— Ха, у меня вместо крови в жилах течет кофе, — сказал он. Вряд ли здесь жила какая-нибудь женщина. Тем более Ру с её шёлковыми халатами и набросками Пикассо. Может, порой бывала здесь, как в домике Спрайта, но её вещей я не увидела. Опустила глаза, посмотрела на ладони Тига. Обручального кольца не было. Костяшки пальцев почернели от копоти или масла. Он заметил мой взгляд, улыбнулся, сжал руки в кулаки, чтобы показать мне остатки старых-престарых татуировок. Тех татуировок, которые делают в тюрьме. В горле у меня что-то сжалось, и я увидела простые печатные буквы, по одной на каждом пальце. На правой руке — L O V E. Чтобы разглядеть надпись на левой, мне пришлось прищуриться. — LOVE… CAKE[11]? — я улыбнулась, пусть даже это была совсем невесёлая история. — Ага. Это шутка такая. Ну, знаешь, плохие парни колют LOVE/HATE[12]? — А ты наколол LOVE/CAKE? — Мне было семнадцать, и это показалось мне смешным, — виновато сказал он, потом добавил: — К тому же я не хотел писать на своём теле гадости. Это мне понравилось. Слишком понравилось. Я опустила взгляд. Он повернулся ко мне спиной, открыл шкаф, забитый посудой всевозможных форм и расцветок. Вынул две первые попавшиеся кружки, наполнил их кофе. — Всё ещё любишь сахар и сливки? — спросил он. — Кажется, у меня было молоко. — Можно безо всего, — сказала я. Вот уже полтора года я жила без кофе, спасибо Оливеру. От кофеина он становился гиперактивным. Но сейчас эта жизнь казалась такой далёкой. Тиг обошёл стойку, поставил на стол кружки — на его была карта мира, на моей — надпись «Лучшему в мире папе». — У тебя есть дети? — спросила я. — Насколько я знаю, нет, — ответил он вполне в духе Тига Симмса. — А у тебя? — Двое. Приёмной дочери, Мэдисон, пятнадцать, а восемь месяцев назад я родила мальчишку. Оливера. — Восемь месяцев? Блин, да ты классно выглядишь, — сказал он. Хорошо, что моё похудение для него почти ничего не значило. Кто угодно другой непременно поднял бы эту тему. С тех пор как я сбросила вес, люди говорили об этом снова и снова. Изумлялись, восхищались, спрашивали, как я это сделала. Я ни разу не сказала правду. Ни разу не ответила: Я съедаю в день меньше пятисот калорий, потом меня рвёт, а потом я принимаю слабительное. Говорила какую-то чушь о том, что надо больше двигаться, и меня начинали восхвалять, будто я победила рак. Тиг ни слова об этом не сказал. Он просто был рад меня видеть. — Подожди секундочку, — сказал он, — я только проснулся. Поставив кружки на стойку, он скрылся в дальней части дома. Я услышала, как бежит вода. Я сделала глоток кофе. Здесь время ощущалось совсем по-другому. Будто я приехала в прошлое, туда, где мне вновь было пятнадцать, оказалась в том месте, где мы с Тигом дружили. Ещё до того, как всё испортилось. Будто сейчас мы ещё не разрушили то, что нельзя было починить. Пока он был в душе, мне следовало бы обойти квартиру, поискать признаки Ру. Но теперь, когда я его увидела, мне было так трудно воспринимать его как преступника. Я не хотела задавать вопросы о Ру, о шантаже, о том, ненавидит ли он меня — неважно, что сказали мне его руки. Не хотела. В свете его удивительной радости от встречи со мной мне хотелось узнать только одно. Почему он поцеловал меня столько лет назад. Тогда я думала — из жалости или под действием алкоголя. Мама хорошо объяснила мне, что жирных девочек не целуют, не обнимают, не любят. Но теперь я больше ей не верила. В разные периоды жизни еда имела для меня разное значение, но при весе в сорок пять кило я заслуживала любви так же мало, как при весе в девяносто. Теперь моё тело больше меня не беспокоило, и я наконец осмелилась задать себе вопрос — любил ли он меня? Я должна была лечь с ним