–– Она не двигается… – неожиданно даже для себя, тихо сообразил капитан. –– Сто ярдов! …Акустик утер рукавом лоб и прищурился. Он видел на радаре то, чего очень не хотел видеть. «Прометей» ушел от ловушки не слишком далеко, чтобы не волноваться за разрыв. И не было никакой надежды, что взорвутся сразу две пущенных торпеды. Американский капитан рассчитал все правильно, дублировал свой успех. –– Сто метров от ловушки. – сглотнул гидроакустик, затаив дыхание. – Мы слишком близко! –– …Ах сосенушка зеленая… – тихо напел Щукин, глянув на Ладанданаускаса. – … не шуми же надо мной… –– Экипажу приготовиться к удару! – старпом поднес с мокрым от пота губам рацию. …Американец резко дернулся в своем кресле, буквально соскочил с ликованием, дернул рукой и плечами. Он, с широкой улыбкой на все лицо, глянул на стоящего по соседству и наблюдающего за радаром старшего помощника. Тот резко вздохнул и опустил голову. –– Есть попадание! – радостно заявил матрос. – Обе торпеды попали в цель! Еще один Иван на нашем счету! –– Где продув балластной системы? – надев на голову наушники, вдруг спросил старпом. – Где?! Нет треска переборок, нет взрыва реактора… Мы их не потопили. –– Это был противоторпедный маневр. – сказал капитан недовольно. – Там за штурвалом не идиот, выбросил ловушки в самый последний момент, чтобы купить нас. Ну уж нет! …Щукин поднял с пола упавшую после детонации торпед за кормой фуражку. Ладанданаускас зацепился рукой за один из поручней и быстро вернулся на свое место. На капитанском мостике мгновенно стало по-другому – многие вещи болтались под ногами, гремели вентиля и вылетели некоторые стекла у приборов. Одного из рулевых приложило к панели и у него шла кровь из разбитого носа. Матрос наскоро прижал его рукавом и снова сел, как ни в чем ни бывало. Ударной волной с винтов сорвало конструкцию, которая уменьшала, или даже полностью сводила на нет все шумы, которые получались при слишком частых ударах винта в водной толще. За винтами, теперь, как и у обычной подводной лодки, тянулся шлейф из целого миллиарда пузырьков. «Прометей» снова стал шумной, обычной подводной лодкой. –– В десятый отсек поступает вода! – раздалось в приемнике над головой. –– Корпус не выдержит еще одного такого разрыва. – сообщил Ладанданаускас. – Товарищ капитан, мы слишком глубоко для такого риска. –– Шум винтов! –– Еще одни? – мгновенно спросил Щукин. –– Это наши винты, товарищ капитан. – мотнул головой акустик. – Мы больше не бесшумные. –– Вот сука… – протянул тот. – Сколько до термоклина?! –– Километр семьсот. – мотнул головой старпом. – Эсминец практически над нами. Щукин недовольно поднял глаза вверх и представил, как прямо над рубкой подводной лодки находится раскачиваемый на двенадцатибалльных волнах несокрушимый погодой американский эсминец. Они противостояли профессионалам, и сами были профессионалами. Тут нужна была ошибка, или везение. Нужна была человеческая глупость или простое чудо, которое возьмется вот так, из ниоткуда, из кромешной и холодной морской пучины… …Американский старпом мгновенно указал на радар. –– Есть шумовой контакт со «Сьерра-1»! – не скрывая радости, он прислушивался к едва различимым за штормом звукам винтов. – Да, это ее шумы. Идет на полном ходу! –– Попалась. – улыбнулся и Саммерсон. – Сколько до нее? –– Около мили. – пытаясь определить тип подлодки, произнес акустик. – Есть! Идентифицирую субмарину как подводную лодку класса «Дельта». Это русский «Дельфин», «Дельта-3». Есть… – матрос прислушался. – Есть шум металла. Она повреждена, сэр. Подводную лодку противника зацепило! – Значит пуск был не зря. Глубина? –– Около восьмисот футов, сэр. Точнее сказать сложно. – отчитался старший помощник, снимая наушники. – Она достаточно глубоко для наших торпед, сэр. – Значит, мы похороним ее на этой глубине другим путем. – вновь хватаясь за поручень, чтобы не упасть, а затем немного отпуская его, капитан посмотрел на то, как его корабль по дуге взбирается на очередную гигантскую волну, как