— Все с ним согласны? — спросил он. — Послушай, дружище, — сказал Серега медленно, — нам чужого не нужно. Но своего мы не отдадим. Если еще один такой случай произойдет, то мы тогда по-другому будем разговаривать. Вы тоже там у себя подумайте — нужно оно вам или нет. — Не отдадим, — отозвались близнецы-штангисты. — Всех порвем, — добавил Жора. В зале кафе «Уют» запахло грозой, но тут со своего места поднялся Евгений Михайлович. Вид у него был взволнованный. — Друзья! — сказал он драматично. — Ну что вы, в самом деле⁈ Мы же все взрослые, воспитанные люди. Давайте не будем горячиться и спокойно во всем разберемся! Володя! Вы же интеллигентный человек! (Седой усмехнулся) Вы разве не видите, ребята молодые, горячие, спортсмены! К ним пристает какая-то шпана, они нервничают, что тут странного? — Ну-ну, Михалыч, — сказал Седой весело. — Если пристает к ним шпана, то пусть отбиваются — вон они какие здоровые! — А ребята не стали их бить, потому что те назвали ваше имя, — развел руками Лисинский, — ребята позвали вас на разговор, чтобы прояснить ситуацию. Но ситуация не проясняется. Седой иронически глядел на Евгения Михайловича. — Михалыч, я не понял, ты что, теперь с ними? — он мотнул головой в сторону спортсменов. — Я сам по себе, Володя. — В голосе Евгения Михайловича слышалась тысячелетняя грусть. — Один на льдине, — кивнул Седой. — Ты же бывший каторжанин, Михалыч, ты же должен понимать — так не получится… — Увы… — тысячелетняя грусть в голосе Евгения Михайловича умножилась как минимум в десять раз. — Но, Володя, я полагаю, что необходимо прийти к какому-то решению. Ребята свою позицию высказали, ты слышал. На насилие они ответят насилием. Это довольно грубо, но справедливо, ты не находишь? — Завязывай за справедливость, Михалыч, — усмехнулся Седой. — Ты вот в своем кабаке кушаешь-пьешь в костюмчике красивом, «Волга» у тебя, бабки у тебя, а масса по очередям давится, барыгам вдвое-втрое переплачивает. — Ты тоже, Володя, не в телогрейке щеголяешь и не пешком пришел, — сказал Евгений Михайлович обиженно. — Это верно, — согласился Седой. — А решение… Какое бы тебя, Михалыч, устроило решение, расскажи. — Пусть ребята работают спокойно. Вот список точек, которые вашим трогать не нужно, — Евгений Михайлович протянул Седому тетрадный лист. — В противном случае начнется серьезный конфликт, а кому он нужен? Седой повертел список в руках и, не глядя, положил его на стол. — Ладно, народ, — сказал он, — рад был со всеми вами пообщаться. Пора мне, дел много. Будьте здоровы! Он неторопливо вышел, подмигнув на прощание Евгению Михайловичу. — Не договорились, — вздохнул Лисинский. — По разговору, конечно, он нас сделал… — задумчиво сказал Серега. — Ничего удивительного, — пожал плечами Евгений Михайлович, — это они умеют очень хорошо. Меня беспокоит то, что не договорились. Значит будет насилие. Это плохо, молодые люди. — Да похрен. — Жора грузно поднялся из-за стола. — Теперь трижды подумают, прежде чем лезть. А если полезут — сразу едем их гасить, все собираемся и едем. — Все не так просто… — задумчиво сказал Евгений Михайлович. — Впрочем, будем смотреть. Спортсмены разошлись, а я остался — задать несколько вопросов Евгению Михайловичу. — Скажите, а зачем вам все это? — спросил я. — У вас же с жуликами вроде все ровно было? Евгений Михайлович был грустен. — Знаете, Алексей, — сказал он, — у меня совсем не все хорошо в отношениях с этими людьми. Они просят десятину. Понимаете? — Десять процентов? — переспросил я. — Да. Десять процентов от всего. Это много. Большие деньги. Столько я давать не готов. — Седой вам сделал предложение? Евгений Михайлович покачал головой. — Нет, не лично Володя. Лично он стесняется, наверное. Есть и другие, более мелкие и злые. Так что, не Володя, но с его ведома, определенно. — И всем нашим тоже с его ведома? — Никто бы не посмел всуе произносить имя Володи, — усмехнулся Евгений Михайлович. — Видимо, мне таки придется съездить отдохнуть. В Прибалтику. — А милиция? — спросил я. — Нет возможности договориться с милиционерами, чтобы его закрыли? Пусть не бесплатно, но все равно экономия. Евгений Михайлович горько махнул рукой. — Таких знакомых, чтобы прийти и сказать — вот вам деньги, закройте человека на срок, у меня нету. Да и милицейское начальство Володя устраивает, по большому счету. — Это почему? — не понял я. — Причин, как минимум, две, — назидательно