В конце концов я зову кого-нибудь из техподдержки. Чаще всего это бывает сотрудник по имени Горейс Пейн, который показывает мне определенные команды или объясняет, как настроить программное обеспечение, чтобы все наконец заработало. Обучая меня, Пейн использует базовую форму преподавания — персональный инструктаж. Вряд ли нам удастся игнорировать огромное количество данных в поддержку этой практики. Несколько десятилетий назад психолог Бенджамин Блум заявил, что личное наставничество в два раза эффективнее любых других форм обучения. В одном из правительственных отчетов оно было названо «наиболее эффективной формой обучения из всех существующих». Будь то техподдержка, уроки французского или маркетинговые стратегии, общение преподавателя с учеником один на один — это действительно один из самых действенных способов чему-либо научиться. Со временем многие организации осознали эффективность такого подхода. Так, например, некоторые компьютерные фирмы сейчас предлагают персональные технические услуги. А в ряде первоклассных отелей вы сможете найти персональных консьержей, которые предлагают своего рода инструктаж для приезжих. Проблема, естественно, в том, что такого рода обучение дорого. Оно требует большого количества человеческих ресурсов. Поэтому такие компьютерные фирмы, как, к примеру, Apple, стараются тратить на проведение «быстрой диагностики» не более пяти минут, а в большинстве бюджетных отелей нет службы консьержей. Но есть еще кое-что, что следует принять во внимание и что объясняет, почему персональное наставничество столь эффективно. Некоторые из причин вполне очевидны. При личном общении люди получают максимум обратной связи. Таким образом, преподавателям проще мотивировать учеников — зная, что имеет значение для каждого из них. Кроме того, наставник может скорректировать процесс в зависимости от уровня знаний ученика, благодаря чему обеспечивается высокая степень сосредоточенности. Пейн, технический сотрудник из моего офиса, в курсе, что я знаю и чего не знаю. Когда мы разговариваем, он вначале спрашивает, в чем моя проблема, а потом — что я сделал, чтобы решить ее. Я уже обновил программу? Знаком ли я с необходимым программным обеспечением? Впервые ли возникла проблема? Это типично для персонального наставничества. Если во время урока учитель замечает, что ученик не смог разобраться, к примеру, в дробях, он остановится и объяснит все еще раз. Не знаете ничего о дрожжах, но хотите испечь хлеб? Инструктор расскажет все в подробностях. Приехали в незнакомый город и не знаете языка? Консьерж научит вас, как сказать «спасибо». Итак, наставничество работает, потому что оно базируется на том, что нам известно. Преподаватель адаптирует новую информацию к тому, что мы уже усвоили. В предисловии я описывал эту идею как эффект знания. Суть его в том, что очень сложно изучить что-то, если вы совсем ничего об этом не знаете. Это верно для любой области знаний и умений — математики, живописи, резьбы по дереву. Не может быть обучения без определенных базовых знаний{7}. Когнитивный психолог Дэн Уиллингем утверждает, что факты и цифры — это первый шаг к более богатым формам мышления и, чтобы разобраться в чем-либо, нам требуются начальные знания{8}. В качестве примера возьмем фразу «Haben Sie heute gefrühstückt?» («Вы сегодня позавтракали?»). Если вы не знаете немецкого, она не имеет для вас никакого смысла. Или такое предложение: «Представлен припой из улучшенного дисперсионно-упрочненного свинцово-оловянного сплава, в котором рассеяно до 5 % мелких частиц». Его практически невозможно понять, если вы незнакомы с материаловедением{9}. Знания — главный строительный материал учения. Это кирпичи и цемент, из которых складывается понимание, фактор, который лучше многих других позволяет предсказать результат учения. Примеров, иллюстрирующих эту идею, множество. Умение делить в столбик помогает осваивать алгебру. Знания о строительстве способствуют пониманию архитектуры. Если вам известны основные факты о Гражданской войне в США, вы лучше поймете, почему Юг пытался отделиться. Все дело в том, что для хранения полученного опыта в долговременной памяти наш мозг создает ментальные шаблоны. Точнее, он «присоединяет» новую