Первая невеста приехала довольно скоро. Всю неделю мы спокойно провели в доме. Артур пока не возвращался. В его отсутствие я погрузилась в рутину: поздние завтраки с grand-mère, беседы в гостиной, уход за растениями, попытки расшифровать бабушкину книгу, пока grand-mère дремала днем – каждый раз, когда она дремала. Потом ужин с семьей: Лума со мной не разговаривала, а папа пил больше обычного. Я изо всех сил старалась завязать хорошую беседу, предлагала сыграть в шахматы или спеть со мной в гостиной. Какие-то дни проходили лучше, какие-то хуже. А потом, по ночам, мне снилось, будто я Персефона. Все началось с той первой ночи после ее смерти, когда мне снилось, будто я иду вверх по холму через незнакомый город под ярко-голубым небом. Это повторялось раз в несколько ночей. Иногда видения были похожи на вспышку: я толку травы в ступке, выжимаю марлю, из которой капает кислотно-зеленая жидкость, оставляя пятна на моих кожаных перчатках. Иногда я видела более детальные сны длиной в полдня, а то и в целый день. Самым странным из всех пока был сон о споре с дедушкой Миклошем, который настаивал, что он не скажет детям о… о чем-то, что мне было трудно понять. Именно после этого сна я проснулась тем ранним утром с беспокойным чувством и не смогла больше уснуть. Я подумала: может, это как-то связано с тем, почему бабушка Персефона отослала меня из дома. Поэтому я взяла книгу с прикроватной тумбочки и отправилась в оранжерею. Дракондии приходили в норму. Листья из желтых стали насыщенно-зелеными, на концах длинных стеблей некоторых из растений завязались новые тугие бутоны. Проходя мимо них, я пела: «Признайся мне, смеясь, или взахлеб рыдая, что нет в тебе ко мне любви – а мне неважно, знаешь», – и чувствовала, как цветы колеблются и покачиваются, пока я усаживаюсь в кресло с бабушкиной записной книгой. Я пыталась отыскать хоть какое-то упоминание о себе, но все шло не по порядку. Первые несколько страниц были явно заполнены не бабушкой: там был текст на чистейшем итальянском языке и несколько детальных зарисовок местных развалин. За ними начинались записи крупным детским почерком, которые становились все меньше и меньше, пока из каракуль, словно мотылек из кокона, не появился бабушкин четкий почерк. Потом, дойдя до последней страницы, она явно вернулась к началу и стала заполнять все свободное пространство на более ранних страницах, втискивая строки бисерным почерком в любое свободное место. Так, рядом с детским рисунком козы я обнаружила запись: «Лузитания родилась 3-го июня». Год был не указан, далее шли лишь некоторые подробности, например о плаценте. Я пыталась просматривать страницы по диагонали в поисках любого упоминания о себе, но мой взгляд продолжал цепляться за основной текст. Вот она убегает от толпы крестьян после того, как пырнула мальчика в живот – хотя нигде не было указано, за что. Вот она просыпается на круглом камне посреди колышущегося моря змеиных лилий, выросших за время ее сна. А вот бежит в Америку на корабле – и далее перечисление всего, что она взяла с собой. Рядом со списком стояли карандашные галочки, так, словно она каждый день опустошала сумку, проверяла, все ли на месте, а потом укладывала обратно. Как жаль, что я не могу обсудить все это с ней. Я никогда не думала о том, какой была ее жизнь в молодости. Для меня она всегда была старой, да вдобавок еще были годы, в течение которых я вообще почти о ней не думала. Бабушка никак не обозначала своего присутствия после того слова «уходи» на столе пролитыми чернилами. Каждую ночь я боялась, представляя, как она начнет швырять вещи в моей комнате. Но и ее безмолвие тоже в некотором смысле пугало. Я