сказал Евгений Михайлович. — Во-первых, милиция не хочет умножать сущности. Володя сейчас один на троне. Все худо-бедно контролирует, полного беспредела не допускает, молодежные банды приструнил. А убери его, так на его месте сразу два-три нарисуются. И будут друг с другом воевать, портить показатели и оперативную обстановку, кому оно надо? — А вторая причина? — А вторая, — хитро прищурился Евгений Михайлович, — заключается в том, что… я, кажется, вам уже говорил? Есть слушок, что Володя в заключении не всегда поступал так, как нужно по их кодексу чести. А это значит… — У милиции есть компромат, — сообразил я. — какие-нибудь подписки, показания. И они этим могут его контролировать. И вообще, его руками делать все, что захотят! — Вы очень точно все сказали! — похвалил меня Евгений Михайлович. — Я полагаю, что все обстоит примерно так. — Вам уже угрожали? — спросил я. — Угрожали? Нет! Мне очень корректно намекнули, что есть давняя постановка, таким как я — отдавать десять процентов. И что не мы ее приняли и не нам ее отменять. Вот и все. — И какой же выход из всего этого? — Знаете, есть старый анекдот, — улыбнулся Евгений Михайлович. — У армянского радио спрашивают: «Есть ли выход из безвыходного положения?» Армянское радио неделю молчало, а потом сказало: «На вопросы по сельскому хозяйству не отвечаем!» Я засмеялся и Евгений Михайлович присоединился ко мне. — Одним словом, как-нибудь да будет, — сказал я. — Не может же быть, чтобы никак не было. — Это тоже хороший анекдот, — улыбнулся Лисинский. — Однако, Алексей, еще до своей поездки в Прибалтику, я хочу, чтобы мы таки сходили пообщаться с директором прекрасной конфетной фабрики! — Всегда готов! — сказал я. — И это отлично! — улыбнулся Лисинский. — О времени я сообщу вам заранее! И еще, Алексей, у меня к вам небольшая просьба. — Какая? — спросил я заинтересованно. — Скажите вашим друзьям-спортсменам, пусть пришлют мне человека четыре. Я их возьму на работу. Что касается оплаты, то пусть ту зарплату, которую они получают сейчас, умножат на два. Я дам столько. А всей работы от них — следить, чтобы все было в порядке здесь и в других местах. — Ну вы даете, Евгений Михайлович! — удивился я. — Вам не проще было бы прямо здесь стационарный пункт милиции открыть? — Вы, молодой человек, когда будете выходить отсюда, посмотрите налево, — улыбнулся Лисинский. — Неужто милиционеров наняли? — изумился я. — Безопасность, — торжественно сказал Евгений Михайлович, — это такая интересная штука… Она как деньги — ее не бывает много! — Все понял, — сказал я. — Просьбу вашу передам, думаю, что желающие найдутся. А на следующий день я пошел на свидание. Со своей институтской одногруппницей, Лера ее звали, Валерия. Все это получилось как-то очень естественно и органично, мы часто сидели рядом на лекциях, иногда болтали о том, о сем — непринужденно и весело. Была она из какой-то очень интеллигентной семьи, чуть ли ни дворянских кровей, да и развитее большинства одногруппников, но происхождением не кичилась, была душой компании и всеобщей любимицей, что с интеллигентами бывает очень редко. В кино шла «Игла» с Цоем и как-то так получилось, что я ее пригласил, а когда пригласил — сам удивился. Она согласилась. И не без удовольствия, отметил я, ей понравилось, что я ее пригласил. «Иглу» я, конечно, видел еще в подростковом возрасте и был не очень в восторге от сюжета и общей атмосферы фильма — такое ощущение, что в сознании советских кинематографистов свершился полный переворот на сто восемьдесят градусов — от лакированных и приторно-оптимистических «Кубанских казаков» к мрачняку и беспросветности — «Игла», «Интердевочка» и прочим «Меня зовут Арлекино». Только крайности, только хардкор! Вечером у кинотеатра — невиданная толпа. — Билетов не будет, — сказала она с отчаянием. — Ну конечно, не будет, такой фильм, весь город на ушах, о чем мы только думали. Глупо было надеяться! — Ну, если не будет билетов, пойдем в видеосалон, «Красную жару» смотреть. Там Шварцнеггер играет советского милиционера… — Ой, не трепись, — махнула она рукой. — Еще скажи, что он председателя колхоза играет. Или передовика производства. — Шучу, — сказал я легкомысленно. — Шучу, конечно. Кто ж девушку на первом свидании ведет на фильм со Шварцнеггером? Тогда уж лучше «Человека дождя» посмотрим. Только появился. — Я что-то слышала… — сказала она заинтересованно.