Я добралась до развилки пирса, где кружили маленькими стайками косяки мелкой рыбы, блестевшие серебром в зелёных сумерках. Они кружили рядом, собираясь в фигуры. Каждый был сам по себе, но все вместе стали командой, и каждый надеялся, что его не вытолкнут. Передо мной пронеслись две длинные, тонкие тени. Косяк привлёк барракуду. Вот как устроен мир — хищники приплывают на мясо. Они смотрели, как я апатично двигаюсь мимо. У останков старого пирса лежала под камнем усатая акула. Большая, длиной с меня, она смерила меня спокойным взглядом серо-коричневых глаз. Тонкая рыба-прилипала, раздувая жабры, с деловитым видом пронеслась мимо. Я погрузилась где-то футов на тридцать и поплыла к останкам столба. Можно было погружаться и глубже, туда, где был только океан и ничего, кроме океана. Я могла двигаться вниз по склону, пока не словлю кайф. От недостатка кислорода закружится голова, я могу продолжать движение, пока баллон не опустеет, а потом отстегнуть крошечную бутыль с воздухом, висящую у бедра, резко глотнуть и раздеться донага. Оставить только грузовой пояс — пусть держит меня в холодных, тёмных глубинах. Я почувствую то, что чувствовала настоящая Лолли Шипли в день, когда вошла в бассейн. Я увижу, как поднимется последний пузырёк воздуха, провожу его взглядом, но не поднимусь вслед за ним. Прошлое утонет вместе со мной. Я видела, как это может быть. Я не боялась. Если бы Ру пришла ко мне семь лет назад, я, может быть, именно так и поступила бы. Двигалась бы к югу, а потом — в никуда. Но моя нынешняя жизнь была такой приятной, такой дорогой для меня. Где-то надо мной, в весёлых солнечных лучах, Оливер играл с Руби, и под пристальным взглядом Шар им нечего было бояться. Дэвис сидел в кабинете, может быть, проверял письменные работы студентов. Мэдди украдкой переписывалась с кем-нибудь или продиралась сквозь математические формулы. Я должна была вернуться к ним. Но чуть позже. И, по правде сказать, если бы Ру явилась семь лет назад, я бы так себя не чувствовала. Семь лет назад я ещё не была лёгкой наживкой. Я могла с лёгкостью дать ей то, чего она хочет. Но теперь…Ставки были выше, чем она думала. Я чувствовала, как повышается пульс. Слишком много мыслей. Я тяжело дышала, втягивала газ, как новичок. Нужно было срочно закрывать баллон. Поднявшись на фут, я подплыла к огромной груде обломков, и любопытная усатая акула двинулась за мной. Легко проплыла мимо, явно привыкшая к ныряльщикам. Медленно приблизилась вплотную, боднула, как кошка, и я нежно почесала ей голову кончиками пальцев. Ласкать прохладную, гладкую рыбью кожу было приятно. Акула отплыла в сторону и зашла с другой стороны, чтобы я вновь её погладила. В этот краткий, тихий миг рядом уже не было пляжа, не было маленького сына, которому я нужна, не было семьи, друзей, работы. Не было Ру, знающей о том, о чём ей знать не следовало. Было только моё дыхание и этот миг. Океан вздымался вокруг меня, шумел и бурлил, и каждое животное, каждое растение, каждая клетка были заняты своим и только своим делом. Время шло, хотя я не чувствовала времени. Оно было лишь цифрами, выставленными на табло и напоминавшими, что пора закругляться. Я легко кружила возле склона, и усатая акула тенью двигалась за мной. Уже ближе к концу я увидела синего краба, смотревшего на меня из-под большого куска скалы. Он широко расставил клешни, стараясь казаться больше, на тот случай, если я выуживаю крабов из-под камней и ем. Я почувствовала, как улыбаюсь под маской, очарованная его храбростью. У меня вновь всё было в порядке. Глядя на краба, я поняла, кто такая Ру. Поняла, что ничего ей не должна. И что готова с ней встретиться. Я двинулась назад, свернула у покатого отлогого откоса, остановилась и поднялась наверх. К тому времени, как я уложила снаряжение и переоделась в мокрое, рыжее от песка платье, часы показывали почти полдень. Спокойная, я убрала вещи в машину, села за руль. Мотор заводить не стала. Вынула