информацию к существующей, используя старые знания, чтобы помочь нам найти смысл в новых. После того как информация поступила в кратковременную память, она переходит в долговременную, где и остается, занимая свое место в более широком контексте понимания. Эта особенность нашего разума может помочь нам в учебе. Допустим, вы хотите запомнить число 1945. Один из способов — связать его с годом окончания Второй мировой войны. Число 1945 добавится к определенной информации, уже хранящейся в вашей долговременной памяти. Еще пример: имена дочерей моего босса — Кьера, Беатрис и Пенни. Мне будет проще запомнить их, если я свяжу их с чем-то хорошо для меня известным, присоединю к какой-то группе данных из долговременной памяти. В данном случае я могу подумать о баскетбольных командах — Knicks, Bulls и Pistons — и запомнить имена по первым буквам этих команд. Или возьмем классический мнемонический прием для запоминания порядка планет в Солнечной системе: «Мама Варит Земляничный Морс, а Юный Сын Уже Не Плачет» (Меркурий, Венера, Земля и т. д.). Мнемоника очень эффективна как инструмент обучения именно благодаря природе долговременной памяти — она присоединяет новые знания к старым, даже если это просто фраза про маму и сына. Однако это еще не все, что касается знаний и долговременной памяти. Оказывается, факты — это не просто некая форма интеллектуального топлива для наших мыслящих моторов. Уиллингем предполагает, что участки мозга, ответственные за знания и размышления, тесно переплетены. Содержание и сознание поддерживают друг друга внутри наших нейронных структур. «Память — это осадок мысли», — говорит Уиллингем. Говорят, «деньги — к деньгам», но получается, что также можно сказать «знания — к знаниям». Если у нас имеется определенный набор знаний, их гораздо легче дополнить новыми. Иными словами, если вы хотите больше узнать о статистике, главное, что вам нужно знать, — это статистика. Если вы хотите усовершенствовать свой испанский, желательно, чтобы вы им уже владели. Столь же верно и обратное: если вы вообще не знаете испанского, начните с изучения азов — например, с часто используемых слов, таких как hombre и cuarto. Если вы начинаете учиться играть на гитаре, запомните сперва основные аккорды. Для каждого отдельного человека учение должно начинаться с четкого понимания того, какими базовыми знаниями ему следует обладать, чтобы далее совершенствоваться в выбранной области. Иногда это очевидно. Нелегко научиться прыжкам в воду, если вы не умеете плавать. Но в большинстве случаев определить необходимую базу бывает сложнее. Поэтому спросите себя: «Какими навыками я хочу овладеть? Есть ли в данной области некие базовые понятия, с которыми я в первую очередь должен познакомиться?» В этом смысле знание — действительно сила. Понимание фактов позволяет более эффективно овладеть мастерством. Хороший пример — скорочтение{10}. Доказательств того, что этот метод действительно работает, крайне мало. Очень немногие специалисты в него верят. Но в любом случае результат оказывается гораздо лучше, если у вас есть некоторое представление о том, что вы читаете. Если вы понимаете, о чем идет речь, то сможете усвоить информацию из текста с гораздо большей скоростью. Так что содержание не просто правит всем. Содержание — это и есть учение. Думая об учебе, мы часто представляем себе нечто статичное: овладели навыком — и все. Но природа учения — обретения мастерства — динамична. Чтобы стать в чем-то специалистом, нужно постоянно выходить за рамки своих навыков. Говоря коротко, в учении нет зоны комфорта. Во время моего первого визита в Виндзор-Хиллз — балтиморскую школу, включившуюся в программу «Успех для всех», — мы с исследователем Бобом Слэйвином зашли в класс, где ученики распределялись по группам в зависимости от их успехов. Мое внимание тут же привлек мальчик по имени Нассир. Этот коренастый пятиклассник в форменной школьной толстовке учился вместе со второклассниками, многие из которых едва доставали ему до груди. Он казался великаном среди малышей. Большую часть утра Нассир просидел на заднем ряду, примостившись на маленьком стульчике. Несмотря на разницу в росте и возрасте, он проходил тот же материал, что и другие