд Монтгомери принял скорее за издевательскую насмешку, ведь это был Робер Сюркуф, тот самый Сюркуф, которого Англия знала как беспринципного жестокого тирана, морское чудовище, любителя поглумиться над своими пленными и даже как колдуна или людоеда. Но с другой стороны как бы лорду не хотелось допускать до себя эту мысль, образ Сюркуфа в Англии был сильно извращён, опошлен сплетнями и небылицами, пороки его вроде чревоугодия, выражавшегося в большом животе, который Сюркуф всюду носил перед собой, были увеличены в десятки раз и вознесены на самую вершину, откуда лучше видно, всё же прекрасное, что очень возможно и было у этого человека, было обезображено и преподнесено как уродство, да и должен ли уроженец вражеской стороны, совершенно удивительный её уроженец, который сумел в одиночку принести Англии столько бед и потерь в море, прослыть героем? Верно то было или нет, судить не нам, но стоит сказать, что хотя бы в этот раз мнения монарха и парламента полностью сошлись. Однозначно нет – таков был их единогласный ответ. Сюркуф уже стоял у выхода из каюты, когда в ноги ему бросился лорд Монтгомери. – Нет, нет! Выслушайте же меня, капитан! Я уверен, что мы с вами сможем договориться, честное слово я знаю, чего вы хотите, и могу дать вам всё, чего ваша душа пожелает! – Чего я хочу? И что же это, по-вашему, милорд? – заинтересованно переспросил Сюркуф. – Что? Это вы мне скажите, что это, капитан! Вам же хорошо известно, что при дворе всё возможно, ну же! Корсар вопросительно посмотрел на Монтгомери. – Если вам нужны деньги, то просто назовите сумму и позвольте мне послать всего одно письмо… – тараторил лорд. – Что? – Постойте! Я могу подарить вам один из своих замков в Хартфордшире или в Камберленде… С большим участком земли! Сдайте её в аренду крестьянам, и это даст вам право называться лендлордом… – Всё, довольно. – Ах, если бы вы знали мою любимую сестру леди Джоанну, капитан! Она красива, добра, скромна, не помолвлена и имеет большое приданое… – Прекратите. – Если вам нужна какая военная тайна, то сам я ею не владею, но вот его высокопревосходительство генерал Картер, с которым я в достаточно хороших отношениях… – Замолчите немедленно! – рявкнул Сюркуф. Монтгомери прикусил язык. Корсар продолжал уже спокойным тоном, пожав плечами. – Кажется, ваша милость всё-таки не знает, что мне нужно. – Ну тогда что же это, скажите! – Это Николас, милорд. – Николас? – Мой брат, ваша милость. – Всё равно не понимаю. – Он был взят в плен англичанами пять дней тому назад, милорд. – Что мне с того? В Англии десятки пленных французов, и шведов, и пруссов, откуда мне знать, кто именно из них – Николас, взятый в плен пять дней тому назад? – Он был помещён в одну из плавучих тюрем Портсмута, милорд. – Ах да, просто ужасное, ужасное место, но… – Спокойной ночи, милорд, – отрезал Сюркуф и вышел. Ту ночь Монтгомери почти не спал. Его мучали размышления о том, что же с ним будет дальше. Он сидел на кровати и вслушивался в тишину, иногда прерываемую чьими-то торопливыми семенящими шагами, они были совсем рядом и всё же проносились мимо двери, за которой держали лорда. Как раз в ту минуту, когда Монтгомери, свыкнувшись с мыслю о том, что Индию ему не увидеть, начал потихоньку привыкать и к мысли, что отныне больше не увидит и Англии, где-то за дверью снова послышались шаги, более уверенные и не такие торопливые, они остановились около двери в каюту. Слегка задремавший Монтгомери тут же оживился и замер в ожидании. Щелчок замка, дверь открылась и перед Монтгомери снова стоял капитан «Конфьянс». Вид его был суровый, Сюркуф глядел на своего пленника даже с каким-то презрением. Монтгомери, увидев его, на какое-то время даже задумался, не мог ли он вчера ненароком оскорбить капитана? Всё-таки Монтгомери был лордом, а Сюркуф – корсаром, но в то же время лорд Монтгомери был пленником, а Сюркуф – его господином. – Доброе утро, ваша милость, – произнёс капитан. – Поднимайтесь. Было что-то около семи часов утра, капитан и несколько матросов вывели лорда из каюты на палубу. Монтгомери заметил ещё одно судно у правого борта «Конфьянс». Лорду даже показалось, что он бредит, потому на том корабле, их капитан и кучка матросов тоже вели по палубе какого-то господина. Когда Монтгомери увидел его, ему даже показалось, что если бы Сюркуфа, чьё лицо он лишь теперь смог хорошо разглядеть, подержали в плавучей тюрьме, где-нибудь в Портсмуте, порядка недели, то тот выглядел бы точно так же, как и этот мужчина, настолько они были похожи. Он был весь грязный, измученный, усталый и в рваной одежде. Два судна произвели обмен пленниками. Возвращение лорда Монтгомери домой праздновали всю неделю. Днями на пролёт лорд принимал у себя родственников, хороших знакомых, их знакомых, друзей и их друзей, устраивал званые обеды и даже балы. Огромная часть гостей лорда видела его впервые, их мало заботили ужасы, пережитые Монтгомери за весьма короткий промежуток времени, проведённый на «Конфьянс», они приняли приглашение и явились лишь из вежливости либо для того, чтобы найти здесь выгодного жениха