Она выключила айфон. На одну жуткую секунду я почувствовала, как в теле свернулся тугой клубок. Мне хотелось наброситься на неё, вырвать телефон из рук, разбить, раздавить, уничтожить. Ру поняла это по моему взгляду, а может быть, она этого ждала, потому что сказала: — Все сохранено не только в телефоне, но и в облачном хранилище. — О Господи, — тихо сказала я, дрожа, как ни старалась сохранять спокойствие. — Записывать разговоры — хорошая идея, Эми, — ответила она, возвращая мне телефон. — Я должна убедиться, что ты этого не сделаешь. Потому что наш разговор будет серьёзным. — Это вообще законно? Записывать меня? — спросила я. Как будто для неё это имело значение. Она, в конце концов, занималась шантажом и вымогательством. — Это называется односторонний договор, и в тридцати восьми штатах он легален, — Ру улыбнулась. — Я же тебе сказала, что переспала с кучей юристов. До меня дошло, несмотря на весь шок. Она говорила о юристах в моём доме, до того, как объявить себя Лолли Шипли и обделаться по полной. Она с этого и начала — с рассказов о сексе с юристами. А потом поменяла тактику. Я почти поняла, почему это было так важно. Обвела взглядом уродливую комнату и саму Ру, сияющую, выглядящую просто великолепно. — Давай уже, раздевайся, — скомандовала она. Я потеряла ход мыслей. По-прежнему закрывала руками тело, все ещё пытаясь защититься. В мозгу крутились слова моего признания. Я никогда в жизни не позволила бы лживому, прожженному взгляду Ру обвести маленькую складку на моей талии, старые, бледно-серебристые растяжки на животе и бёдрах. И новые, красноватые, более заметные — подарок Оливера. — Можешь отправить эту запись хоть в «Доброе утро, Америка», но платье я не сниму, — сурово сказала я, а она, к моему удивлению, откинула голову назад и рассмеялась. — Думаю, ты и в самом деле серьёзно. Вот чёрт. Надо сказать, ты совсем не та, кого я ожидала увидеть. Какое-то время мы просто стояли. Замерев, будто наткнувшись на непреодолимую преграду в лице друг друга. — Ладно, — подумав, сказала Ру, — предлагаю компромисс. Старый добрый способ. Она обошла коляску, будто это был стол, даже не взглянув на моего спящего малыша. Прошла мимо, едва не коснувшись меня, подняв брови. Я несколько раз вдохнула, уронила руки. Она сочла это разрешением. Ощупала мои волосы, кончиками пальцев уверенно и тщательно прошлась по коже головы. Проверила уши, шею, надавив на каждый миллиметр под воротником платья. Меньше всего мне хотелось, чтобы её руки опустились ниже, ощутили всё несовершенство моего тела. Трудно было вести себя спокойно. Я направила взгляд поверх её плеча, на каминную полку. Безобразно-коричневую, кирпичную, с обеих сторон окружённую книжными полками. Мне вспомнилась каминная полка в доме Шар до того, как я помогла перекрасить её в белый, и я поняла, в чём заключалось дежавю. Это был дом Шар. В точности та же планировка, только наоборот — справа от меня коридор, ведущий в гостиную, а напротив арка в кухню, не доходя до неё — лестница наверх. Это был грязный негатив дома Шар — кипельно-белых стен, колониальных жёлто-голубых расцветок, прозрачных занавесок. Мебель Ру была покрыта мрачными плетёными узорами, книжные полки почти пусты. На нижней навалена стопка старых настольных игр, на верхней — ряд потрёпанных книжек в мягких обложках; я подумала, что они, как и уродливая мебель, достались ей вместе с домом. Единственная вещь, которая, похоже, принадлежала самой Ру — маленькая картина в рамке, стоявшая на каминной полке. Простое, линейное изображение обнажённой женщины — она лежала на спине, подогнув ноги. Оба глаза — на одной стороне лица, как у камбалы, кривые груди смотрят в разные стороны. Подпись: Пикассо. — Настоящая? — спросила я. Ру оглянулась, посмотрела на картину. Её руки лежали у меня на плечах, словно мы медленно вальсировали, как школьницы. — Конечно. — Значит, ты ещё и картины воруешь? — я хотела пошутить, но она покачала головой, как будто я спрашивала всерьёз. — Без истории искусство — лишь бумага и линии. Это скорее подарок. — Ясно, — произнесла я с той же интонацией, с какой она всегда произносила это слово. Саркастически. Она улыбнулась, уловив намёк. — Людям нравится делать мне подарки. Я к ним добрее, если делать мне подарки. Ты увидишь. Я поняла, что она и раньше выменивала чужие тайны на вещи, которые хотела заполучить. Может быть, она только этим и занималась? Вот вам и загадочная работа. Её руки наконец обнаружили завязки моего костюма, мокрый верх танкини. — На пляж, что ли, ходила? Пахнешь пляжем. Я не ответила. — Кто ты такая, чёрт тебя побери? Вся твоя жизнь в моих руках. Я тебе что сказала? Выгоняй Кенгу и тащись сюда, а ты взяла акваланг и пошла нырять? — её голос звучал почти восхищённо, пальцы шарили возле косточек бюстгальтера. Она просунула большие пальцы под него, и я вздрогнула. — Если ищешь мои соски, — сказала я едко, — то ты их нашла. — Нет, микрофон, — сказала Ру. — Или оружие. Маленькие ножи. Сюрикены. Это прозвучало с какой-то гордостью. Это прозвучало убедительно. — Тебя так часто пытаются убить? — невозмутимо спросила я. — Ну и ну. — Я же сказала, что была замужем, — заметила она, а потом добавила: — Бум! Впрочем, я была не уверена, что она шутит. В её словах