— Ты видел её бёдра? — спросила я, хотя это не имело отношения к делу. И ко мне тоже. Он пожал плечами, вновь виновато улыбнулся. У него это хорошо получалось. — Так вышло. Но до этого было ещё далеко. Пока он попросил Пита повременить с покупкой и предложил Ру провести у него пару дней. Безо всякой задней мысли, хотя Тиг признал, что какому-нибудь бородатому хипстеру в той же ситуации он бы такого предложения не сделал. Я не могла его винить. Тиг увидел женщину в трудном положении, сбежавшую от плохого человека, а какой очаровательной может быть Ру, когда ей это нужно, я уже знала. Энджи Рено и Рэнди прожили у Тига несколько дней, потом она связалась с приятелем, который согласился одолжить ей немного денег. В переводе это означало, что она нашла местную жертву или вновь напала на старую. Как бы то ни было, её дела немного поправились, и Тиг отвёз их с Рэнди в аэропорт. Она не сказала ему, куда направляется. По её словам, ему лучше было об этом не знать. Но я знала. Они летели в Бостон. Охота на меня уже была открыта. Тиг каким-то образом навёл её радар на меня. История, которую она ему рассказала, была, конечно, враньём, но, возможно, в ней была и доля правды. Ру от чего-то убегала. Наиболее вероятной причиной мне по-прежнему представлялся ордер на арест — с учётом её профессии и склонности к псевдонимам. Ру, любившая ботокс, чистый шёлк и сверкающую французскую воду, не стала бы ездить на древней Хонде, если только не оказалась в отчаянном положении. Если только сроки не поджимали. Она так спешила, что явилась ко мне неподготовленной и объявила себя Лолли Шипли. — Ты рассказал ей о… том, что случилось, когда нам было пятнадцать. Обо мне, — сказала я. Это был не вопрос, а просьба всё объяснить. Интересно, кем я стала в истории Тига? Богатой дрянной девчонкой, которая его предала? Но почему тогда он встретил меня, как дорогого друга? — Да. На третью ночь, — ответил Тиг. Он так и не задал вопросов, которые я ожидала услышать, но я видела их в его глазах. — Я много о чём ей рассказал. Эта женщина умеет слушать. Она задала мне тысячи вопросов обо всех, кого я знал. Знакомая ситуация. Вот что она сделала в книжном клубе — всех разговорила, устроила игру, которую все поддержали. И держала ушки на макушке, чтобы не пропустить важную информацию, стоившую потраченного дня. Я не сомневалась — за аренду домика Спрайта платил кто-то из моих соседей. Я надеялась, это не Тейт и Филлип. — Почему ты завёл разговор обо мне? — Она спросила насчёт этого, — он провёл пальцами по размытым татуировкам на костяшках. — Парень, у которого такие наколки — бывший уголовник в девяти случаях из десяти. Когда женщины их видят, они задают вопросы. Во всяком случае, умные женщины. Тиг — бывший уголовник. И виновата в этом я. — А в десятом случае? — А в десятом случае он врёт и говорит, что не сидел, — сухо ответил Тиг. — Ну, знаешь, как это бывает: ты встречаешь женщину, вы общаетесь, и она задаёт вопросы. Ты же не скажешь ей — ну, короче, мы с моей подругой убили одну чувиху, но это было сто лет назад, давай-ка, прыгай ко мне в койку? — Значит, ты придумал другую версию, чтобы заманивать женщин в постель? — спросила я. — Ну да. Но я рассказывал её женщинам, которые так и так бы там оказались, — он пожал плечами. — Послушай, Смифф, когда я вышел, мне было восемнадцать, и эти татуировки видны были даже из космоса. Девчонки спрашивали. Им нужно было выяснить, не опасен ли я. Спрашивая, как я попал в тюрьму, они хотели узнать, не причиню ли я им вреда. Я им, конечно, врал, но эти девчонки — они ведь не замуж за меня собирались. Они хотели, чего хотели, и должны были убедиться, что в процессе я их не убью. В двадцать лет меня постоянно об этом спрашивали, и я столько раз рассказывал эту историю, что перестал воспринимать её как враньё. Я хотел, чтобы так оно и было. Очень хотел. И когда рассказывал очередной девчонке, она ощущалась почти как правда. Так понятнее? Да. Господи, да! Я кивнула. — Потом я повзрослел, покончил с кобелизмом. Стал заводить, типа, серьёзные отношения. С одной женщиной прожил шесть лет. И, типа, месяцев семь назад она ушла. Это нормально. Она хотела чего-то другого. С тех пор как она ушла, у меня никого не было. И тут эта Энджи, ну ты понимаешь. Красивая. Живёт у меня. Рэнди в ту ночь рано лёг спать. Она дала ему полтаблетки эмбиена. Сказала, на диване ему плохо спится. Я с трудом сдержала смех. Я готова была