— Да, сэр. — Хорошо. Передайте мистеру Джерарду мои приветствия и попросите его взять курс на эскадру. — Есть, сэр. Значит, донесение надо адресовать адмиралу, а не капитану Болтону, и закончить в оставшиеся полчаса. Хорнблауэр обмакнул перо в чернильницу и лихорадочно застрочил, описывая расстрел армии Пино и Лекки на прибрежной дороге между Мальгратом и Аренс-де-Маром. Его самого поразило, когда он подсчитал: итальянцы должны были потерять убитыми и ранеными пятьсот-шестьсот человек, не считая тех, кто сбежал или заблудился. Излагать это надо было осторожно, дабы не попасть под подозрение в похвальбе — провинности, с точки зрения начальства, неизвинимой. Вчера пятьсот или шестьсот человек были убиты или искалечены из-за того лишь, что он — деятельный и предприимчивый офицер. Созерцая мысленным взором вчерашние свои свершения, Хорнблауэр видел их как бы двояко: с одной стороны — трупы, вдовы и сироты, мучения и боль, с другой — неподвижные фигурки в белых штанах, рассыпанные оловянные солдатики, цифры на бумаге. Он проклинал свой аналитический ум, как проклинал жару и лежащий перед ним рапорт. Он даже осознавал отчасти, что теперешнее подавленное состояние духа напрямую связано с недавними успехами. Хорнблауэр подмахнул донесение и крикнул Полвилу, чтобы принес свечу и натопил воску для печати, пока сам он посыпает свежие чернила песком. От жары пальцы липли к размякшей бумаге. Когда он начал подписывать «контр-адмиралу сэру П. Г. Лейтону, К. Б.», чернила расплылись на влажном листе, как на промокашке. По крайней мере, с донесением покончено. Хорнблауэр поднялся на палубу, где пекло уже невыносимо. Металлический блеск неба, заметный еще вчера, сделался сегодня отчетливее: барометр в каюте падал вот уже три дня. Без сомнения, надвигается шторм, мало того — столь долго ожидаемый шторм будет тем более свирепым. Хорнблауэр повернулся к Джерарду и приказал следить за погодой, а при первых признаках ненастья убавить парусов. — Есть, сэр, — отвечал Джерард. Два других корабля эскадры покачивались на волнах в отдалении — «Плутон» с тремя рядами орудийных портов и красным военно-морским флагом на крюйс-стеньге, указывающим на присутствие контр-адмирала Красного флага, «Калигула» в кильватере. — Позовите мистера Марша салютовать адмиральскому флагу, — приказал Хорнблауэр. После обмена приветствиями по фалам «Плутона» побежали флажки. — Позывные «Сатерленда», — читал Винсент. — «Занять позицию в кильватере». — Подтвердите. Новая цепочка флажков. — Позывные «Сатерленда», — снова прочел Винсент. — «Флагман капитану. Явиться на борт и доложить». — Подтвердите. Мистер Джерард, спустите мою гичку. Где полковник Вильена? — Не видел его с утра, сэр. — Эй, мистер Сэвидж, мистер Лонгли. Бегите вниз и вытащите полковника Вильену из постели. Он должен быть здесь одетым к тому времени, как спустят мою гичку. — Есть, сэр. Через две с половиной минуты капитанская гичка покачивалась на волнах, а Хорнблауэр сидел на кормовой банке. Вильена появился у борта в последнюю секунду и вид имел преплачевный, чему не приходилось удивляться, — два бесцеремонных мичмана, не знающие ни слова по-испански, впопыхах выволокли его из постели и кое-как помогли напялить одежду. Кивер сполз набок, доломан был застегнут криво, перевязь и саблю Вильена держал в руках. Нетерпеливые матросы затащили его в шлюпку — никому не хотелось ронять репутацию своего корабля, заставляя адмирала ждать из-за какого-то испанца. Вильена плюхнулся рядом с Хорнблауэром. Он был небрит и встрепан, глаза опухшие, как у Хорнблауэра при пробуждении. Испанец бормотал и ворчал со сна, осоловело поправлял одежду, а тем временем гичка, подгоняемая усилиями гребцов, стрелой неслась по воде. Только возле флагмана Вильена окончательно продрал глаза и