Государства-вассалы в Европе, Латинской Америке, Африке приниматься в расчёт не могут. Их попытки противостояния диктату, объединения, создания собственных конгломератов настолько робки и тягучи, что на роль второго полюса они не смогут претендовать ещё десятки лет. А к тому времени некому будет оппонировать. Виктор понимал, что в роли оппозиции должна выступить не мусульманская Азия во главе с Китаем. Если речь идёт об оппозиции официальной, цивилизованной, порядочной, честолюбивой, но не желающей гибели сложившихся традиций, а наоборот, стремящейся обеспечить и ускорить развитие нашего мира. И Виктор понимал, что его чемоданчик с корешками квитанций, копиями отчётов, фотографиями, дискетами, подписями знаменитых персонажей под приказами, фамилиями действующих лиц и исполнителей, магнитофонными лентами и прочим, и прочим, и прочим, — его чемоданчик — это мощнейшее оружие, способное точечным ударом разрушить завесу ислама, опускающуюся на Землю и незаметно её поглощающую. Совершил ли Виктор измену, приняв решение о передаче папки в Китай? С точки зрения лиц, на которых лежит ответственность за сегодняшние Соединённые Штаты, несомненно. Ведь страна незамедлительно станет объектом шантажа, будет вынуждена покорно следовать указаниям с Востока, соизмерять свои действия с возможной реакцией Пекина. С точки зрения долговременных интересов всего мира — нет, это не измена. Это единственный непреложный шаг, спасающий цивилизацию, позволяющий исключить в будущем ошибки державы, не имеющей внешней оппозиции, а потому совершающей катастрофические промахи. Изменяю ли я, не отдав документы начальству? Наверно, в ответе применимы те же критерии, что и в оценке решения Виктора. С одной лишь разницей. Виктора не волновало личное будущее: близких и любимых у него не оставалось. Никого. В отличие от меня. * * * Среди груды переданных Виктором материалов, есть и письменные наброски. Мемуары, иначе не назвать. Литературная их ценность близка к нулю, по-моему. Патетические подзаголовки «Мафия и прокурор», «Тело президента». Слащавость рыданий над любимым президентом. Нескрываемая, бездоказательная нелюбовь к президентской жёнушке. Излишние подробности мелких житейских треволнений, умалчивание (по забывчивости либо намеренно) важных деталей, не позволяющих воспроизвести картину целиком. Но мемуары просто-таки кричали об измене. Измене, холодно свершённой тем ноябрьским днём шестьдесят третьего года. Измене, оправдываемой при бесстрастном анализе, но остающейся изменой. Просмотрев мемуары, я пожал плечами: типичная пенсионерская словоохотливость. Искренний рассказ о делах минувших дней, никому не интересных кроме десятка историков. Но старческим маразмом Виктор не страдал. Поэтому я и листал страницы, заполненные стандартным компьютерным шрифтом иногда по-испански, иногда по-английски — в зависимости от настроения Фуэнтеса, что ли? Приступил к чтению с безразличием, но с первой же страницы заинтересовался: «Моё сотрудничество с ЦРУ началось в шестидесятом году, когда стало ясно, что Фидель Кастро изменил идеалам демократии и переметнулся к коммунистам. Я готовил подпольные ячейки, переправлял оружие, высаживался в апрельском десанте шестьдесят первого года на Плайя-Хирон. Затем принял участие в программе «Мангуста», утверждённой лично Джоном Кеннеди. Считалось, что «Мангуста» разрабатывается для свержения режима Кастро, поэтому действовал я с энтузиазмом и огоньком. Работал под руководством Эдварда Лансдейла в группе оперативного планирования, затем стал одним из первых бойцов спецотряда ЦРУ, созданного под началом Уильяма Харви для выполнения конкретных задач. К середине шестьдесят третьего года стало очевидно, что Кеннеди избавляться от Кастро не собирается, поэтому я попросил о переводе в другой отдел. Но к концу года я всё ещё занимался контролем за деятельностью сторонников Кастро на территории США, — как правило, это были экзальтированные особи, ничего в политике не соображающие и восхищённые лишь бородой знойного Фиделя. Глава шестая. Вызов Черновик записок Виктора Фуэнтеса Мандукья чхо ниралундра гайя шветашватара прашна тайтирья (санскрит). — Он достиг возраста, при