дети. Учитель разбирал с ними фонетические правила произношения сочетания букв «ur». Позже Нассир подсел к другому мальчику, и они стали вместе писать слово «fur» на маленькой белой доске. Принцип объединения школьников в учебные группы, который используется в программе «Успех для всех», позволяет сделать обучение более адресным. Он был изобретен еще в 1950-х годах. Объединяя учеников не по возрасту или соответствию формальному классу, а по реальному уровню знаний и достигнутым успехам, учитель может давать каждому более целенаправленные инструкции. Подобный персонализированный подход очень помогает в обучении таких ребят, как Нассир. В школах программы «Успех для всех» перегруппировки происходят каждое утро. Ровно в девять часов все ученики начальных классов расходятся по разным учебным кабинетам, в зависимости от того, насколько хорошо они умеют читать. Нассир перешел из кабинета, где обучались пятиклассники, туда, где учатся преимущественно второклассники, чтобы получить инструкции, более подходящие для его уровня. Затем, после 90 минут чтения, он получил возможность вернуться обратно. У перегруппировки есть свои проблемы. Ученики постарше часто стыдятся идти в один класс с малышами. Но при всем при том подход работает и оправдывает себя. Учитывая проблемы Нассира, очевидно, что он бы сильно «плавал», если бы ходил на уроки английского вместе со своими сверстниками из пятого класса. Он слишком сильно отстал от них, чтобы работать на том же уровне, и в этом случае оказался бы просто потерян с академической точки зрения. Перегруппировка основывается на одном из следствий «эффекта знания»: чтобы мы могли усвоить новые знания и навыки, они должны быть нам, как говорится, по плечу. Иначе говоря, они не должны намного превосходить уже имеющийся у нас уровень — в противном случае мы только запутаемся и ничего не поймем. При этом они не должны быть и слишком простыми — так мы не научимся вообще ничему. Следовательно, область изучения и освоения должна каждый раз немного выходить за пределы того, что мы уже знаем или умеем. Однажды я посетил психолога Джанет Меткаф в ее кабинете в Колумбийском университете, чтобы более подробно познакомиться с этой идеей. За многие годы Меткаф провела сотни исследований на студентах и пришла к выводу, что большинству из нас не под силу самостоятельно определить, чему нам следует учиться. Ее работы показывают, что, пытаясь овладеть чем-то новым, люди, как правило, нацеливаются «либо на то, что им уже известно, либо на то, что для них слишком сложно». По мнению Меткаф, для эффективного обучения необходимо найти оптимальное «окно возможностей» — иными словами, сосредоточиться на усвоении материала, который слегка превосходит наш нынешний уровень понимания. Представьте, к примеру, что вы хотите улучшить свои знания в области истории искусств. Большинство людей начали бы с обзора того, что им уже прекрасно известно: Рембрандт был голландским художником, Ван Гог принадлежал к постимпрессионистам, живопись зародилась десятки тысяч лет назад. Однако истинное обучение происходит, когда мы немного выходим за рамки того, что нам удобно делать. Чтобы учиться, следует активно тянуться к знаниям, и учение принесет максимум пользы тогда, когда мы будем стараться освоить самое легкое из того, чего пока не понимаем{11}. Поэтому намного более эффективными вопросами для того, кто хочет изучить историю искусств, будут примерно такие: «Кто такой Джакометти? В чем важность вклада Луизы Невельсон в искусство?[4] Почему Дега считается первым художником-модернистом?» По мнению Меткаф, «окно» учения все время движется. Это постоянно меняющаяся цель: как только мы овладеваем одним навыком, пора переходить к следующему. Лучшие видеоигры построены как раз на этом принципе: игрокам всегда даются задачи, слегка превосходящие их навыки. Каждый уровень чуть сложнее, чем предыдущий, и приманка мастерства, которое нужно постоянно совершенствовать, помогает людям сохранять сосредоточенность — и оттачивать свои игровые навыки. У Нассира, по всей видимости, есть ощущение, что учеба ему по плечу. Через несколько месяцев после нашего с ним знакомства я снова приехал в ту школу и зашел в столовую. Я подсел за столик к