телефон из коробки для перчаток, открыла Гугл-документы. Шар добавила в нашу телефонную книгу номер Ру. Мы вели список в алфавитном порядке, и теперь на втором месте стояло имя Анжелики Ру. В самой глубине души мне стало неприятно оттого, что её имя расположено прямо под моим[8], почти касаясь его. Раз ей не нравится, что её называют Анжелика, пусть отправляется вниз, туда, где буква Р. Но я подавила в себе это чувство. Она знает мои секреты, и это опасно. Я знаю, кто она. Надо казаться уступчивой, надо её успокоить. Я откинула с лица покрытые солью волосы, несколько раз вдохнула, стараясь сосредоточиться. Когда я была совсем готова, набрала номер. Не прошло и двух гудков, как она сняла трубку. — Алло? — её голос был напряжённым. — Привет. Это Эми, — сказала я. — Я подумала… — Ты не особенно торопишься, верно? — я поняла, что она не напряжена. Она просто злится. — Ты придёшь? — Чуть попозже, — сказала я, и она фыркнула. — Ах, чуть попозже? Ты кто такая? — А ты кто такая? — спросила я в свою очередь. — Когда ты сказала, что я должна… — Не по телефону, — оборвала она. — Приезжай. Сейчас. Ну вот и всё. — Ах ты сука, — тихо сказала я гудкам в трубке. Отчасти мне хотелось взять второй баллон и вновь погрузиться под воду. Но я уже собралась с духом. К тому времени, как я вернулась домой, шёл уже второй час, а мне ещё нужно было забрать Оливера. Мне не хотелось тащить ребёнка к Ру, но Шар надо было к врачу. Я оставила машину возле дома и прошла два квартала до Шарлоттиного переулка, даже не заглянув домой, чтобы хоть немного прибрать тот бардак, который устроила в кладовке. Я уже совершенно высохла. Я осыпала Шар благодарностями, обещала вернуть ей долг с процентами. Оливер, которого одолел дневной сон, вырубился в детском кресле. Мне удалось, не разбудив малыша, поставить кресло в коляску и проехать два двора до дома Ру. Красной машины на парковке не было, но в доме играла тихая музыка. Там кто-то был. Я позвонила в звонок и почти сразу же услышала шаги. Ру распахнула дверь. За её спиной горланил какой-то сомнительный, неблагозвучный джаз. Она была босиком, в лосинах на низкой талии и спортивном топе, прикрывавшем не больше, чем бюстгальтер. Она была далеко не так спокойна, как я — рот вытянулся сердитой линией, лоб нахмурился настолько, насколько позволял ботокс. — Заходи. Луку я отправила по делам, так что времени у нас достаточно, — она отступила в сторону, чтобы я могла вкатить коляску. Я вошла в тёмную гостиную, набитую уродливой, но крепкой мебелью, которая в конце пути всегда оказывается в съёмных домах, и ощутила дежавю, хотя ни разу в жизни не заходила в домик Спрайта. Было темно — панорамное окно было завешено плотным, серым одеялом, но, когда глаза привыкли, я увидела, что Ру смотрит на меня большими, мокрыми глазами, сердитыми и вместе с тем обиженными. Вполне в её стиле. — Не могу поверить, что ты заставила меня ждать так долго. Тем более с учётом всего. — Хватит, — сказала я тем тоном, каким требовала Мэд перестать противно щёлкать ложкой по зубам, когда она ест овсянку. — Никакая ты не Лолли Шипли. Глаза Ру, глаза раненого зверя, засверкали. — Как ты можешь такое говорить? Я всё видела… — Не из автомобиля. Пластическая хирургия — не машина времени, Ру, — сказала я многозначительно и строго. — Тебе, я так понимаю, под сорок. Повисло напряжённое молчание, а потом Ру выпрямилась. Вся мировая скорбь слетела с неё, как плащ. Я почти видела, как она упала к ногам Ру. А злость осталась. — Мне не сорок, — прошипела она. — Я могла бы легко… — Лолли Шипли погибла, — перебила я. Грубо. Резко. Глядя ей прямо в глаза. Не хватало, чтобы дрожал мой голос. Мои слова сбили с неё спесь. — Вот чёрт, — сказала она. — Когда? — Ей было пять. Она утонула, — сказала я так спокойно, как только могла в таких обстоятельствах. — Ты, мать твою, издеваешься? — прошипела Ру, разозлившись уже по-другому. Как будто эта информация её не убедила. Она