котором человек уже не может быть нечестен по отношению к самому себе. Шри Ауробиндо. Великий переход. Предисловие Вадима Шмакова: «Я уже упомянул, что Виктор Фуэнтес увлекается цветастыми, пафосными фразами. В личном общении тоже чувствовалась склонность к снисходительным поучениям, урокам жизни, которые старый матёрый волк соизволил преподать юным оболтусам. Отношу эти черты характера к его происхождению. Всю жизнь Виктору приходилось подавлять латинскую импульсивность и горячность. Как следствие, подавляемые инстинкты вылились во внешнюю пренебрежительность с примесью барского тщеславия. Тем не менее Виктору можно было доверять гораздо больше, чем многим из моих коллег, с кем я проработал плечом к плечу долгие годы в одной конторе. Кроме Мари и Глеба Сергеевича, не знаю другого человека, которого можно было бы сравнить с Виктором по надёжности. Ниже привожу воспоминания Виктора Фуэнтеса, посвящённые описываемым событиям. Дополнений, искажений смысла, сокращений не допускаю. Иногда добавляю свои комментарии. Итак». Последним человеком в Америке, узнавшим о покушении на Кеннеди, стал я. Всю предыдущую ночь мне пришлось мчаться в Даллас из Флориды, где я служил в региональном офисе ЦРУ. Было приказано забрать рабочие материалы у только что прибывшего беженца с Кубы. Речь шла о чём-то крайне важном — то ли расположение зенитной батареи, то ли расписание смены часовых на патронном заводе, — одним словом, текущая ерунда. Почему-то кубинец объявился именно в Далласе. А так как в те годы единственным отделом ЦРУ на юге страны было наше бюро, то пришлось срочно выехать на встречу. В девять утра 22 ноября 1963 года я пожал связному руку. Забрал бумаги, расспросил о Кубе. Договорились о следующей встрече, обещал содействие при устройстве на работу. Сложись все иначе, я долго разрабатывал бы потенциального сотрудника. А возможно, парнишка оказался бы очередным шпионом Кастро — энтузиастом-революционером и профнепригодным, как большинство коммунистических агентов тех лет. Встречались скрытно, так как федеральные власти относились к нашей антикастровской деятельности отвратительно, ФБР нас тихо ненавидело, и если бы не поддержка местных властей и не позиция директора ЦРУ Маккона, мы вообще не смогли бы работать. Президент Кеннеди нас не жаловал, а следовательно, нас не любили ни его брат Роберт, министр юстиции, ни военные, преданно заглядывавшие президенту в рот и почтительно кивавшие на каждый его чих. Отрицательное отношение к нашей деятельности объяснимо: мы не укладывались в схему мировой политики. Речь шла о преддверии новых отношений, основанных на относительном военном равновесии сторон, а тут мы, непочтительно это равновесие подрывающие, — мало ли, что мы хотим вытащить Кубу из социалистической пропасти, — мы опасны тем, что нарушаем статус-кво. Идеалами свободы сыт не будешь. Итак, Кеннеди нас не любил, а мы в ответ не любили его. Поэтому не доверяли почте, не обсуждали важные темы по телефону, постоянно меняли места встреч — вели себя как агенты в нейтральной стране, которая в любой момент может стать враждебной. Сейчас, после появления десятков фильмов и книг о ЦРУ, не удивляет признание в том, что сотрудники одного из филиалов конторы действовали в собственной стране, как на враждебной территории (даже несмотря на поддержку местных властей). Но в начале шестидесятых обывателю казалось немыслимым, чтобы центральная власть ставила палки в колёса ведомству, стоявшему на острие столкновения между двумя мировыми системами — тоталитарной коммунистической, перешедшей в наступление по всему фронту, и нашей, напичканной идеалами свободы и демократии, а посему слабой и нерешительной. * * * В одиннадцать утра я заснул на явке в небольшой комнатушке на Филд-стрит, минутах в десяти ходьбы от Дили-Пласа, планируя проснуться к вечеру, прогуляться, поужинать, расслабиться (никаких случайных связей — не из соображений безопасности, а из щепетильности). В 14.30 загремел телефон. Трубку я схватил после первого же сигнала — сработал рабочий рефлекс. Звонил дежурный из Майями. Ровным голосом спросил: — Виктор? На месте? Тебе сейчас позвонят из центрального офиса