Нассиру и завел с ним беседу. Во многом он был типичным мальчишкой своего возраста. Он похвастался игровой приставкой Nintendo и рассказал кое-что о любимых видеоблогерах. Пожаловался на школьный обед: в тот день давали тефтели с коричневой подливой, к которым Нассир так и не притронулся, вместо этого сжевав два банана. Мы поговорили о семье и друзьях Нассира и о том, как он отпраздновал свой день рождения в итальянском ресторане. А потом он заметил, что учиться становится все труднее и к ученикам предъявляют все более высокие требования. «Нужно заниматься как следует», — сказал Нассир. В каком-то смысле в этом и есть суть. Чтобы выйти на новый уровень, нам всем нужно постоянно слегка завышать планку и работать чуть усерднее, чем раньше. Эффективное мышление Зона эффективного обучения определяется не только содержанием — и даже не только сложностью. Уже на раннем этапе процесса нам необходимо учиться устанавливать взаимосвязи, оттачивать свои мыслительные навыки. Для этого важно помнить о том, что мастерство, как и память, нелинейно. Скорее их можно сравнить с расползающейся во все стороны сетью, системой дорог и перекрестков. Брору Саксбергу эта идея хорошо знакома. Саксберг — один из лучших учеников, которых я знаю. Он получил медицинское образование в Гарварде и защитил кандидатскую степень по инженерии в Массачусетском технологическом институте. Также он окончил магистратуру по математике в Оксфорде и, помимо этого, имеет еще два высших образования. Он работает директором по обучению в образовательной фирме Kaplan{12}. Уже на раннем этапе своей карьеры Саксберг обратил внимание на то, что понимание у специалистов работает совсем не так, как у любителей. Тогда он был студентом медицинской школы Гарварда и работал вместе с командой над одним тяжелым случаем — пациентом, страдавшим сильными болями. Группа студентов, куда входил Саксберг, начала с общего обследования пациента — с измерения артериального давления, лабораторных анализов, — но поставить диагноз им не удалось. Тогда Саксберг и его команда начали искать признаки более редких заболеваний. Они штудировали учебники и руководства для врачей, назначили дополнительные анализы и обследования — и все равно однозначного диагноза поставить не смогли. Отчаявшись, команда обратилась к одному из ведущих врачей клиники — назовем его доктор Уилденштейн. Уилденштейн, серьезный человек в длинном белом халате, вошел в палату пациента и буквально через несколько секунд объявил диагноз. Ему действительно понадобилось меньше минуты, чтобы определить, что не так с пациентом и какое лечение должно быть назначено. Для Саксберга это стало очевидным уроком. Студенты пытались работать с набором отдельных фактов, а Уилденштейн обладал системными профессиональными знаниями. Опытный врач разбирался не только в симптомах, но и в том, как они могут быть связаны между собой, поэтому ему понадобилось так мало времени на то, чтобы определить проблемы пациента. По словам Саксберга, Уилденштейн был «ходячим анализатором данных». Он обладал умением «распознавать закономерности и понимать, что важно, а что — нет». В определенном смысле именно в этом и состоит суть мастерства. Практически у любого профессионала развито то, что Саксберг назвал навыком распознавать закономерности. В любых сферах — от пилотирования до архитектуры, от бейсбола до музыки — специалисты думают более связным образом, сразу выстраивая взаимоотношения между фактами. Долговременная память таких людей опирается именно на эти связи, а не на отдельные особенности, на систему, а не на факты, поэтому специалисты, словно истинные прорицатели или «ходячие анализаторы данных», способны абстрагироваться от поверхностных признаков и определить корень проблемы. Эта идея подтверждена рядом исследований. Когнитивный психолог Арт Грессер однажды собрал у себя в лаборатории группу людей и рассказал им, как работают разные устройства — тостер, цилиндровый замок, посудомоечная машина и т. д., — а затем показал различные варианты их поломки. Выяснилось, что те, кто понял принципы работы этих устройств, задавали более точные вопросы о том, что могло быть с ними не так. Понимание взаимосвязей и закономерностей позволяло лучше