было что-то серьёзное, и я добавила ещё один пункт в список того, что знаю о Ру. Она была замужем. Она когда-то жила по соседству с моими родителями. Она не ест хлеб. И теперь выяснилось, что она знакома с насилием. Теперь её руки были ещё ниже, ощупывали мою талию. Я втянула живот. Я ничего не могла с собой поделать. Было легче выносить её прикосновения, когда мы разговаривали, так что я вновь заговорила. — Не похоже, что ты была замужем. По тому, что ты говоришь о мужчинах, мне показалось, ты не очень их любишь. Она пожала плечами. — Мужчины полезны. Я люблю полезные вещи, — она встала на колени, ощупала правое бедро, голень. — Забавно, — сказала я. Мне хотелось её смутить. Войти в её личное пространство, как она ворвалась в моё. — Тебе не приходило в голову, что ты сама растишь мужчину? Её тело осталось спокойным, но что-то в ней дрогнуло. Руки продолжали шарить по моему телу. — Лука ещё мальчик. Мальчики чудесные. — А в кого, по-твоему, вырастают мальчики? — настаивала я. — В мужчин. По большей части. Но тогда их можно выгнать из дома к чёртовой матери, — она улыбнулась, желая закрыть тему, но моя стрела попала в цель. У неё было слабое место. Ребёнок. Теперь она ощупывала мои сандалии. — Ты в хорошей форме, особенно если учесть, какая ты была жирная. Но с прессом нужно поработать. Я толкнула её, и она немедленно толкнула меня в ответ, ниже пояса. Я закрыла глаза, глубоко дышала, пока её руки взбирались по моей левой ноге. Представляла себя под водой. Представляла, что движения её рук — волны, течения, овевающие моё тело. Это работало, пока её ладонь не оказалась у меня между ног. Я вскрикнула и отшатнулась, широко раскрыв глаза. Она приподняла бровь. — Расслабься, Эми. Люди всегда думают, что туда-то точно никто смотреть не станет. Но я думаю об этом месте в первую очередь, и в последнюю — проверяю. — Довольна? — спросила я сухо, когда она поднялась и отошла от меня. — Пока нет. Но буду, — она одарила меня лучезарной улыбкой. Посмотрела на Оливера, спавшего в коляске так, как обычно спят не знающие тревог, счастливые дети — закинув руки за голову. Он сбросил одеяло, как всегда, выставив безупречную розовую ножку. — Вот видишь, мальчики чудесные. Она впервые удостоила его вниманием, и сразу же — фамильярным. Наклонилась к нему, и я подумала, что она хочет поправить одеяльце. Но она ухватила моего мальчика, как сумку, безразличными руками, бесчувственным движением. Я ощутила, как сжались руки у бёдер. Теперь она вторгалась в моё личное пространство куда бесцеремоннее, чем когда обыскивала меня. — Если ты его разбудишь… — прошептала я предупреждающе, но Оливер уже проснулся. Она ещё не знала, но на этом наш разговор можно было считать законченным. Оливер вёл себя как настоящее чудовище, если ему мешали спать. Он уже начал ворчать — секунду спустя ворчание переходило в крик, а потом — в вой сигнализации. Слипшиеся глазки с трудом приоткрылись. Ру приблизила к моему сыну лицо, одну ладонь положила ему на грудь, другую пониже. Легонько подталкивая его, как реаниматолог, зашептала, изображая паровоз: — Чух-чух-чух. Оливер посмотрел на неё, медленно моргнул раз, другой. И, к моему удивлению, на этом успокоился. Вновь закрыл глаза. — Я знаю, как их уложить, — сказала она, коварно улыбнувшись мне. — Любят меня, мелкие засранцы. Странно было слышать такое от женщины, которая вела себя с ним так, словно он был растением. Наклонившись, она проверила сумку с подгузниками, стоявшую под сиденьем. Там лежал мой мобильник; она нажала на кнопку и принялась листать списки. Закончив, сухо, походкой бизнес-леди, подошла к дивану и села. — Итак, ты спросила, чего я хочу. Я хочу денег из твоего целевого фонда. Когда ты оплатишь все налоги и расходы, у тебя останется двести тридцать семь тысяч. Ты отдашь их мне, все, и я отстану. До меня не сразу дошло. То есть я знала, что она хочет денег, но это было странно. — Откуда ты знаешь, сколько… — начала было я, но слова застыли на языке. Вопрос был даже не в этом. Как она вообще узнала о фонде? Впервые с того момента, как вернулась с пляжа, я потеряла над собой контроль; ей это понравилось, её лицо перекосила приторная улыбка. — Порылась в ноуте Бойса Скелтона. Я выпрямила спину. Я знала это имя, но оно настолько не вписывалось в контекст, что пришлось уточнить. — Моего юриста? Он был юрисконсультом в инвестиционной компании, заправлявшей всеми денежными делами моей семьи. Не самый важный человек. В основном занимался такими, как я — теми, у кого маленькие фонды и важные родственники. Несколько раз он со своими крутыми боссами заходил к моим родителям на коктейль, когда мы переехали в Бостон. В тот год я совсем ушла в себя, отдавшись дикому, живому голоду, который впустила, чтобы себя наказать. Тогда минута за минутой я всё острее чувствовала, как моё большое тело сжимает его хватка. Бойс попал в моё поле зрения только потому, что мама сказала — он занимается моим фондом. Это был невысокий, толстенький, лысеющий человечек. За много лет мы лишь несколько раз пообщались по телефону. Он сделал всё, чтобы отговорить меня выплачивать ипотеку Тига. — Бойс Скелтон живёт в Бостоне, — сказала я. — Ну что ж, пришлось туда смотаться, — пожала плечами Ру. Я покачала головой.