Фирмы. Жди звонка. И после короткой паузы, как бы в сомнении, стоит ли говорить что-то, не относящееся к делу, кратко добавил: — Кажется, это связано с Событием. Сегодня всем известно, что «Фирма» — это Центральное разведывательное управление. Тогда же подобная расшифровка аббревиатуры CIA (ЦРУ) вызывала улыбку. Когда в Майями положили трубку, я попытался сообразить, о каком событии идет речь (дежурный произнёс слово с придыханием и с большой буквы). Единственное, что пришло в голову, это позорно провалившийся десант на Кубе два с лишним года назад, когда мы с энтузиазмом высаживались на болотистом пляже, усеянном крабами, не подозревая, что КГБ сообщило Фиделю не только место и день высадки, но и точное число десантников. В ожидании звонка решил заварить кофе. Не успел поставить кофеварку на газ, как телефон зазвонил снова междугородным трезвоном. Подхватил трубку, назвал себя и услышал: — Это Маккон. Джон Маккон. Слова ошарашили. Директор ЦРУ не имел обыкновения общаться с рядовыми сотрудниками. И тем более звонить им лично за тридевять земель. — С этой минуты вы поступаете в моё распоряжение. Немедленно явитесь в даллаское управление ФБР. Там получите указания. В случае проблем с передвижением, показывайте удостоверение и ссылайтесь на ФБР, они помогут. По-моему, я вызвал большие сомнения в своей профессиональной подготовке и уровне умственного развития, когда тупо спросил: — А какие могут быть проблемы с передвижением? Я проспал покушение. Я не знал, что в 12.30, когда Кеннеди проезжал по Дили-Пласа, он был обстрелян из винтовки, получил тяжелое ранение в голову и скончался через полчаса, не приходя в сознание. Даже о визите его в Техас и то не знал — меня его поездки не интересовали. Я не знал о поголовных проверках документов, облавах, патрулях, прочесывающих окрестности, задержании подозрительных лиц. А я был чужаком с флоридскими номерами на машине, говорящим с иностранным акцентом (в то время редкость, вызывающая всеобщее внимание, — не то что теперь). Поэтому проблемы с передвижением быть могли. За четверть часа, что я добирался до офиса ФБР, меня остановили раза три. Один раз пришлось объяснять цель поездки и ссылаться на ФБР. Только тут сообразил, что вообще-то с ФБР мы не сотрудничаем, — при чем тут они и почему я еду именно к ним? Удивило, что редкие автомобилисты безропотно останавливались и предъявляли документы по первому требованию. Хватило ума не задавать вопросы полицейским — я всё еще был не в курсе происходящего, а радио в машине не работало, сломалось неделю тому назад. Починку всё откладывал, — кстати, после этого случая всегда сразу ремонтировал любой сломавшийся аппарат, даже самый ненужный. Заскочила в голову абсурдная мысль, что началась война, но сразу же и убежала — директор ЦРУ не будет звонить рядовому агенту в случае начала боевых действий. При дальнейшем размышлении пришел к двум возможным вариантам: либо Кастро совершил нечто дерзкое (грандиозный теракт на нефтедобывающих промыслах или на стратегической ракетной базе), либо имело место покушение на Кеннеди, совершенное кубинцем. Такой вывод я сделал за четверть часа. Не каждый справился бы с подобной аналитической задачей при почти полном отсутствии исходного материала, но я уже был опытным профессионалом. И поэтому ошибся только в деталях. Офис ФБР находился тогда на Тёртл Крик и занимал два верхних этажа большого служебного здания. Работало в нём на весь Техас семьдесят пять сотрудников. Благословенные времена были, когда меньше сотни человек хватало, чтобы следить за соблюдением федеральных законов в одном из самых беспокойных штатов страны. Прибыв на место, прошел внутрь здания, показал удостоверение, поднялся наверх, доложил дежурному о прибытии. Тот стал названивать по внутреннему телефону, попросив обождать. Вокруг бегали взмыленные люди, кто-то кричал в трубку, кто-то давал срочные указания остановить какой-то поезд. Пока ждал, спросил дежурного: — Есть что-нибудь новое? Невинный вопрос, позволяющий без подозрений прояснить первопричину суматохи. Парень кивнул: — Минуту назад передали, что Джонсон принес президентскую присягу. Все-таки я сморозил глупость: — Где?