— Святая правда, — подтвердил я. Нам принесли шампанское и закуски, мы немедленно выпили, после чего шампанское немедленно ударило нам в голову. — А здесь классно! — сказала она, осмотревшись. — Часто здесь бываешь? — Время от времени, — сказал я. — Да, неплохое место… Она задумчиво посмотрела на меня. — А я за всю жизнь три раза в ресторане была. Родители говорят, что рано еще… А я думаю — когда ж еще развлекаться, если не в молодости? На пенсии, что ли? — Да, — сказал я. — Сама посмотри — полный ресторан пенсионеров! Лера рассмеялась. — Расскажи о том, чем ты занимаешься! — попросила она. — Да ничего особенного. Сначала перепродавали всякую мелочь. Потом — видеосалон. — На ДК медиков? Я слышала что-то такое… Я утвердительно кивнул. — Да. На ДК. Потом звукозапись сама собой появилась. А сейчас открыли кооператив. «Куплю дорого — продам дешево». — Так не бывает, — сказала она с улыбкой. — Деньги — товар — деньги-штрих. Лекции не забыла? — Деньги-штрих это прекрасно! — пьяно заявила она. — Хочу как можно больше этих самых денег-штрих! Я с интересом посмотрел на нее. — А зачем? Вот что бы ты сделала, если бы у тебя вдруг появился миллион? — В первую очередь я бы бросила институт, — сказала она. — Вот прямо на следующий день. — А как же высшее образование? Диплом? — спросил я. — Нахрен! — сказала она зло. — Это несвобода. Понимаешь? Я думаю, что ты очень хорошо это понимаешь. — А потом? — Уехала бы куда-то… Может быть в Москву или Ленинград. Новая жизнь — это же так прекрасно! Ну, конечно. Мне ли не знать, насколько прекрасна новая жизнь. — Значит, деньги тебе нужны для того, чтобы жить по-новому? — По-новому — это значит свободно! — провозгласила она. Мы выпили за свободу. А потом еще за что-то, я уже не помню. Помню только, что рассказывал, цитируя Гекльберри Финна, что деньги это не столько свобода, сколько тоска и забота. Перед глазами стоял Евгений Михайлович, который, несмотря на все свои капиталы, свободным не выглядел. Да и коллеги его производили впечатление людей уставших и озабоченных, но не свободных. — Никто здесь не счастлив! — пьяно говорил я ей. — Даже с миллионом! И бежать некуда, везде одно и то же. И никому не хорошо! А лучше всего алкашам, которые закинулись и забылись. Потому и сухой закон ввели — никто не должен забываться, никто не должен быть счастлив! Ни в коем случае! Я удивляюсь, что есть еще счастливые люди и их за это не арестовывают и не отправляют в лагеря! — Привет! — со мной поздоровался какой-то смутно знакомый парень с набитыми на пальцах перстнями и золотозубой улыбкой. Я машинально поздоровался в ответ и удивился слегка — в «Театральном» эта публика почти никогда не собиралась. — Это кто? — удивилась Лера. — Какой-то уголовник, — сказал я. — Знакомый знакомого. Вот не хотелось мне врать ей, даже в мелочах. — А тот знакомый — тоже уголовник? — спросила она. Я кивнул. — Тоже. Но его уже нет. — Как нет? — не поняла она. — Совсем нет. Да ну их всех! В такой вечер говорить о всяких пустяках… Лучше пошли гулять! И мы пошли гулять. А на улице, на свежем воздухе, меня как-то очень сильно развезло. — Если сейчас появятся дружинники, — сказал я весело, — то мы запросто можем уехать в вытрезвитель! — Но мы же ничего не нарушаем! — удивилась она. — Как это не нарушаем⁈ Мы выпили и приятно провели время. Нам хорошо. Мы почти счастливы, а значит — виновны! — А у меня бабушка, отцова мама… — сказала она зачем-то. — Старая коммунистка. Ей восемьдесят восемь, ровесница века. В партии с двадцатых годов. — Это прекрасно! — сказал я с пьяным воодушевлением. — А сейчас — в церковь ходит, свечки ставит. Покрестилась. Дома у нее все в иконах. Вот как это? Родители говорят, что чокнулась на старости лет… А я не знаю… Может и лучше, что она так… Но с другой стороны — это же страшно, когда человек всю жизнь строил социализм, а к старости вдруг так изменился. Это уже совсем другой человек, получается. — Ну вот, — сказал я, — ты же говорила, что хотела бы все бросить и уехать… Если бы у тебя миллион был. Правда? — Правда. — А твоя бабушка безо всякого миллиона взяла, все бросила и уехала, никуда не уезжая. — Может быть… — сказала