Глаза Анны привыкли к полутьме – и от того, что она разглядела, ужас переполнил ее душу. У мертвой женщины не было глаз. Точнее, они были не там, где положено. Черные провалы глазниц были пусты, а на груди покойницы лежали два круглых окровавленных сгустка с голубыми кружками радужной оболочки. Два вырванных глаза. А еще… Еще во рту у этой мертвой женщины был зажат цветок. Темно-красная, скорее, даже бордовая роза. Совсем свежая, обостренным зрением Анна разглядела даже капельки воды на лепестках. Внезапно тонкий лучик солнечного света мелькнул из комнаты, и что-то блеснуло на полу возле тела. Анна скосила глаза и увидела ложечку. Маленькую чайную ложечку очень изящной формы, несомненно, старинную, всю в крови. И она мгновенно догадалась, для чего убийца использовал эту ложечку – чтобы выковыривать глаза. Анна не вынесла этого чудовищного зрелища и сползла по стене, потеряв сознание. Но в последний момент, перед тем, как ее сознание померкло, Анне показалось, что рядом с ней кто-то есть, и тихий, шелестящий голос проговорил из сгущающейся темноты: – Совсем не тот типаж… Она не помнит, сколько времени пролежала на полу рядом с мертвой женщиной. Точнее, она этого просто не знает. Пришла в себя она от резкого, пронзительного, оглушительного, невыносимого звука. В первый момент, пока сознание к ней еще не вполне вернулось, она подумала, что это – сигнал воздушной тревоги. Она сама не знала, откуда в ее голове возникли эти забытые слова. А потом она пробилась сквозь пелену беспамятства, и осознала, что лежит на полу в чужой квартире, точнее – полусидит, привалившись спиной к стене, а рядом с ней на полу – что-то ужасное, что-то, для чего нет названия. А в двух шагах от нее стоит женщина в домашнем фланелевом халате, с головой, обвязанной полотенцем, и визжит. Визжит оглушительно, невыносимо, душераздирающе. Визг этой женщины ввинчивался в мозг Анны, как ржавый шуруп, причиняя ей невыносимую боль. – Замолчи! – попросила Анна едва слышно. И женщина, как ни странно, замолчала. Она перестала визжать, перевела взгляд с мертвого тела на Анну и выкрикнула совсем другим голосом: – Ты! Это ты! – Что – я? – удивленно переспросила Анна. – Это ты ее убила! – Да нет, вовсе не я… – ответила Анна удивленно, но женщина ее не слышала, она только повторяла на одной ноте: – Ты! Ты! Это ты! А потом… Анна не помнит, сколько времени прошло, но в прихожей появились какие-то другие люди – спокойные, деловитые, похожие на персонажей из телевизионного сериала. Один из тех людей – рыжеволосый, долговязый – разглядев тело на полу, присвистнул. А потом наклонился над мертвым телом и произнес странное слово: – Реверанс. – Что еще за реверанс? – спросил рыжего другой человек. – Роза сорта «реверанс». У меня теща такие разводила. Вечно над ними тряслась, только о них и разговору было… Та женщина, которая своим невыносимым визгом вытащила Анну из беспамятства, снова принялась повторять на одной ноте, только теперь она повторяла другое слово: – Она! Она! Это она! – И при этом тыкала в Анну коротким пальцем с красным облупленным маникюром. Анна пыталась, конечно, возражать, но ее возражения никого особенно не интересовали. Ей задавали какие-то вопросы, на взгляд Анны, совершенно бессмысленные – как она попала в квартиру, как открыла дверь… Она отвечала через раз, поскольку слова с трудом пробирались в ее заторможенное сознание. Впрочем, полицейских ее ответы не особо интересовали. Потом рыжий полицейский рывком поднял ее с пола, ее вывели из этой квартиры и увезли в другое место. Анна была даже благодарна за это – она больше не могла там находиться, но не могла и сама решиться на что-то. Потом потянулись одинаковые бесконечные часы, складывающиеся в такие же бесконечные, одинаковые дни. Ее вызывали на допросы и задавали все такие же бессмысленные вопросы. Она отвечала иногда невпопад, ее поправляли, задавали другие вопросы. Чаще всего ее допрашивал тот рыжеволосый человек, который первым приехал в квартиру Эмилии. Он смотрел на Анну с каким-то странным выражением и говорил своему коллеге: – Не могу поверить, чтобы она могла вот так… это кем же надо быть… нет, никак не могу поверить! На что коллега