поставить миллион долларов на то, что «Рэнди» спалось просто отлично. Ру дала ему эмбиен, чтобы спокойно заняться Тигом. Она, конечно, хотела оградить сына от всего плохого. Но накачивать подростка таблетками, чтобы заняться сексом в своих интересах — вряд ли поступок, достойный матери года. — И тогда она спросила про татуировки? — Мы сидели у меня в комнате, так что не разбудили бы его. Покурили конопли, и она принялась рассматривать мою руку, водить пальцами по буквам, задавать вопросы. Ну и про татуировки тоже. Я знал, что утром она уедет. Она была как корабль, который просто проплывает мимо. И я рассказал ей ту давнюю историю. — Историю обо мне, — сказала я. — Да, — ответил он. — Я был под кайфом, ощутил дежавю. Рассказал про нашу группу «Сон-трава», про то, как мы сбежали из дома. Про аварию. Я сказал, что за рулём была ты, но гадостей говорить про тебя не стал. Никогда не говорил про тебя ничего плохого. Ни Энджи, никому. Ты ведь была просто бедной богатой девочкой, у которой куча денег, но никому нет до неё дела. Так ведь оно и было. Рассказал и то, каким я был нищебродом, восходящей звездой, как стремился к лучшему, пока не случилась катастрофа, — мне тоже казалось, что так и было, но он продолжал. — В моей версии я тебя не выдал. Я ни слова не сказал копам. Я проглотил чувство вины, представил себя по-настоящему благородным, понимаешь? Это свинство, но я всегда хотел, чтобы всё так и было. Я хотел, чтобы эта история была настоящей. Он смотрел на меня так трогательно и виновато, и в неясном свете, несмотря на глубокие морщины у рта, он снова казался мальчишкой, которого я знала. Я видела, как этот мальчишка жалел, что всё рассказал копам. Эта история позволяла хоть ненадолго обратить его боль в героизм, и я видела, отчего ему так этого хотелось. Он так и остался мальчишкой. Ни жены, ни детей, только машины, гитары и конопля. Всё такой же очаровательный. Интересно, думала я, есть ли доля моей вины в том, что Тиг так и не вырос. Если бы он закончил Брайтон, колледжи всей страны поборолись бы за этого гениального математика. У него могла бы быть семья. Он мог бы проектировать новые машины, а не чинить старые. — Почему тебе стыдно? — спросила я. — Всё честно. Ведь это я виновата, Тиг. Он резко встряхнул головой. — Блин, Смифф, хватит, — сказал он. — Не было виноватых. Только два глупых ребёнка, совершивших большую ошибку. Один из них поплатился, потому что очень любил другого. — Ты? — спросила я. Потому что я должна была спросить. Та девочка, которой я была когда-то, девочка, изголодавшаяся по любви, настойчиво требовала ответ. Он улыбнулся. — Конечно. Когда я перешёл в Брайтон, Господи, как же мне было паршиво. Как одиноко. Ещё хуже, чем до Брайтона. Ну то есть у меня были друзья, подружки, мамаша. Но не было никого, кто был бы похож на тебя. Конечно, я тебя любил. Но всё равно предал. Я столько лет ждал, чтобы попросить прощения. Это было очень трогательно, но нечестно. Он ведь всего лишь сказал правду. Я подалась вперёд. — Нет, это я должна просить прощения. Ты ни в чём не виноват. Только я. Мы смотрели друг на друга нежно, очень нежно, и я ощущала то самое всепрощение, какое пыталась купить семь лет назад. Теперь же я приехала сюда и увидела, что оно ждало меня с самого начала. Ждало все эти годы. Он тоже подался вперёд. Совсем чуть-чуть, но я поняла — это предложение. Для той пятнадцатилетней девочки, которая всё ещё жила во мне. Той девочке достался лучший в мире первый поцелуй. Самый лучший. Но всё, что случилось потом, высосало всю его красоту, разрушило его, превратило в нечто постыдное. Стыд громоздился на стыд, но неважно, что эта девочка совершила потом. Тот поцелуй она заслужила. Тогда она ещё не сделала ничего плохого. Пока. Мне захотелось вернуть этот миг, переиграть заново. Если я склонилась бы ближе, наши губы встретились бы. Я видела это во взгляде Тига, в наклоне плеч. Я понимала — речь не о настоящей любви. Не о том, чтобы разрушить мою семью и восстановить во имя прежней, другой жизни. Только о настоящем. Сегодняшнем. Сиюминутном. Где-то в доме наверняка был другой матрац. Чистый, может быть, со стопкой книг в изголовье. Я смотрела в лицо Тига, такое дорогое, такое знакомое. Смотрела на его покрытые чернильными разводами пальцы, сжимавшие кружку с картой мира в доме, где не было женщины. Я могла получить всё это. Получить его. Пусть даже всего на полчаса в мире, в котором