или невесту себе или кому-то из своих детей. Зато они создавали ощущение пышности и роскоши, большое скопление кокеток и жеманников наполняло залу каким-то приятным пафосом. Другие же пришли ради хлеба и зрелищ, ради крови лорда Монтгомери. Они желали во всех подробностях услышать о бесчинствах Сюркуфа, о том, как это беспринципное чудовище, не имеющее ничего святого, сперва похитило Монтгомери и с особенной жестокостью истязало несчастного лорда, и Монтгомери прекрасно это знал. – Наверняка кормили остатками со стола капитана! – Ха, вы думаете, что этот толстяк Сюркуф что-то да оставляет? – усмехнулся Монтгомери, – что вы, там держат впроголодь! – А вам позволяли спать, милорд? – А как же там поспишь, в холодной сырой комнате, где ледяной воды по колено? – Какой ужас! Что же они от вас хотели? – А, пытались выведать у меня какую-то военную тайну… – отвечал невозмутимо Монтгомери. – И каким же образом? – Говорит, отвечай, а то убью тебя и прикажу приготовить и подать мне к обеду! – Ах, и вы, конечно, ничего им не сказали? – Разумеется, нет! – И что же было дальше, что же было? – Ах, говорит, не скажешь? Ну тогда отдавай мне все свои замки в Хартфордшире и в Камберленде, и все участки земли, которые ты имеешь, либо отдавай леди Джоанну, сестру свою… Джастина тоже переживала за лорда, когда узнала, что тот в плену у французов, но не потому, что он был лордом Монтгомери, а потому что был в плену, не в силах полностью уничтожить своё природное любопытство, смешавшееся с высокой степенью беспокойства, Джастина, как не стыдилась этого, подслушивала разговор Монтгомери со своими гостями, пока сновала от праздничного стола к кухне. Она работала в этом доме с восьми лет, с самого начала своей карьеры, и ни разу не позволяла себе подобной дерзости – подслушивать хозяйские разговоры! Джастина заметила, что Монтгомери, принимая гостей во вторник, рассказывал им о том, как на борту «Конфьянс» его держали в сырой полузатопленной ледяной водой комнате, а в среду, новым собеседникам повествовал об узкой тёмной и необыкновенно сухой каморке, где его и хотел задушить капитан судна «Кларис», Джастина тут же отругала себя за то, что полезла в чужие дела. Это её ума не касалось, Джастина привыкла считать, как её и учила экономка, что даже шёпот других горничных у неё за спиной – это не её дело, несмотря на то, что даже сам Монтгомери знал об этих слухах. – Может быть ты отнесёшь эти тарелки, Ло? Я право даже не знаю, стоит ли доверять теперь посуду Джастине… – Брось, пойми и ты, что маленькая симпатичная дурнушка просто влюблена, и в тот раз испугалась предположения леди Джоанны, будто бы лорд собрался жениться! – Ах, точно, леди Джоанна ведь не приедет сегодня!.. «А что же я?» – отвечал лорд, обращаясь к экономке, он был не против сплетен, даже если они его касались, он считал их даже неким показателем популярности, – они ведь всего лишь служанки, и кроме таких низких удовольствий, как распускать сплетни, не имеют никаких более радостей в жизни, почему бы не проявить к этим несчастным и жалким женщинам толику снисхождения?» Быть может, в чём-то они и были правы, например, в том, что Джастина, маленькая симпатичная дурнушка, была влюблена. Но совсем не в лорда Монтгомери. Она закрывала глаза на все сплетни, лишь потому что любила Робера, а Робер любил Джастину, и совсем недавно подарил ей жемчужные серьги в знак своей любви, прекрасно понимая всю неправильность своего поступка, но не в силах что-либо с собой поделать. Сам Робер называл себя выходцем с острова Маврикий, надеясь на притуплённое географическое чутьё Джастины, и она не могла отвергнуть этот знак внимания, прекрасно понимая, что Робер, скорее всего, просто не знал здешних правил. Перефразируя, когда-то Джастине, может быть, и досаждали сплетни, порождённые завистью других служанок, но с появлением в её жизни Робера, сплетни стали казаться ей глупыми и совершенно бессмысленными. Какое это имеет значение, если теперь у девушки появился возлюбленный, с которым она мечтала стать ещё ближе, узаконив их отношения. Джастина больше не мечтала о переходе на службу к другому хозяину, теперь она желала только свадьбы с Робером. Неделя званых обедов, приёмов и балов в доме лорда Монтгомери подошла к концу, она выдалась особенно тяжёлой для прислуги, которой приходилось сновать по длинным лестницам вверх и вниз, от обеденного стола к кухне и наоборот с самого утра до глубокой ночи, ведь слуги имеют право лечь спать лишь с уходом последних гостей, даже если время перевалит далеко за полночь, вставать приходилось, как и обычно – в пять часов утра. Из всех горничных Джастина больше всех мечтала о том, чтобы всё поскорее вернулось на круги своя, потому что это мешало её тайным встречам с Робером, но здесь её не успокаивала даже мысль о замужестве – возлюбленный Джастины служил в море, а это значило, что даже после свадьбы он очень часто будет в разъездах, и она так или иначе будет проводить много времени одна, скучая по нему. Джастина только тяжело вздыхала и продолжала мести пол, вытирать пыль и носить посуду.