вновь заливает носовую часть и бьет по орудийной башне. – Это мостик, приготовить глубинные бомбы! – в переговорное устройство приказал старший помощник. – Партия – семьсот футов, партия – тысяча футов. –– Есть, сэр! – произнесли на том конце провода. –– Никуда не уйдешь, Иван… – не унимался капитан. – Сдавайся… Когда «Рой Уолкер» снова, уже в который раз преодолел огромную волну, и ударился носом об скат следующей, старший помощник доложил, что ракетная установка, которая должна была послать в сектор с подводной лодкой противника несколько десятков глубинных бомб, приготовлена и развернута для стрельбы. Оставалось дождаться команды на открытие огня, и вскоре она последовала. Короткая и емкая: –– Огонь! Из установки со снопами пламени и дыма вырвались ракеты. Они пролетели около мили по крутой дуге и разломились в сотне метров над поверхностью воды, выбросили из головных частей парашюты и начали по одной приводняться прямо в штормовые волны… –– Глубинные бомбы!!! – крикнул акустик. –– Погружение на триста двадцать! – рявкнул Щукин, мгновенно глянув на приборы. –– Погружение, триста двадцать! – повторил приказ старпом, а затем повернулся на капитана. – Десятый отсек заливает, мы можем не удержать подлодку! – Это советская лодка. – через зубы произнес тот. – Она выдержит. Рули глубины встали до упора, и «Прометей» на полном ходу, практически камнем рванул вниз. Туда, где было спасительное дно и еще большая глубина, которая могла сдержать разрывы глубинных бомб. Нужно было рискнуть, но риск был слишком велик. –– Приготовиться к удару!!! Первые раскаты глубинных бомб прозвучали выше. Это была начальная партия, с установкой на двести метров. Американцы прощупывали действия подлодки и ожидали ее движение в обе стороны, как ко дну, так и к поверхности. И расчёт оказался верным. Разрывы все нарастали и нарастали, переборки и корпус начали синхронно трещать после каждого удара. «Прометей» качало и било, трясло сильнее любого шторма. Разрывались патрубки, на матросов сверху лилась соленая забортная вода, а они быстро и четко пытались все это латать. Но одна из глубинных бомб подобралась совсем близко. Субмарина была уже более, чем на трех сотнях метров, когда она разорвалась точно над кормой. Рули глубины мгновенно заклинило, и подлодка накренилась. Застонал металл и винты перестали взбивать водную толщу. –– …Слышу скрежет металла! – быстро протараторил американский акустик, снова прижав рукой наушник. – Сэр, есть удар о дно! «Сьерра-1» потоплена! –– Еще одна субмарина на вашем счету, сэр. – кивнул старпом капитану. – Хорошая работа, сэр! –– Объявите экипажу благодарность. – попросил Саммерсон. «Идеи свободных» …Над Душанбе уже который день была безоблачная погода. Неделю подряд, или даже больше, стояла совсем не весенняя, хотя было начало мая, а летняя погода. С ее жарой, духотой, высохшей пылью на дорогах и невероятным ощущением близких каникул, конца учебного года. Оставался всего месяц до того, как прозвучат последние звонки, и сотни, десятки сотен ребятишек, что станут в этот момент уже самостоятельным людьми, вырвутся в новую, до сих пор не испытанную, взрослую жизнь. У большого здания городской школы, сделанного еще в тридцатые годы, остановилась черная «двадцать четвертая» Волга. В ее салоне неспешно, на своей хрипящей волне, шумело радио, высекая такт какой-то песни. На кожаном пассажирском сидении к водителю повернулся человек: –– Сережа, посиди в машине, я на несколько минут. –– Товарищ генерал-майор… –– Посиди я сказал. Из машины появилась высокая и сухопарая фигура. На седой голове была болотного цвета офицерская фуражка, а на плечах золотые погоны, с немаленькими звездами. Поправив китель, сверкнувший медалями на груди, человек уверенным шагом остроносых лакированных ботинок начал подниматься по лестнице прямо ко входу в здание школы. Он уже знал куда ему идти, и не терялся, не поворачивал головой, ища нужные кабинеты. Просто быстро и четко проходил коридор за коридором, то и дело