разобраться в причинах неисправностей. Для развития такого уровня мастерства требуется много времени, и в следующей главе мы подробнее рассмотрим подходы к обучению, которые способствуют этому. Но можно сразу отметить важный урок для всех, кто только начинает учиться чему-то новому: чтобы понять, каким путем двигаться к истинному мастерству, необходимо найти внутреннюю логику, которая связывает воедино интересующую вас область знаний. Один из способов сделать это — записать все, что вы уже знаете о данном предмете, прежде чем переходить к изучению чего-то нового для вас. Например, если я хочу отточить свои навыки приготовления еды на гриле, я могу зафиксировать следующие знания, которые у меня уже имеются: «Нужно выбирать стейки с некоторым количеством жира. Лучше всего жарить их на сильном огне. Чтобы из мяса не вытекал сок, лучше пользоваться щипцами, а не вилкой». Если я изучаю тему коллегии выборщиков, я могу записать: «Это политический процесс, который обеспечивает выборы президента». По мнению эксперта Роберта Марцано, преимущества такого подхода в том, что он помогает людям сосредоточиться на связях, а не на изолированных фактах. Записывая то, что нам известно, мы готовим свой разум к построению новых связей в конкретной области знаний и начинаем мыслить — и понимать — более системно. Еще один инструмент создания сетевой структуры обучения — незатратная оценка. У тестирования есть ряд очевидных преимуществ: с его помощью можно получить определенную ясность, определенную степень обратной связи и определенное суждение. Иными словами, тесты помогают нам понять, чего именно мы не знаем. Такой подход весьма ценен: так, если мы провалили экзамен по бухучету, очевидно, что нам нужно совершенствовать свои знания в бухучете. Но не менее важно то, что неформальные опросы могут помочь нам лучше систематизировать имеющиеся знания. Для примера попробуйте спросить себя: «В чем значимость такой фигуры, как Аарон Берр?» Или: «Почему альпинисты при восхождении используют кошки?» Вы обязательно начнете размышлять о связанных с этим фактах и концепциях. В случае с Аароном Берром вы, скорее всего, вспомните о том, что он в бытность свою вице-президентом стал первым в истории наблюдателем по делу об импичменте, и свяжете этот факт с современными примерами подобных дел. А в случае с кошками — что прототипом для них послужили копыта горных баранов. Действительно, люди, эффективно овладевающие знаниями и навыками, часто устраивают сами себе подобные мысленные опросы. В процессе изучения они спрашивают себя: «Почему эта концепция верна? Как она связана с другими идеями?» В эксперименте Грессера с предметами домашнего обихода те из участников, кто задавал вопросы «Зачем?» и «Как?», показали более глубокое понимание принципов работы устройств, чем те, кто этого не делал. Ярким примером сказанного стала наша встреча с Брором Саксбергом. Почти все свои реплики в разговоре он заканчивал словом: «Верно?» По сути, он спрашивал: «Почему мы об этом говорим? Насколько хорошо вы меня поняли?» Саксберг всегда подчеркивает то, как важно помогать людям устанавливать такие ментальные связи. Должность директора по обучению в Kaplan{13} дает ему возможность влиять на работу компании — и там стали активнее применять более целенаправленный подход в курсах для абитуриентов юридических колледжей. В прошлом такие курсы были основаны на лекционных видеоматериалах, где преподаватель подробно рассказывал, как следует решать проблемы того или иного типа, но недавно компания разработала ряд новых образовательных методик. Сложные темы теперь подаются более сфокусированно, во взаимосвязи с другими вопросами — и с конкретными примерами, которые помогают учащимся целенаправленно овладевать набором необходимых навыков. Итоги оказались впечатляющими: результаты тестирования у прошедших новые курсы оказались намного лучше, чем у тех, кто занимался по старой программе. Более того, на освоение каждой темы у учащихся уходило всего около девяти минут, в то время как лекция, посвященная той же теме, занимала 90 минут. Почувствуйте разницу! Дело не в том, что видеокурс был неудачен или преподаватель плох. Просто большое количество примеров позволяет гораздо лучше