смотрела на меня, выжидая. Я не хотела больше говорить ни слова. Меньше всего хотела вручить ей ключи от сейфа, в котором хранилось моё чувство вины. После смерти миссис Шипли мистер Шипли стал совсем плох. Запил. Потерял дом, работу. Они переехали в Милтон, штат Флорида, в паршивый район, в котором только и было хорошего, что общий бассейн. Пропустив детали, я просто сказала: — Малыш, Пол, в двухлетнем возрасте упал в бассейн. Лолли прыгнула вслед за ним. Хотела спасти маленького брата. Я сказала эти слова как можно более сухо. Я не стала говорить, что мистер Шипли в это время спал на лежанке в четырёх футах от детей. Не сказала, что он пил. Я перестала говорить, перестала думать. Таковы были правила — не думать о Лолли, не думать ни о ком из Шипли — и вплоть до этого момента мне удавалось. Синева. Пузырьки. Я отпустила её туда, под воду. Там было совсем неплохо. Там я чувствовала себя как дома. Я задержала дыхание, вдохнула, выдохнула. Было так странно рассказывать эту историю, когда мой сын спал в комнате невинным сном. Ру отвернулась, промычала: — Вот чёрт! Я должна была это учесть. Она отвернулась к лестнице на другой стороне комнаты. Пока она стояла ко мне спиной, я с силой протёрла глаза, но, когда вновь подняла их, ощущение дежавю только усилилось. И всё-таки я здесь никогда не была. Не в этом доме, и уж точно не в этой ситуации. Может быть, она показалась мне знакомой, потому что я ждала её, ждала той или иной правды, все годы покоя колебалась между надеждой и страхом. — Я не знаю никаких Ру, живших по соседству. Это фамилия мужа? — спросила я, когда она вновь повернулась ко мне. Её план провалился, но она видела меня за рулём. Она мёртвой хваткой держалась за моё прошлое, а значит, и за меня. Прошло много времени, прежде чем она ответила, и её выражение лица было в точности такое же, как моё. Она пыталась понять, как много можно рассказать мне. — Неважно. Ты знаешь, что я там была. Ты знаешь, что я видела, — она подошла ко мне, обойдя коляску Оливера, и мы оказались лицом к лицу. — Ты знаешь достаточно, чтобы дать мне то, чего я хочу. — И чего же? — спросила я, хотя была абсолютно уверена в ответе. Ру улыбнулась. — Раздевайся, — сказала она таким тоном, будто это было очевидно. Я скрестила руки на груди, инстинктивно пытаясь себя защитить. — Я этого делать не буду, — мой голос был смущённым, но решительным. — О деньгах я говорить согласна, но об этом… Ру хихикнула. — На твоё целомудрие никто не покушается, Орлеанская дева. Давай. Я тебе уже сказала — я нормальной ориентации. Я сглотнула. Она сама в этом спортивном костюме была почти раздета. Я отметила гибкую талию, прекрасная грудь под прозрачной майкой. Ощутила лишние четыре килограмма, которые прибавила после родов. Они ощущались как сорок, когда я смотрела на холёные мускулы её рук и ног, даже подтянутого живота. В этом мягком свете казалось, что ей не больше тридцати. При виде неё я словно вернулась в прошлое. Туда, где была юной Эми с её жадностью и трусостью — то и другое уже покрылось плесенью от старости, но все ещё было живо. Я заставила себя смотреть ей в лицо. Не в прошлое. — Тогда зачем? — настаивала я. Она закатила глаза, голос у неё сделался скучающий и нетерпеливый. — Я должна удостовериться, что на тебе нет жучка. — Жучка? Чтобы записать всё это? — спросила я. Меньше всего мне хотелось записывать любой из наших разговоров. — Так бывает, — сказала она. Подошла к видавшему виды столу со стеклянной крышкой, достала айфон. Повертела в руках, включила джаз. Я услышала дребезжащий, далёкий голос. «Я не хотела, чтобы это случилось. Я никогда не хотела врать. Я не помнила, что была за рулём. Сначала я не помнила. Я никогда не хотела. Никогда не хотела. Клянусь». Голос дрожал и вибрировал, чужой и, несомненно, мой. «Но ты её убила», — голос Ру звучал в нескольких метрах от её закрытого рта. «Да», — отвечала я. Всего одно слово, но этого слова было достаточно.