на тот матрас. Может быть, мы снова целовались бы, или обсуждали пьяные глупости, или уснули бы бок о бок. Если бы я только могла… Я видела другое развитие событий, другой мир. Тот, в котором миссис Шипли нарезала круги по городу, пока её беспокойный малыш не уснул, а потом все они как ни в чём не бывало поехали домой. В этом мире я была бы совсем другой Эми. Моя семья не переехала бы в Бостон. Мы с Тигом закончили бы школу, поступили в разные колледжи, перестали общаться. Или нет. Мы могли бы остаться друзьями. Приезжали бы домой на лето. Снова и снова целовались бы, много раз, много лет. Может быть, сейчас я растила бы кудрявых детей в этом доме возле автомастерской. А может быть, он собирал бы Лексусы, а я изучала литературу во Франции. Я не знала, как могла сложиться наша жизнь. Я знала только, чего никогда бы не случилось. В том, другом мире я никогда не встретила бы Шарлотту. Она не подарила бы мне Дэвиса. Они с Мэдди нашли бы другую маму. А Оливер? Он никогда не родился бы. Я ни за что не хотела бы мир, в котором не было Оливера. Ни за что на свете. И всё-таки я хотела знать — любил ли меня Тиг? Хоть немного? Он вернулся. Теперь на нём были джинсы и футболка с логотипом «Реставрации». Сел напротив меня. Места было мало, наши колени соприкасались, я чувствовала его свежее мятное дыхание. — Мне нужно многое тебе сказать, — пробормотал Тиг. Он всегда был болтуном. Фонтанировал идеями, размахивал руками, бурные жесты служили пунктуацией. — Мне тоже. Мне очень многое нужно сказать. Сидя так близко, я даже в сумрачном свете видела, как он постарел. На щеках появились глубокие морщины, словно скобки у рта. В уголках глаз — складки. Я надеялась, это оттого, что он много улыбался. Зубы он не исправил, резцы по-прежнему чуть выдавались вперёд. — Почему ты выплатила мою ипотеку? — спросил он. Конечно, он знал, что это сделала я. Ру знала. — Я перед тобой в долгу, — сказала я тихо. — Когда ты понял, что это я? Он покачал головой. — Не сразу. Я был слишком счастлив, чтобы задаваться вопросами. Уже думал, всё, придётся закрываться, и тут бабах! Случилось чудо! Кто смотрит в рот дарёному коню? Спустя несколько недель мы с ребятами, с моей группой, играли ту песню «Pixies», Monkey Gone to Heaven — Господи, ты так любила эту песню. — Я помню, — сказала я. — Ну вот, я пел эту песню и думал о тебе. Я всегда думаю о тебе, когда мы играем «Pixies». И я подумал: да это Смиффи. Это может быть только она. Потому что куча денег не падает на голову ни с того ни с сего. Их нужно искать. Тогда я захотел тебя увидеть. Поблагодарить. Спросить, почему ты мне помогла. Это меня удивило. Конечно, он знал, почему я ему помогла. Или он врал? Я по-прежнему была уверена, что их пути с Ру на определённом этапе пересеклись. Он рассказал ей всё обо мне. О нас, о том, что мы сделали. Иначе картина не складывалась. Но зачем он выдал меня Ру, если не злился, не хотел отомстить? Если был мне благодарен? Картина всё равно не складывалась. — Тиг, — сказала я, глядя в чашку с кофе, потому что не могла смотреть ему в глаза. — Ты знаешь почему. Я была перед тобой в долгу. И сейчас всё ещё в долгу. — Ничего подобного, — ответил он. Это было невыносимо. — Ты хотел проспаться. Я настояла, что нам нужно ехать. Я… — Ничего подобного, — повторил он, оборвав меня на полуслове. — Это я в долгу перед тобой. Он отхлебнул кофе. Какое-то время мы сидели в молчании, потому что он, конечно же, не хотел говорить о том, что мы совершили. Не хотел призывать призрак миссис Шипли. Прервать тишину пришлось мне. Ведь это у меня поджимали сроки. В этой комнате время не ощущалось, но за её пределами беспощадно шло. Я попросила: — Расскажи мне об Анжелике Ру. Я