она задумчиво. — Наверное, так и есть, это ты хорошо все объяснил. — Когда я пьяный, со мной такое бывает, — сказал я гордо. — А бывает еще и не такое… Потом мы поймали такси, я проводил ее домой и отправился домой, с отчаянием понимая, что необратимо трезвею. Операция на наезду на конфетную фабрику планировалась тщательно и должна была пройти без осложнений. Мы втроем — я, Лисинский и сотрудник горкома Юрий Сергеевич (его фамилии я так и не узнал) без проблем попали на территорию, затем — в административное здание и в конце концов — в директорский кабинет. Нас приветствовала директор — полноватая энергичная женщина с башнеподобной прической, облаченная в деловой костюм и неумеренно использующая французские духи. Меня слегка напрягло то, что она совершенно не удивилась нашему визиту и, тем более, совершенно не испугалась. Юрий Сергеевич, в соответствии со своим амплуа «злого следователя», наезжал на Светлану Романовну на повышенных тонах, но та и бровью не повела. — Я так полагаю, что необходимо будет ставить вопрос о служебном соответствии, — закончил свой гневный спич Юрий Сергеевич. Светлана Романовна улыбнулась — доброжелательно и немного издевательски. — Если наша партия решит, что другой директор лучше сможет организовать работу предприятия, то я с радостью подчинюсь такому решению, — сказала она. — Я уже много лет в этом кресле сижу. И за кресло это, Юрий Сергеевич, я не держусь, там, где вы работаете, об этом должно быть хорошо известно. — Вы не разводите демагогию, товарищ директор! — откликнулся Юрий Сергеевич. — Пока что вы не сказали ничего конструктивного. — Я пока что не понимаю сути претензий, — сказала Светлана Романовна. — Также я не понимаю присутствия вот этих товарищей, — Светлана Романовна сделала царственный жест рукой в нашу с Лисинским сторону. — Это представители частного сектора, — сказал Юрий Сергеевич. — Есть информация, товарищ директор, что лично вы категорически отказываетесь работать с представителями нашего городского частного сектора. Да и с госторговлей тоже. Получается так, что фабрика план перевыполняет (я читал отчеты, читал!), а конфет на прилавках магазинов нет! А если что-то и появляется, то в совершенно недостаточном количестве. Куда девается продукция, вот вопрос! — Данный вопрос, — холодно сказала Светлана Романовна, — почему-то возникает постоянно. При том, что в этом году у нас уже была ревизия. Которая не нашла каких-либо серьезных нарушений. Ну а мелочи — они есть в работе совершенно любой структуры. — Я четырежды пытался купить некоторое количество конфет нашей прекрасной фабрики, — грустно сказал Евгений Михайлович. — И все четыре раза меня постигла неудача! Купить конфект у Светланы Романовны — это не каждому дано! Хотя я слышал, что есть такие люди — им в жизни очень повезло! — которым Светлана Романовна обеспечивает до тридцати тонн продукции ежемесячно. Из дополнительных, так сказать, источников. — Тебе, Женя, на нашей фабрике не рады, — строго сказала директор. — И вообще, в твоем возрасте много сладкого — вредно для здоровья. — Я и не претендую, — смиренно сказал Евгений Михайлович. — Я смирился. Но вот может молодому человеку, — Евгений Михайлович кивнул на меня, — повезет больше. Это председатель кооператива «Астра» Алексей Владимирович Петров. Прошу любить и жаловать! Несколько секунд Светлана Романовна очень внимательно разглядывала меня. А потом сказала строго: — Все, товарищи. Прошу меня извинить, но дела, я уж опоздала в три места. Товарищ из кооператива «Астра» — останьтесь, пожалуйста, на несколько слов. Вас, товарищи, я не задерживаю. — Ничего, Светлана Романовна, — сказал ледяным тоном Юрий Сергеевич, — мы еще вернемся к этому вопросу в другом месте. — Обязательно вернемся, — подтвердила та. Лисинский и Юрий Сергеевич вышли, а я остался. Было немного тревожно. А ведь эта тетка опасна, подумал я с удивлением. Хищница. Реально крутая, может быть даже круче Лисинского. И что-то за ней есть, какая-то сила, иначе она так смело себя не вела бы… Некоторое время мы молча рассматривали друг друга. А потом Светлана Романовна неожиданно дружелюбно улыбнулась и сказала: