–– Медали… – вяло улыбнулась та, задумавшись. Достала изо рта папиросу и положила ее на пачку. – Они давно перестали быть признаком авторитетного человека. Многие думают, что чем больше медалей на мундире, тем больше веса имеешь в обществе, в том числе военном. Но это не так. Сейчас их получить проще простого, мне и самой предлагали много раз, по списку. Все хотят, чтобы грудь блестела, на солнце играла. И у подопечных, у спутниц-секретарш, сотрудников, чуть ли не уборщиков. Предлагали, и много раз предлагали! Аж до звездочки на красно-сине-белой ленте. –– И где все эти награды? –– Черт с ними. – повела рукой та, одновременно с этим поправляясь на стуле. – Не хотела жать руку тем людям, что могли мне их вручать. Зачем обманывать себя саму и тешить идею, что тебе приятно, когда они вешают на тебя свои побрякушки. Погромыхают золотом со сцены, да и забудут, мало ли у них таких, как я – орденоносцев? Они вон, помнят только как сферы влияния, заводы, трубы нефтяные свои приумножить, да капитала с них побольше поиметь. Теперь только это волнует. – она медленно замотала головой. – Не нужны мне ни пустые «Герои», ни «Юбилеи Петра», ничего мне не надо. Только одно: знать, что я делаю правильное дело. А за доблесть уже свою «Звездочку» я получила. Она ценнее всей этой чешуи… –– Потому что со знаменем алым цвета одного? – с долей доброй шутки спросил Дима. –– И не без этого. – ответила тем же Ульяна, вставая. – Так, все, исторический экскурс закончен. Моргана, на тебе спецсвязь комплекса. Посмотри, что можно сделать внизу, восстанови ПВО. Артем… – глянула она на него. Одновременно сунула в зубы недокуренную сигарету, но вытащила и поглядела на нее. – Потухла, черт. Артем, на тебе твои «лошадки»: восстановить, помыть, почистить, нанести синие полосы и отчитаться. –– Зачем синие полосы, Ульяна Евгеньевна? – стушевался тот. –– А чтобы в тебя, мазута, наша ракета не прилетела. – раскрыла глаза она, немного подавшись вперед. – Если нарисуешь цветочек, по голове не поглажу, но и не поругаю. Выполнять. –– Но… –– Вы-пол-нять. – громче сказала она. Тут в дверях появился Кельт, и что-то жующий Ганс, который, поймав взгляд Вирховой, отвернулся. Впопыхах дожевал. Моргана в этот момент ушла, остались только Груз и Среда. Переглянувшись, они синхронно перевели взгляд на немцев, скрестив руки на груди. Кельт, этот рыжеволосый, слегка контуженный немец, был отправлен Ульяной на проверку съестных запасов, как только она попала в комплекс. И видимо, по пути он прихватил с собой еще и собрата по несчастью – Ганса. Последний едва успевал смахивать крошки с губ. –– Нашли провизию. – утирев пот со лба, а затем почесав рыжую бороденку, отчитался немец. – И… вам нужно на это посмотреть. –– Да, самое время для обеда. – внезапно подал голос до сих остававшийся не замеченным Вагнер. Он появился из неоткуда, поразительно. –– Он всегда здесь был? – Дима показал на него пальцем, спросив Груза. Тот пожал плечами. –– Ладно-с, пойдем поглядим на провиант. – поправив на плечах цветастую олимпийку, сказала Вирхова. – Там, часом, на ящиках с тушенкой, никакой курточки не было? Этот ужас страшно шуршит. Они вышли из кабинета. Уже привычный путь по укрепленным коридорам был незнаком: солдаты наспех изготовили и развешали таблички. Где «Госпиталь», где «Кухня», «Склады» и «Помещение личного состава». Пахло свежей краской, стояли цветастые, заляпанные банки. Некоторые, что были пустые, переделывали в светильники – лили спирта до самой крышки, и вставляли обмоток ткани, чтобы тот напитался. Ведь света не было, только солнце освещало