посмотрела ему в глаза, но в них не отразилось ничего. Может быть, лишь чуть заметное удивление. — Не знаю такую, — сказал он. Если он врал, то врал лучше меня. Даже лучше, чем Ру. — Ты должен её знать. Ты рассказал ей обо мне, об аварии. Рассказал… — Он по-прежнему недоумённо смотрел на меня, и мои слова ни о чём ему не говорили. — Она красивая, высокая, бледная. Длинные тёмные волосы. Тело сумасшедшей зожницы. У неё есть сын, подросток, такой же брюнет… Его лицо просветлело. — Ты имеешь в виду Энджи Рено? Имя было достаточно созвучным, чтобы меня смутить. Я пожала плечами. Он вынул из кармана телефон, открыл фотографию, показал мне. — Никогда не видел, чтобы красивая женщина смущалась камер, но это фото сделал случайно. Большую часть фотографии занимала машина, Файрбёрд в ужасном состоянии. На заднем плане — дом. На лужайке — Ру в профиль, беседующая с кем-то, кого камера не запечатлела. Я приблизила фото, её идеальное лицо стало размытее, но сомнений быть не могло. Она. Я закрыла глаза. Какой я была наивной, когда искала информацию в Гугле. Конечно, Анжелика Ру — не настоящее имя. Оно даже на слух не было настоящим. Так могли звать королеву пиратов из эротического дамского романа. Неудивительно, что я ничего не нашла. Энджи Рено звучало не сильно правдоподобнее, но я решила погуглить и это имя, просто на всякий случай. Имена были похожи, в обоих слышалось нечто романтическое и французское. Может быть, она выбирала псевдонимы, схожие с тем, как её звали на самом деле. Если бы я знала её настоящее имя, что это дало бы мне? Ей неспроста нужны были псевдонимы. Может быть, ей уже выписали ордер на арест — ничего удивительного, учитывая её профессию. Может быть, мне достаточно всего лишь её имени. Румпельштицхен, Румпельштицхен. Я и не заметила, что шепчу это слово, пока Тиг не спросил: — Что? — Прости, я… Ну да, Энджи Рено. Это она. Когда вы познакомились? — Пару недель назад, — сказал Тиг. — Пару недель? — изумилась я. Быстро же она продвинулась. Впрочем, и в отношении меня тоже. Судя по словам Шар, она приехала в наш район десять дней назад. Должно быть, по дороге завернула к Бойсу Скелтону. — Расскажи мне о ней. Расскажи мне всё. И Тиг, единственный в целом мире, не задал мне ни одного идиотского вопроса. Он просто рассказал. Он встретил Ру в магазине старых запчастей, где бывал довольно часто. Она привезла на продажу древнюю Хонду — как выразился Тиг, за руль такой он и собаку не пустил бы. Лука пришёл с ней и, не отрываясь, играл в телефон. Тиг не обратил на него особого внимания, он смотрел на Ру, красивую и явно переживающую не лучший период. Документов на машину у неё не было, она лишь сказала, что это её автомобиль, и всё. Владелец магазина, мутный тип по имени Пит, обсуждал с ней цену. Потом его отвлёк телефонный звонок, и Тиг с «Энджи» разговорились. — Машина была краденая? — спросила я. — Пита это не особо волновало, — сказал Тиг. — Но машина была ейная. — Нет такого юридического термина, — заметила я, и он улыбнулся. По словам Ру, её мужа собирались уволить. Они с Лукой — которого она представила как Рэнди — ушли от него, потому что он плохо с ней обращался. И с её мальчиком тоже, добавила она с намёком. Он нас ищет, сказала она, глядя на Тига широко раскрытыми испуганными глазами. Тиг задал вопрос по поводу опеки — ему не особенно хотелось влипнуть в схему похищения детей. Ру поклялась, что её муж приходится Рэнди отчимом. По поводу его отца она не сказала ни слова, и Тиг подумал — что тут такого, она, очевидно, родила сына очень рано. В этом месте я едва не фыркнула. Это уж точно. Тиг ей поверил. У неё был вид женщины, многое пережившей, и к тому же старые синяки на спине и бёдрах.