увидеть связи. Благодаря этому материал разбивается на части более логичным образом и усвоить системные знания становится проще. Повторим еще раз: профессионализм — это не просто выученный набор фактов. Чтобы действительно знать что-то, человек должен обладать определенными навыками мышления. Интересно, что эти навыки мышления зачастую столь сложны, что даже специалистам не удается их описать и объяснить. Одна из сторон этой идеи открылась мне несколько лет назад, когда я беседовал с дизайнером шрифтов Мэттью Картером{14}. В целом можно сказать, что Картер стремится к тому, чтобы вы не обращали внимания на слова, которые читаете. То есть вы не должны сознательно отмечать, как маленькая горизонтальная черточка на вершине буквы Т нависает над буквой о в начале этого предложения. Точно так же ваш глаз не должен задерживаться на тяжелых нисходящих косых линиях латинской буквы W, придающих ей характерный классический облик. «Если читатель обращает внимание на шрифт, — сказал мне Картер, — это почти всегда проблема». Буквы на странице должны «транслировать непрерывный поток авторской мысли прямо в мозг читателя». Откуда у Картера такое твердое мнение на этот счет? Он — один из наиболее уважаемых создателей шрифтов в мире. Одно из его творений — шрифт Verdana, который использует Microsoft. Кроме того, именно Картер разработал шрифт для заголовков The New York Times и шрифт Snell Roundhand. Возьмите любую телефонную книгу Verizon — все эти буквы и цифры тоже вышли из-под пера Картера. Я навещал Картера в его кембриджской квартире. Этот высокий и худощавый мужчина с седыми волосами, собранными в хвостик, рассказал мне, как телефонная компания AT&T однажды попросила его создать самый мелкий читаемый шрифт, который можно использовать при печати на бумаге низкого качества. Признался, что идеи дизайна новых шрифтов иногда приходят к нему, когда он бродит по кладбищу, разглядывая надгробия. Подробно объяснил, как, работая над шрифтом Bell Centennial, сплюснул и укоротил кривые боковые линии буквы g — все ради того, чтобы сделать ее более четкой и увеличить свободное пространство между буквами. И, однако, в тот зимний день я заметил, что Картер как будто немного затрудняется с объяснением, что именно нужно для создания красивого и легко читаемого шрифта. Например, говоря о том, как сочетаются в слове буквы t и h, он описал свое решение как «чисто эстетическое». Когда же речь зашла о подборе всех букв для шрифта, он сказал мне, что это вообще неинтересно и не стоит обсуждения. «Смотреть, как я работаю, — это все равно что смотреть, как морозильник производит лед». Картера безо всякой натяжки можно назвать одним из лучших специалистов в своей области, Уинстоном Черчиллем шрифтового дизайна. И все же по итогам нашей беседы я так до конца и не понял, как именно он создает шрифты. И это не потому, что я такой бестолковый. В других интервью Картер тоже как будто принижает свои заслуги и при этом напускает туману. Одному репортеру он заявил: «Можно сказать, что я — хамелеон». Все дело в том, что, достигнув мастерства в какой-либо области, мы перестаем сознательно контролировать все детали. Когда мы что-то знаем, нам бывает трудно объяснить это знание посторонним. Ричард Кларк{15} в своей лаборатории в Университете Южной Каролины провел десятки экспериментов, изучая эту тему. Он приводил в лабораторию разных специалистов — например, опытную сиделку, профессионального спортсмена-теннисиста или уважаемого федерального судью. Затем Кларк задавал им подробные вопросы об их сфере деятельности. «О чем вы думаете, когда выполняете данное действие? Где находится ваша правая рука во время процедуры? Расскажите мне шаг за шагом, как вы это делаете». Как правило, несмотря на то что все приглашенные были и вправду высококлассными специалистами, они были способны объяснить лишь около 30 % действий, необходимых для «решения сложных, но привычных для них задач или выполнения определенных функций». Остальное происходило «совершенно автоматически, бессознательно». Иными словами, большая часть знаний и навыков этих специалистов находится за пределами их реального кругозора. Они просто не знают, что именно им известно, и действуют «на автомате»{16}.