отвечал, ничуть не стесняясь Анны: – Ее же прямо на месте преступления взяли! Так? – Так-то оно так, но… но вот не могу поверить, чтобы она могла… ты был на месте преступления? Вот то-то! А я был! Глаза эти вырванные видел? А я видел! И роза эта, черт бы ее взял! Вот откуда она ее выкопала? В салоне красоты говорят – не было у нее в руках ничего – ни ножа, ни цветка, сумки даже не было! Откуда она эту розу взяла? – Убитая же у нее мужа увела, так? – Так-то оно так, но… – Значит, у нее мотив имеется, да еще какой! – Это конечно, но… – Да что ты заладил – но, но… я тебе что – лошадь? Ты уголовную статистику знаешь? По статистике при таких убийствах в девяти случаях из десяти убийца – либо любовник, либо соперница! – Так, может, это любовник? – Да что ты несешь? Любовник – это вот как раз ее муж, и у него на время убийства стопроцентное алиби. Он накануне из нашего города уехал. В командировку, отчет официальный имеется, по всем правилам оформленный. В общем, муж тут не при делах. Так что все на нее указывает – и свидетельница Мухоморова, которая ее на месте преступления застала, и свидетельница Сычева, соседка по дому, у которой она адрес потерпевшей выпытала, и весь коллектив парикмахерской «Далила», куда она перед преступлением заходила, чтобы найти потерпевшую… ты это понимаешь? – Понимаю, но… орудия не нашли… По-твоему, она голыми руками глаза у этой бабы выцарапала? – А что, брошенные бабы еще и не то могут… ты вот со своей спокойно развелся, культурно, можно сказать, так не знаешь, что у людей творится. Шекспир отдыхает! – Да знаю я! Но… – Опять ты со своим «но»! Ты нормально говорить умеешь или только нокать? У нас есть готовая подозреваемая, есть отличные улики, так что пора дело оформлять и в суд передавать. Начальство уже недовольно. Ты это понимаешь? До тебя это доходит? – Понимаю… – Рыжий снова тяжело вздохнул и на этот раз не добавил свое «но». И после этого Анну перевели в другую камеру, где она должна была дожидаться суда. С соседками по камере она не разговаривала, только сидела в углу и раскачивалась, как маятник. И мычала тихонько, так что самая скандальная баба, Нелька по кличке Пирожок однажды не выдержала и устроила скандал, а другие ее поддержали. – Уберите от нас психованную, – орали бабы, – с ней посидишь – сам психом станешь! Никуда ее, конечно, не перевели, но к ней стал заходить пожилой человек в белом халате, с густыми клочковатыми бровями, и стал задавать ей вопросы – только вопросы были совсем другие, какие-то странные. Он спрашивал Анну о ее детстве, еще спрашивал, что она думает о том-то и том-то, еще показывал какие-то странные картинки – черные размазанные кляксы, и спрашивал, что она на этих картинках видит. И часто качал головой. А потом Анна узнала от той же Нельки, что как раз в это время у них в городе случилось еще одно убийство. Точно такое же, как то, в котором обвиняли Анну. Жертва – молодая женщина, блондинка, работала официанткой в кафе на площади. У нее тоже были вырваны глаза, и во рту у нее был такой же цветок – темно-красная роза сорта «реверанс». И тогда Анну перевели из той камеры, где дожидались суда, в обычную. Она думала, что снова станут таскать на допросы, но говорил с ней только один рыжеволосый полицейский. И вопросов больше не задавал, а только смотрел сочувственно и писал какие-то бумаги. А потом Анну перевезли в больницу, в палату с белыми стенами, и к ней снова зачастил пожилой человек с кустистыми бровями. Ей давали какие-то таблетки и делали уколы, от которых все становилось безразлично и совсем не хотелось жить. Впрочем, жить ей и так не хотелось, но как-то по-другому. Так прошло много времени. В больнице дни похожи один на другой, так что перестаешь их замечать. А потом в один прекрасный день к Анне в палату снова зашел пожилой человек с кудлатыми бровями, он был очень жизнерадостный, потирал руки, улыбался и сказал, что Анна чувствует себя гораздо лучше и ее можно выписать. Анна не стала спорить, хотя вовсе не чувствовала себя лучше. Ее отпустили домой, и она стала жить одна. Потому что муж Ростислав за это время оформил с ней развод. Просто сунул кому-то денег, и развод оформили без ее согласия.