заговорил, но в недолгое оставшееся время Хорнблауэру уже не пришлось изощряться в вежливости. Он надеялся, что адмирал оставит Вильену у себя, дабы порасспросить о ситуации на берегу. У борта Хорнблауэра приветствовал капитан Эллиот. — Рад видеть вас, Хорнблауэр, — сказал он. Хорнблауэр представил Вильену, Эллиот пробормотал нечто невразумительное и в изумлении уставился на яркий мундир и небритые щеки. Когда с формальностями было покончено, Эллиот с явным облегчением вновь заговорил с Хорнблауэром. — Адмирал у себя в каюте. Прошу сюда, джентльмены. В каюте, кроме адмирала, находился его флаг-адъютант, молодой Сильвестр, о котором Хорнблауэру приходилось слышать как о способном офицере, хотя и он, разумеется, принадлежал к знати. Сам Лейтон был в то утро неповоротлив и говорил медленно — в жаркой каюте по его полным щекам ручьями катился пот. Они с Сильвестром мужественно постарались приветить Вильену. Оба сносно говорили по-французски, плохо по-итальянски и, припомнив остатки школьной латыни, кое-как объяснялись на смеси трех языков, но разговор шел туго. С явным облегчением Лейтон повернулся к Хорнблауэру. — Я хотел бы выслушать ваше донесение, Хорнблауэр. — Вот оно в письменном виде. — Спасибо. Но давайте немного послушаем вас самого. Капитан Болтон сказал мне, что вы захватили призы. Где вы были? Хорнблауэр начал перечислять. Сказать надо было так много, что он смог счастливо опустить обстоятельства, при которых расстался с ост-индским конвоем. Он рассказал, как захватил «Амелию» и флотилию мелких судов у Льянсы. Тяжелое лицо адмирала оживилось при вести, что он стал на тысячу фунтов богаче. Лейтон сочувственно закивал, когда Хорнблауэр объяснил, что вынужден был сжечь последний трофей — каботажное судно около Сета. Хорнблауэр осторожно предположил, что эскадра могла бы с успехом приглядывать за побережьем между Пор-Вандром и Росасом, где после уничтожения батареи в Льянсе негде укрыться французским судам. При этих словах меж адмиральских бровей пролегла чуть заметная морщина, и Хорнблауэр поспешно оставил эту тему. Лейтон явно не любит, чтобы подчиненные ему советовали. Хорнблауэр торопливо перешел к событиям следующего дня на юго-востоке. — Минуточку, капитан, — перебил его Лейтон. — Вы хотите сказать, что прошлой ночью двигались на юг? — Да, сэр. — Место встречи вы, вероятно, прошли в темноте? — Да, сэр. — И вы не потрудились узнать, вернулся ли флагман? — Я приказал впередсмотрящим наблюдать особо тщательно. Морщина между бровей Лейтона сделалась отчетливее. Капитаны, особенно на блокадной службе, изрядно досаждают адмиралам тем, что рвутся действовать независимо — хотя бы ради призовых денег — и постоянно изыскивают для этого предлоги. Лейтон явно намеревался пресекать такие попытки в зародыше, мало того, он догадался, что Хорнблауэр, миновав место встречи ночью, действовал с умыслом. — Я чрезвычайно недоволен вашим поведением, капитан Хорнблауэр. Я уже выговорил капитану Болтону за то, что он вас отпустил, а теперь узнаю, что позапрошлой ночью вы были в десяти милях отсюда. Я затрудняюсь выразить вам степень своего неудовольствия. Так случилось, что до места встречи я добрался утром того же дня, и по вашей милости два линейных корабля его величества бездействовали сорок восемь часов, пока вы не соизволили вернуться. Прошу понять, капитан Хорнблауэр, что я глубоко раздосадован, о чем не премину известить в своем рапорте адмирала, командующего Средиземноморским флотом, дабы тот принял, какие сочтет нужными, меры. — Да, сэр, — отвечал Хорнблауэр, изображая на лице глубокое раскаяние. Впрочем, он успел рассудить, что трибуналом тут не пахнет — приказы Болтона полностью его оправдывают — и вообще, вряд ли Лейтон осуществит свою угрозу и сообщит адмиралу. — Прошу