переполненные солдатами, вещами и мешками с песком, коридоры Сенатского Дворца. Место было уже подготовлено к войне, по самым высоким стандартам. Десантура клепала, будто горячие пирожки, арки из двутавров и швеллеров, найденных на складах. Солдаты резали их болгарками, что питались от трясущихся и жутко воняющих выхлопом генераторов – их было всего штук десять на весь Кремль. Их берегли. Один уже, не справившись с нагрузкой, вышел из строя. Треснул цилиндр, и его отставили и в сторону. Электричество стало неслыханной роскошью. Похлопывая некоторых солдат по плечу, а некоторых хваля словами за отличную работу, впереди шла Вирхова. Она плыла среди солдат, те ей охотно салютовали, улыбались и говорили с ней. Будто бы не было на ней сейчас дурацкой цветастой олимпийки, не было на ней тех ужасных, запыленных и старых широких советских штанов, что висели как два мешка. Солдаты все равно видели в ней своего командира. Для них она была «своей». Словно стараясь подчеркнуть свою признательность, а заодно не посрамлять видение себя солдатами, та, чуть вальяжно, с настоящей графской изысканностью вышагивала между солдатами. –– Пацана только не щадишь. – тихо, будто бы для себя, внезапно сказал Среда. Он к ней не поворачивался, не говорил этой ей, но Вирхова все равно услышала. – Не жаль тебе его? –– Очень жаль, поверь, намного больше других. – сухо, без эмоций, ответила она. – Веришь ты, или нет. Парень он совсем еще зеленый, в сыны мне годится, а потому я строга с ним больше, чем с остальными. Чем быстрее сделает все действа, что я поручаю, тем больше шансов, что дотянет с нами хотя бы до следующего утра. А может, если будет совсем умницей, то и больше. – на этом слове она повернула голову, и слегка улыбнулась, не показывая зубов. На ее лице на мгновение проступила какая-то жалось, но не к Диме, на которого смотрела, а вообще. Жаль ей было Артема – то правда. – Тебя-вот, дурака, я жестче воспитывала. И ничего, вырос, вон! Дите даже успел сколотить, на родную страну работал, да и неплохие деньги за это получал. Чем не моя заслуга? –– Свечку над зачатием «дитя» ты не держала. – язвительно ответил тот. – На надо там про твою заслугу. Сам постарался, аж сердце смяло. Но, помню я, как ты учила меня с парашютом прыгать, чтобы я таки высоты не боялся… –– Не начинай. – сразу поняв, она перебила его. –-… и выбросила из самолета. – отчеканил каждое слово Среда. – Я пролетел четыре сотни метров, прежде чем чертов парашют раскрылся. Я приземлился в какой-то сарай, проломив его дряхлую крышу. Так еще и штаны стирать пришлось. –– Ну в этом моей вины точно нет! – рассмеялась Вирхова. – Но ведь научился?! И с первого раза все почти правильно сделал. Задача выполнена, а какими способами, дело десятое. –– Я с тех пор ненавижу парашюты. – слегка насупившись, будто вспомнив юношескую обиду, буркнул он. Ульяна тактично сделала вид, что этого не заметила. Пришли в «Склад» за номером шесть. Здесь был большой стол посреди зала с окнами, выходящими во внутренний дворик Дворца. Там выхлопами коптила небо гусеничная бронемашина. Вокруг стола были еще какие-то рукодельные пристройки: на пустых патронных ящиках лежали снятые с проходов, посеченные осколками, пожжённые двери. От них разило горелым лаком. Этот запах сбивал с толку и заставлял виски стучать. На всем этом великолепии, а также полу, подоконниках, даже на разбитых рамах, в ряд, два, три, десять, в несколько слоев все было заставлено коробками. Огромная зала действительно превратилась в склад, в котором яблоку негде было упасть. Цветастые гражданские