снова вгляделась в страницу и обратила внимание на заметку на полях. На этой странице был загнут уголок, и кончик его указывал именно на нее. Призыв: три стука в дверь. Выговор: три стука в пол. Изгнание: три стука в стену. Я долго всматривалась в этот текст, кусая ногти. Маргарет трижды постучала в дверь, и спустя минуту явился Артур. После того, как его призвали. Я привыкла считать бабушкино колдовство довольно безобидным, даже его ужасающие формы вроде копания в кишках трупов, ощупывания внутренностей. Заглядывание в будущее, варка простеньких ядов из цветов – все это казалось довольно невинным. Простым до такой степени, что начинало выглядеть опасным. Это ощущалось как зло. Я вышла через дверь в дальнем конце оранжереи и стала спускаться по деревянным ступенькам к океану. На берегу я разделась и бросилась в воду. Меня моментально охватило блаженство. Растения поправляются. Через неделю распустятся новые цветы, и я смогу собирать нектар и перегонять его в кухне. Я позволила волнам раскачивать меня из стороны в сторону и совсем потеряла ощущение времени и пространства. Я плавала лицом вниз, когда по ступенькам стремительно сбежал Рис. Он подбежал к воде, упал на колени и принялся кричать мне. Я сперва услышала плеск воды, и только потом его голос, и подняла голову. – Что такое? – крикнула я ему. – Тут кто-то есть! На его лице виднелись потеки; поначалу я подумала, что это слезы, но вблизи поняла, что это засохшая кровь. Я двинулась к нему, стараясь, чтобы из воды торчала только моя голова. Но Рис, похоже, даже не смотрел на меня; он смотрел куда-то вдаль, на воду. – Кто? – спросила я. – Я раньше никогда ее не видел, – сказал он. – Но она разговаривает с ней. – Рис издал рык и зашагал. Идти в воде было тяжело, и он выглядел так нелепо, что я начала смеяться. – Прекрати! – Он накинулся на меня, но я нырнула под воду и с легкостью уплыла от него. Он попытался преследовать меня, но упал с отмели, и ему пришлось грести. Работая руками, он сердито смотрел на меня. – Почему ты такой стала? – спросил он. – Мы же были друзьями. – Нет, – сказала я. – Ты обычно задирал меня. – Я имею в виду, в детстве. – Ну, этого я не помню. Он бросил на меня испепеляющий взгляд и стал грести туда, где помельче. Я смотрела, как он выбирается из воды и отряхивается. Подумала, что можно броситься за ним вдогонку, но если его что-то там расстроило, это даже не мое дело. Однако мое любопытство усиливалось. Кто явился к нам в дом? Я вышла на берег, оделась и пошла посмотреть сама. Заглянув в окно передней гостиной, я увидела картину: grand-mère стоит, положив руку на предплечье молодой женщины. Девушка была одета в красивое синее платье, волосы цвета горячей смолы были высоко зачесаны. Она смеялась, сверкая крохотными острыми зубками, которые росли, словно у пираньи, в два ряда. Grand-mère нашла подходящую пару для Риса, кого-то вроде нас. Это удивило меня, несмотря на наш с ней разговор. До этого я не вполне понимала, что есть и другие, такие же, как мы, но не наши родственники. Мне хотелось расспросить девушку. Откуда она? Как grand-mère ее нашла? Но я не могла даже представить, как буду задавать эти вопросы при grand-mère. – Я не чувствовал ее запаха, – сказал Рис. Я подскочила. Он стоял за моей спиной и вглядывался в окно, все еще мокрый. Я и забыла, как тихо он умеет подкрадываться. – О чем ты? – спросила я. – Она просто появилась тут. Внезапно. – Рис встал рядом со мной, положив руки на подоконник, и в его горле заклокотал рык. – Успокойся, – сказала я. – Это просто гостья. Думаю, она приехала познакомиться с тобой. – Зачем? – Ну, ты же можешь знакомиться с людьми, – сказала я. Он помотал