продолжать, — сказал Лейтон. Хорнблауэр начал рассказывать про итальянцев. По выражению адмиральского лица он видел, как мало значения тот придает достигнутому моральному воздействию, что ему не хватает воображения представить позорно бегущие от неуязвимого врага полки и то, как скажется это на них в дальнейшем. Когда Хорнблауэр предположил, что итальянцы потеряли не менее пятисот человек, Лейтон заерзал и обменялся с Сильвестром взглядами — он явно не поверил. Хорнблауэр решил воздержаться от замечания, что еще не менее пятисот человек отстали или дезертировали. — Очень интересно, — сказал Лейтон фальшиво. К счастью, в дверь постучал Эллиот. — Погода портится, сэр, — доложил он. — Я полагаю, что если капитан Хорнблауэр хочет вернуться на свой корабль… — Да, конечно, — сказал Лейтон, вставая. С палубы Хорнблауэр увидел, что с подветренной стороны горизонт быстро заволакивается черными тучами. — Еле-еле успеете, — сказал Эллиот, провожая его к шлюпке и поглядывая на небо. — Да, конечно, — отвечал Хорнблауэр. Он торопился отвалить, пока никто не заметил, что он оставил Вильену, — позабытый всеми, тот замешкался на шканцах, не понимая, о чем говорят между собой англичане. — Весла на воду! — приказал Хорнблауэр, еще не сев, и гичка понеслась прочь. Даже на трехпалубном корабле места маловато, особенно если там разместился адмирал со своим штабом. Чтобы устроить испанского полковника, придется потеснить какого-то несчастного лейтенанта. Хорнблауэр скрепя сердце решил, что не будет переживать из-за неведомого младшего офицера. XVI Когда Хорнблауэр поднялся на борт «Сатерленда», нагретый воздух был по-прежнему недвижим, хотя вдалеке уже глухо громыхало. Черные тучи заволокли почти все небо, а проглядывающая кое-где голубизна отливала сталью. — Сейчас налетит, сэр, — сказал Буш, самодовольно поглядывая наверх, — по его приказу на «Сатерленде» убрали все паруса, кроме марселей, да и на тех матросы торопливо брали рифы. — А вот с какой стороны, бог его знает. Хорнблауэр вытер вспотевший лоб. Парило нестерпимо, стояло безветрие, и «Сатерленд» мучительно кренился на волнах. Громко стучали, задевая один о другой, блоки. — Да уж поскорее бы, черт его дери, — проворчал Буш. Жаркий, как из топки, порыв ветра налетел на них, «Сатерленд» на мгновение выровнялся. Вот и следующий порыв, еще сильнее, еще жарче. — Вот оно! — Буш указал пальцем. Черное небо разорвала ослепительная вспышка, оглушительно громыхнул гром. Шквал несся на них, фронт его, четко очерченный на серой воде, стремительно надвигался. Ветер ударил почти точно в лоб, «Сатерленд» содрогнулся и начал опускать нос. По приказу Хорнблауэра рулевой дал ему увалиться. Ревущий ветер принес град — градины размером с вишню били по голове, по лицу, ослепляли, громко лупили по палубе, взбивали море в дрожжевую пену, и ее шипение доносилось сквозь все другие шумы. Буш прикрывал лицо воротником, надвигал на глаза зюйдвестку, но Хорнблауэр так обрадовался свежему ветру, что не обращал внимания на град. Прибежал Полвил с дождевиком и зюйдвесткой, заговорил — Хорнблауэр не услышал. Чтобы он оделся, Полвилу пришлось дергать его за локоть. «Плутон» дрейфовал в двух кабельтовых на левой скуле — большой, трехпалубный, он еще хуже слушался руля, и ветром его сносило сильнее. Хорнблауэр смотрел на него и гадал, как там Вильена, задраенный в стонущей утробе судна. Небось поручает себя святым угодникам. «Калигула» под зарифленными марселями держался мористее, вымпел его застыл на ветру прямой, как палка. «Калигулу» строили с расчетом на шторма — в отличие от «Плутона», ему не расширяли поперечное сечение, не увеличивали длину, не перегружали артиллерией: британские корабелы не жертвовали его мореходными качествами ради малой осадки, не то что голландские