упаковки, вперемешку с суровыми серыми картонными и железными коробками, на которых с помощью трафарета были выведены ряды слов. Все это провизия, если верить Кельту. Сам же немец более уверенно прошагал через все это богатство, и поднял с незанятого небольшого участка заводского стола, а не с уложенной на ящики двери, планшет с какими-то бумагами. Щелкнул шариковой ручкой. Экий рыжебородый «клерк» оглядел все еще раз, и глянул на Вирхову. Та, подняв одну бровь, сделала пару шагов в склад. За ней Среда, Ганс и Вагнер. –– Тушенка, галеты? – достав из пачки сигарету, она постучала ее об руку. Перевернула, и постучала снова. –– Если бы, – усмехнулся Кельт. – «Тушенка-галеты» в четвертом. А тут у нас президентский паек! Все, что не входит в рацион простых служивых солдатиков, охранников и секретарей. Сколько жил, не видел столько! Так-с… – заглянул он в свои бумаги. Вел подсчет. – «Мясо краба камчатского, ломтики» – четыре коробки, «Икра черная, осетровая» – четыре коробки, «Икра красная, лососевая» – десять коробок, «Криль арктический» – шесть коробок, «Мясо утки, филе» – три коробки, что из пенопласта со льдом. Вон те-вот! – показал немец в самый дальний угол, где было несколько белоснежных контейнеров. – Так, еще что… «Ассорти мясное, дальневосточное». Не знаю, что это такое, но шесть коробок. «Шампанское Французское» – три коробки, по девять бутылок. «Форель Австрийская» – четыре коробки, «Лосось» – три коробки, «Горбуша» – три коробки, «Говядина мраморная, замороженная» – три коробки, «Стейки, свинина» – три коробки. «Вино Дагестанское» – две коробки, по девять бутылок, «Вино Крымское» – три коробки по девять бутылок, «Коньяк Армянский» – десять коробок по девять бутылок, «Коньяк Французский» – девять коробок по девять бутылок… –– Так, сколько там пунктов? – не выдержав, спросила Ульяна, скурив за это время уже половину сигареты. – Я не хочу тут истечь слюной и состариться. –– Тридцать шесть. – ответил тот, подняв на нее глаза. – Тут настоящее раздолье, хочешь – суп вари, хочешь – жаркое делай. Если б найти большой такой чан, литров на пятьсот, можно было бы дня три точно шиковать. Завтрак, обед и ужин. –– Сколько ж все это стоит? – присвистнул Среда, открыв один из ящиков и достав оттуда шотландский виски. – Привезти же надо, опечатать, расфасовать… Слышь, Кельт, сколько по описи иностранного, не отечественного? –– Я немец. –– Не российского. –– Двадцать семь пунктов. – сверился с бумагами тот, выдохнув. – Включая еду, питье и табак. –– Живут же люди… – уважительно покачал головой Среда, понюхав виски. –– А ты думал мыслители народных дум голодают? – спросила его Вирхова, проходя мимо коробок и разглядывая их названия. – А если думал, то забудь. Видишь же – не голодают. Может и слава Богу, теперь и мы не будем… – она глянула на Кельта. – А что там по табаку? У меня почти кончились. –– А он вон, у дверей! Под «Царской» стоит. – показал на коробки тот. – Вагнер, ну-ка сними, ты поздоровее. Крепкий немец взялся за одну из заклеенных коробок. Внутри зазвенела водка. Ее тут было столько, что хватило бы на душевную пьянку небольшого поселка, чтоб потом были переполнены вытрезвитель и госпиталь. Поставив брякающую огненную воду в незанятый коробками, явно для прохода, квадрат, где еще виднелся пол, немец отошел обратно. Склонился над каким-то ящиком и поглядел на название. Это был свежий хлеб. Его была всего одна коробка. Не так уж и впечатляюще, после нескольких десятков ящиков с мясом, рыбой, сырами и морепродуктами. Всего одна коробка… С него ведь и растолстеть можно!.. Вирхова прошла до