прищуривая карие глаза от блеснувших в окна лучей солнца. Школа была нагрета, пахла так, как не пахнет ни одно другое здание. Интересное сочетание дерева, камня и бетона, бумаги и чернил – такого больше не почувствуешь. И генерал-майору бы это понравилось, он бы вспомнил шальные школьные годы, и, наверное, даже бы улыбнулся на суровом и сухом лице, если бы он не был здесь чаще, чем дома. Его вызывали уже третий раз за месяц, и этот запах ни с чем, кроме тонн нотаций ассоциироваться не мог. Одна из дверей на третьем этаже была приоткрыта. Прямо перед ней стоял бюст Ленина и Красное Знамя. Несколько задержав взгляд на них, генерал-майор зашел за дверь. Встав в проходе и скрипнув половицей, он увидел уже обычную для него картину: пять «фонарей» на троих мальчишек, классная дама, директор, двое родителей и сидящая в углу шмыгающая девочка, которая сжимала в ссаженных руках красный пионерский галстук. –– Шахи, выйди на минутку. –практически приказал генерал-майор басом, поманив ее пальцем. Девочка покорно встала и пошла к двери, опустив голову. –– Басай Фархатович, я бы хотела… – начала было классная руководительница недовольно. –– Во-первых: Фарухович, Надежда Геннадьевна. – произнес мужчина, не глядя на нее. – А во-вторых: я прошу всего одну минуту. – он взял подошедшую девочку за плечи и вывел за дверь. – Можете засекать. Генерал-майор закрыл за собой дверь, и встал около красного знамени. Присел, чтобы не смотреть на собственную дочь сверху-вниз. Тяжело вдохнул, и медали на его груди едва различимо зазвенели. На лацкане блеснул значок с серпом и молотом на красном бархате. Девочка шмыгнула носом, сильнее сжав руками пионерский галстук, и опустила глаза. –– Шахи, я здесь бываю уже чаще, чем ты. – спокойным и утешающим голосом заговорил Басай Фарухович. – Тебе, дочка, повезло, что я решал дела в городе, и смог приехать. Что на этот раз? –– Тебе все расскажут, какая я. – бросила та. –– Я хочу услышать твою версию. – ответил он, поджав губы. – Мне интересно то, как ты видишь эту ситуацию. –– Надежда Геннадьевна проверяла мою тетрадку по русскому языку. – начала рассказывать Шахризада. – И увидела, что я завела новую тетрадь и написала ее отчество через одну букву «н». А на перемене мальчишки начали надо мной смеяться. Они говорили, что мне незачем учить их язык, ведь я должна только арбузы на базаре продавать! – она шмыгнула еще сильнее, уже почти срываясь в плач. – Я всего одну ошибку сделала! А они начали надо мной издеваться. Они издеваются над всем классом, пап! Басай Фарухович слышал эту фразу каждый раз. И он уже примерно знал, что творилось в классе, с появлением этих троих озорных разбойников. Они были детьми трех инженеров-нефтяников из Ленинграда, Киева и Москвы, представителей новой, послевоенной, «стиляжной» молодежи. И пожилой фронтовик понимал, что подобные люди могли и распустить своих детей, они могли заложить в них не слишком приятное глазу зерно собственного самодовольства и чувства собственной важности, исключительности и самолюбования. Родителям этих шалопаев было не до воспитания собственных детей, ведь чаще всего они пропадали на своих скважинах, получали свои восемьсот рублей и прожигали большую часть из них после смен в местных ресторанах и общепитах. Их не за что было ругать, ведь жизнь после войны стала бить ключом, но вот воспитание детей постепенно уходило на самотек. И такое положение вещей не могло не огорчать. Басай Фарухович выдохнул и поднялся в полный рост. Открыл дверь класса и сказал дочери: –– Вытри слезы, Шахи, и заходи. –– Басай Фарухович, вы уж извините, что так вышло. – Надежда Геннадьевна несколько поправила рукава блузки. – Нам пришлось вызвать вас с работы, но тут снова… –– Если меня не будет в части через один час и десять минут, – взглянув на часы, он ее несколько перебил. – Мои солдаты могут по ошибке запустить ракеты прямо по Исламабаду. Шучу. Но прошу вас: без длительных вступлений. –– Ваша дочь распускает руки. – сурово заключил директор.