строители «Сатерленда». Ветер поменял направление на полных четыре румба, «Сатерленд» кренился, штормовые паруса хлопали, словно стреляющие пушки, пока корабль вновь не увалился под ветер. Град сменился ливнем. Ревущий ветер бросал водяные струи в лицо, волны вздыбились, «Сатерленд» неуклюже подпрыгивал и раскачивался. «Плутону» ветер ударил почти в лоб, но Эллиот вовремя приказал увалиться. Лучше командовать старым плоскодонным «Сатерлендом», чем громоздким трехпалубником с его девяносто восемью тридцатидвухфунтовыми пушками, хотя жалованья за это платят больше. Ветер завыл еще яростнее, срывая с Хорнблауэра дождевик. «Сатерленд» шатался, как корова на льду. Буш что-то орал. Хорнблауэр разобрал слова «вспомогательные тали» и кивнул, Буш юркнул вниз. Как бы ни буйствовал «Сатерленд», четверо рулевых смогут, наверно, удерживать штурвальное колесо могучими рычагами рукоятей, однако тросы рулевого привода напряжены непомерно — в качестве меры предосторожности следует поставить человек шесть-восемь у вспомогательных талей в констапельской, чтобы поберечь и рулевых, и тросы рулевого привода. Возле ближайшего к штурвалу решетчатого люка надо поставить унтер-офицера, чтобы тот выкрикивал указания матросам у вспомогательных талей, опытнейшим морякам, — хорошо, что Хорнблауэр так решительно повел себя с остиндийцами. Небо с наветренной стороны стало перламутровым, с подветренной облака разошлись, открывая взору зазубренную череду гор. Где-то там — залив Росас, ненадежное укрытие от штормового зюйд-веста, куда британцам вход заказан, ощетинившаяся пушками крепость Росас, год назад взятая французами после продолжительной осады, что и дало Кокрейну случай отличиться. С севера залив ограничен мысом Креус, тем самым, возле которого «Сатерленд» захватил в плен «Амелию». За мысом берег вновь поворачивает к северу, и здесь, на достаточном удалении от подветренного берега, можно переждать непогоду — яростные средиземноморские шторма выдыхаются быстро. — Флагман сигналит, сэр, — завопил вахтенный мичман. — Номер тридцать пять. «Поднять паруса соответственно погоде». На «Плутоне», кроме зарифленных марселей, подняли еще и штормовые стаксели — адмирал счел за лучшее лавировать против ветра, подальше от опасного мыса Креус. Разумная предосторожность. Хорнблауэр приказал взять тот же курс. Четверо рулевых и матросы у вспомогательных талей едва смогли выполнить приказ. Орудийная прислуга крепила пушки двойными брюками, другие качали две кеттенс-помпы. Пока вода прибывала не быстро, но Хорнблауэр предпочитал держать льяло сухим на случай, если придется откачивать всерьез. «Калигула» был далеко на ветре — Болтон сполна использовал отличные мореходные качества своего корабля и держался подальше от берега. Но и «Сатерленд» с «Плутоном» в относительной безопасности — если не произойдет ничего непредвиденного. Сломанная мачта, сорвавшаяся пушка могут в корне изменить ситуацию, но пока все идет нормально. Гром гремел без передышки, и Хорнблауэр уже перестал его замечать. В черных тучах завораживающе играли молнии. Этот шторм ненадолго — скоро равновесие воздушных масс восстановится. Однако будут еще сильные порывы. Ветер взбаламутил мелководное море — по палубе «Сатерленда» то и дело перекатывалась вода. После удушающей жары ветер бодрил, бодрили даже брызги и дождь, натянутый такелаж пел, и музыка эта была Хорнблауэру по сердцу. Подошел Полвил сказать, что обед готов (увы, холодный, поскольку огонь на камбузе погасили с началом шторма), и Хорнблауэр удивился, что прошло столько времени. После обеда он снова вышел на палубу. Ветер заметно ослабел, с наветренной стороны кое-где проглядывало зеленовато-голубое небо, дождь перестал, но волны бушевали пуще прежнего. — Ненадолго его хватило, сэр, — заметил Буш.