табака. Наклонилась и достала из кармана очки. Среда снова усмехнулся: снайпер, а очки носит. –– «Мальборо», «Винстон», какие-то с Кубы… – перечислила она под нос. – «Кэмэл», «Парламент». Всякое га-авно. Суки, хоть бы пачку «Спутника» или «Примы» положили. Да… Вот бы Громов удивился, – подняла она глаза на Среду, а затем странно поглядела куда-то в пустоту и злобно оскалилась. – Что из десятка коробок элитных папирос, я ищу наши… А это что? «Лаки Страйк». –– Прямо как с агитплакатов сороковых. Я уже тоже оценить успел. – Кельт кинул свой планшет на ящики с сыром Дорблю. – Такими, кстати, американскую зону оккупации в Германии закидывали. Из каждого утюга про них было. Курево для обездоленного народа. Последние марки за пачку, а за океаном миллионы считают. Да, не приятно. Еще и винтажные, кстати, не новые. Вы откройте, гляньте. Пачки-то те… Белые, с красным кругом. –– Да, вижу. – будто сырую землю, та зачерпнула их рукой, и ссыпала обратно. – Делать нечего, возьму парочку. Все одно, до ларька бежать… – она глянула в выбитое окошко. – …далековато. –– Можете взять, сколь унесете. Мне же не жалко. – усмехнулся немец, расчесав рыжие волосы. – Тут всего с лихвой. Там, где-то даже хлеба коробка была. –– Да, здесь, вот. – ткнул пальцем Вагнер. –– Нет, так не…– обернулась она недовольно. – Да кто там чавкает?! В углу над коробкой с печеньем согнулся Ганс. Он наскоро уплетал привезенный в Россию из Вены штрудель в зелено-белых упаковках. Все были голодные, вот он и сорвался, попав в такой цветник. У него было много аппетита и мало совести. Когда Вирхова рявкнула, немец застыл и повернулся на нее, быстро все прожевав. Недоеденный кусок он кинул обратно в коробку. Почесав висок, Ульяна немного смягчилась, повернулась обратно к Кельту. Тот явно ждал ее приказов. –– Пересчитать, разделить на пайки. – пальцем показала она. – Сейчас, что не требует готовки, раздать, как полдник. Возьмешь пару солдат, оборудуешь в казематах, или на складе, где есть электричество, готовку: суп, второе, напиток, сыр или колбасы, хлеб, десерт. На передние рубежи полтора пайка, командному составу и взводам обеспечения по пайку. Раненным… по половине. Спирт, водку – в санчасть. Коньяку по семнадцать с половиной, вина по двести грамм. И все это к вечеру. Бутылки на руки и добавку солдатам не давать. Черт его пойми до каких раков мы тут куковать будем! Так что так. –она немного сбавила тон. Убрала в карман три пачки сигарет из открытого ящика. – Пока живем на «президентские», а как подопрет, «галеты-тушенка». А, и да… Гансу штруделя не давать. –– Сделаем. – усмехнулся тот, глянув на погрустневшего собрата. – Вы хоть пока возьмите, перекусите. –– Нет. Солдатам, все солдатам! – разворачиваясь и выходя из «Склада» за номером шесть, произнесла Вирхова. И снова, с невероятной грациозностью она зашагала по разваливающемуся Сенатскому Дворцу. Тот пищал, скрежетал, гудел под ее ногами. Но каждый раз, когда она на мгновение останавливалась – все прекращалось, затихало. Здание будто из уважения переставало шуметь. Словно понимало, что Вирхова – единственный его шанс выстоять, не отдаться врагу и не стать символом начала ядерной войны. Но Ульяна была здесь… чужой, выбивалась из общих строгих желто-белых, чуть приглушенных тонов. Она как черная точка раковой опухоли, но такой, что сжирает более вредные клетки, добавляя организму несколько мгновений жизни. Удары придутся по всем, кто с ней рядом: по солдатам, по друзьям, и обязательно, по зданию. И ему тоже, как и любому воину тут, нужно просто продержаться еще немного. Поймав одного