головой. – Я не хочу ни с кем знакомиться, – сказал он. – Я уже влюблен. Для меня стало шоком, что он так просто об этом сказал; у меня вырвался смешок. Он ощерился на меня, челюсть начала выпячиваться, постепенно выпуская новые зубы. – Не смей надо мной потешаться, – процедил он. – Ты понятия не имеешь, что я чувствую. – Рис, – сказала я. – Послушай. Так не может больше продолжаться. – Это почему? – Потому что он тебя не любит! – сказала я. – Он встречается с Лумой. – Я почувствовала, как при этих словах сжимается мое горло, но заставила себя продолжить. – В любом случае это не твой путь. Ты же не какой-то… я имею в виду, посмотри на себя! – Ты не понимаешь, – сказал он. – И никогда не поймешь. Я почувствовала, как мои ладони сжимаются в кулаки. – Ты прав, – сказала я. – Я не понимаю, почему ты так эгоистичен. Разве тебе мало того, что все заискивают перед тобой и делают все, что ты скажешь? И тебе приходится придумывать, какую бы еще вещь заполучить, потому что получать все что угодно – это же так скучно, да? Рис размахнулся, выпустив когти, и я почувствовала, как они прошлись в миллиметре от моего лица. Потом он бросился к дому, взлетел по ступенькам и рывком распахнул дверь. Я последовала за ним, не до конца понимая, что он собирается делать. Он ворвался в гостиную, где grand-mère сидела и попивала чай с девушкой. – Я никогда не стану встречаться ни с одной женщиной, которую ты сюда притащишь, – сказал он, обращаясь к grand-mère. – Так что не утруждай себя. Я все решил. И вдруг в один момент, как и предсказывала бабушка Персефона, я увидела Риса с другой стороны. Вздымающаяся грудь, выпяченная в сторону grand-mère челюсть. Вид у него был героическим. Я вдруг почувствовала себя подлой, низкой; мне стало стыдно за то, что я не видела, что он говорит абсолютно серьезно. Пусть даже он был опасным оскалившимся зверем, но он действительно был влюблен. Он был готов поставить на карту все. Хоть раз в жизни я была такой же храброй? Я взглянула на рыжеволосую девушку в кресле. Чашка чая замерла на полпути к ее губам. Однако улыбка не исчезла. Она маячила на ее лице, столь же естественная и острозубая, как и секунду назад. Grand-mère невозмутимо глядела на Риса. – Прекрати это немедленно, – велела она ему. Рис застыл на полушаге, уронив руки по бокам. Он огляделся с диким видом, пока не нашел меня. – Элеанор, – сказал он. – Сделай это еще раз. Отпусти меня. – Что? – не поняла я. Grand-mère даже не шелохнулась. – Иди к себе в комнату и оставайся там, – сказала она Рису. Тот повернулся и зашагал прочь. – Элеанор! – крикнул он. – Элеанор, помоги! Помоги, Элеанор!.. – Замолчи, – вырвалось у меня, и я тут же зажала рот рукой. Но было уже поздно. – Мне так жаль, – сказала grand-mère девушке, покосившись при этом на меня. – Я не предполагала, что знакомство состоится при столь неприятных обстоятельствах. Девушка повернулась сначала к ней, потом ко мне. – Никаких проблем, – сказала она. – Он честен, мне это нравится. Мы могли бы попробовать, и я посмотрю, что к чему. – Он глупец, – сказала grand-mère. – Элеанор, ты не могла бы подождать меня в моей комнате? Я пока провожу нашу гостью. А потом мне хотелось бы обсудить с тобой кое-что. Я кивнула. Поднявшись наверх, я села на кровать и стала думать, что ответить grand-mère, которая неизбежно станет задавать мне вопросы. Я заметила, как странно Рис вышел из зала. Обычно он не ходит так, если уж на то пошло. Он шагает, врывается, хлопает дверями, носится по коридорам. Но в этот раз он шел спокойной походкой, почти механической. Несколько минут спустя grand-mère зашла в комнату и бессильно опустилась на кровать. Она выглядела измученной.