не было времени. Я могла получить его, если бы захотела. И, Господи, я хотела. Я хотела этого. Я резко поднялась, едва не уронив стул. Я рванула мимо стойки к кофемашине, хотя моя кружка была почти полной. Я бежала, будто отчаянно хотела согреться. Оставаться рядом с Тигом было слишком опасно. Дэвис был ещё дома, играл с малышом, которого мы сделали вместе. Оливер, маленький жаворонок, дрыгал ножками, ворчал, что-то лопотал отцу. Мэдди, совсем не жаворонок, шла в кухню за кофе, громко топая, и её волосы торчали во все стороны. В ночь, когда Дэвис сделал мне предложение, я сказала ему: Я никогда вас не оставлю. Эти слова значили больше, чем говорило их юридическое значение. Я сказала ему, что всегда буду рядом, что никогда его не предам. Я не хотела, чтобы и эти слова стали враньём. Я и без того слишком хорошо научилась врать. Мне было жаль девочку, любившую Тига, но её больше не было. Я пыталась похоронить её в собственном теле, пыталась убить голодной смертью, пыталась уничтожить в Калифорнии. Но прежде чем я нашла способ её убить, она утонула. Ушла под воду, а из воды поднялась я. — Я замужем, — сказала я Тигу и вспыхнула. — Я рад, — ответил он спокойно и улыбнулся. — У меня счастливый брак. И ребёнок. — Я рад, — повторил он, протянул мне руки ладонями вверх, легко сдаваясь. — Просто что-то нашло. Ностальгия. Вот смотри, я её отпускаю. Он ухватил «ностальгию» двумя пальцами и отпустил. Казалось, я увидела, как она улетает. Но я осталась там, где стояла, нас по-прежнему разделяла стойка. Я боялась даже ощутить его запах, такой знакомый. Я уже начинала торговаться с той давно ушедшей девочкой. Не секс, умоляла она, а только поцелуй. Но я твёрдо отказала ей. У предательства нет меры, нет черты, которую можно переступить. Если я его поцелую, подумала я, буду ничем не лучше Тейт Бонакко. — Почему ты спросила про Энджи? Ты явно её знаешь, — спросил он, чтобы сменить тему. Он хотел помочь мне вновь стать порядочной, и это тоже очень привлекало. — Сложный вопрос, — ответила я. Поставила возле раковины кружку с кофе, которого мне не хотелось. — Через полчаса мне нужно быть дома, и мне очень жаль, но у меня нет времени объяснять, хотя я, конечно, должна. В это утро всё пошло не так. Я даже услышала, как ты просишь у меня прощения — ну не безумие ли. Ты даже не представляешь, как важно для меня было вернуться сюда, увидеть, что ты меня уже простил. Но теперь я должна извиниться. Его лицо приняло встревоженное выражение. — Бред какой-то. За что? За очень многое, и он об этом знал. Я нахмурилась. — За то, что ничего не сказала. Что позволила копам повесить вину на тебя. Молчала в тряпочку, и ты потерял три года жизни. Тиг лениво отмахнулся от моих слов, будто они ничего не значили. — А что ты могла сказать? Ну-ка, какие слова могли мне помочь? Неужели он вновь лицемерил? Раньше это было ему не свойственно. Но, может быть, он просто хотел услышать эти слова. Их услышала Ру и обратила против меня. Они стали жестоким оружием в её руках. Большего вреда принести они уже не могли, и я должна была сказать их Тигу. Больше, чем кому-то другому. Я посмотрела ему в глаза. — Я должна была сказать им, что была за рулём. Он рассмеялся. Громко, удивлённо. Пожал плечами, развёл руками. — Но ведь ты не была за рулём, — сказал он и увидел моё выражение лица. — Ты же это знаешь, Эми, правда? За рулём была не ты. А я. Глава 10 То, что он запомнил, то, что осталось с ним навсегда — эпизод на железнодорожных путях. По дороге к развилке я вела машину так осторожно, что он начал меня дразнить. Чо так кисло, Смиффи? На обратном пути, несясь к злополучной дороге, на которой мы столкнулись с миссис Шипли, мы ехали уже совсем с другой скоростью. Подпрыгивать на путях было его фишкой. Он вечно подпрыгивал. Поэтому и решил, что машину вёл он. Он никогда не задавался этим вопросом, хотя не помнил, как держался за руль, как давил на газ. Его последнее ясное воспоминание было о том, как он меня поцеловал. Мы выпили ещё вина, ещё покурили — мы и без того уже были не в себе. Прогулка до машины осталась в нашей памяти как слайд-шоу, а сама поездка — как чёрная дыра с яркой вспышкой на середине пути. Следующий кадр, который он вспомнил — как, рыдая, стоит на четвереньках у разбитой машины. — Ключи были у меня, — настаивала я. Мы уже добрались до этого момента. — Я села за руль. — Но ты же не помнишь, как вела машину, — сказал он почти с вызовом.