из споткнувшихся солдат и поставив его обратно на ноги легким толчком, Вирхова завернула обратно к себе в кабинет, с окнами во внутренний дворик. Здесь уже стоял телефон с рукодельной подпиской: «Комплекс управления». Коротко. Емко. И понятно. Это была связь со внутренним бункером, с командным пунктом и радиоточкой стратегической связи, где сейчас, наверное, во всю копалась одинокая Моргана. –– Дениц, – произнесла Вирхова в поднятую трубку, со скрежетом провернув ручку динамомашины на большом, больше похожим на ящик, корпусе телефона. – Блять!.. Лейтенанта Лужина сюда! –– Я! – в двери ворвался сухопарый десантник в запыленном кителе. –– Где связь с комплексом? – строго спросила она, со звоном вонзив трубку телефона в корпус. – Я те, Гриша, еб твою мать, говорила, чтобы она была, как можно быстрее… Какого черта это вот тут есть, а связи нет? Нахера козе баян, Гриша? Быстро связь на него! –– Есть! – с немного идиотской улыбкой, тот кинул руку к берету, козырнув, и развернулся к выходу. Но остановился у самых дверей, разорванных выстрелом. –– Стой. – сбавив тон, сказала Ульяна. – Сирены отключены, света нет. Нужен наблюдатель на Никольской башне, и пара бойцов на одну из колоколен. Пусть, если что, набат бьют. Быстрый – на воздушную тревогу, медленный – на подход наземных сил противника, понял? – тот быстро кивнул. – Что ты киваешь? Я тебя спросила: ты понял? –– Так точно. – немного смутился тот. – Понял. – Вот, хорошо. Уже молодец. Так… – почесала она лоб. – Среда, что ты еще думаешь? –– Хочу пива и сухариков. – ответил тот, приземляясь в широкое президентское кресло. –– Так, понятно… А! – вспомнила она. – Сними взвод с Западной стороны, там, где Сад за стеной, ясно? Поможешь Костину перетащить вооружение и провизию в Собор, по подземным коридорам тоже. Но сперва – оповести всех про набат. Понял? –– Так точно. – повторил тот, как заведенный. Развернулся и вышел. –– Связь! – крикнула она вдогонку ему, напоминая. Она снова, мгновение постояв неподвижно и задумчиво, покрутила ручку телефона. Тот заскрипел катушками динамомашины, и звякнул поднятой трубкой. Немного послушав молчащие динамики, Вирхова снова бросила трубку обратно на место крепления. Глубоко вдохнув, сунула в зубы сигарету, доставая из кармана спички. Не обнаружив их, стала шарить себя по карманам, тихо ругаясь. –– Ты слишком нервничаешь. – Груз поднес ей к папиросе зажигалку. – Это что, «Лаки Страйк»? –– Сама в шоке, но других не было. – затянувшись, ответила она. – Я не нервная, я конкретно на взводе. Черт пойми, когда и какой пойдет удар, а мы тут оборону на двух квадратных метрах выстраиваем. Было бы побольше бронетехники… – подняла глаза на него. – Зато ты феноменально спокойный. Ты что, нашел президентскую кедровую шишку? –– Кедровую? – спросил Среда. –– Шишку? – поднял бровь Груз. Это были все его эмоции. –– А вы что, не знаете? – поглядела она на них. – Простая кедровая шишка, с кулак, вот, примерно размером. Здоровая такая. – сжав пальцы, показала женщина. – Он ее привез с деловой поездки на Урал. В какое-то глухое место, под Челябинском. Отлучился в нужник, и кедр увидел. На нем была одна шишка. Он ее сорвал и себе взял. С тех пор, он с ней не разлучается в кабинете. Говорят, он ее понюхает, потрогает, похрустит, и успокоится, когда напряженный рабочий день был… А вы о чем? –– Как у Януковича, что ль? Золотой батон? – широко улыбнулся с кресла Среда. – Да… Интересно. –– Так тот кедр в красной книге. – не вынимая сигарету изо рта, прояснила Ульяна. –– Так теперь его привлекут по закону? – с сарказмом высказал Груз.