Наконец он добрался до основания скалы-пальца, торчавшей рядом с гнездом. Осторожно и бесшумно, словно подкрадываясь к врагу, он поставил на него левую ногу. Несколько секунд он смотрел на мертвого орла. К счастью, стянуть его вниз оказалось не так сложно: левое крыло свисало со скалы. Харка ухватился за него, стащил огромную птицу вниз и, взвалив на плечи, привязал ее к себе с помощью лассо. Но тут произошло то, чего он опасался: орлица услышала шорох у себя за спиной и повернулась. Прежде чем она пустила в ход свой страшный клюв, Харка пригнулся. Мертвый орел, как щит, закрывал ему голову и плечи, и он начал спуск. Орлицу ему было не видно; она тоже его не видела, но, судя по всему, в ярости бросилась на ползущего вниз мертвого орла, потому что Харка вдруг почувствовал двойную тяжесть. – Можешь клевать своего муженька сколько угодно, – пробормотал он. – Главное – не попорти ему перья! Спускаться со скалы с грузом на спине было очень трудно. Каждый метр стоил немалых усилий. Орлица вдруг поднялась в воздух, и от ее резкого движения Харка чуть не сорвался со скалы. Наконец он ступил на землю и с облегчением вздохнул, затем с орлом на спине, словно человек-птица, побежал к лесу. Орлица вновь бросилась на него и преследовала его до первых деревьев. Потом взмыла вверх и вернулась в гнездо. Харка углубился в лес метров на двести и в изнеможении опустился на землю. Переведя дух, он позвал товарищей. Те прибежали и удивленно уставились на него. Он отвязал орла, опустил его на землю, отступил на несколько шагов и знаком показал стрелявшему из лука апсароке, что это его добыча. В груди орла торчал обломок его стрелы. Однако стрелок, мучимый стыдом за свою ненужную поспешность, отказался от драгоценных перьев, настаивая на том, что они по праву принадлежат Харке. Не зная, как быть, они решили отнести орла в стойбище и рассказать вечером у костра о своих приключениях, с тем чтобы вожди и старейшины решили, что делать с добычей. Орлица все еще сидела в гнезде, прикрыв птенцов крыльями. – До осени она вырастит двух новых орлов, – сказал Харка. Все трое охотников устали и проголодались. Поэтому они выбрали в лесу подходящее место и поспали до полудня. Затем, обнаружив следы небольшого медведя, нашли его, убили, зажарили лучшие куски мяса на костре, а остальное упаковали в мешки. Уже в сумерках они отправились дальше, а в полночь устроились на ночлег и проспали до рассвета. Харка выразил желание еще раз забраться на какое-нибудь высокое дерево или на скалу и осмотреть леса, предгорье и граничащую с ним прерию. Он хотел как можно лучше изучить эту местность, ведь через нее лежал его путь к сиксикам. Старший апсароке, по-видимому хорошо знавший окрестности, повел их к одной из вершин. Она была не такой высокой, как та, на которую они поднимались в поисках орлиного гнезда, но с нее очень хорошо была видна прерия. Охотники поочередно несли убитого орла. Теперь они опять старались идти как можно быстрее. Когда они поднялись на скалу, день уже клонился к вечеру. Солнце еще светило с запада из-за облитых багряным золотом вершин. Вечерние тени отчетливо «прорисовали» скалы и деревья. Изумрудные листья светились так, что видны были их бледные прожилки. С голой вершины, возвышавшейся над верхушками деревьев, открывался вид на леса, на узкую долину, прорезанную ручьем с покрытыми сочной зеленью берегами, на прерию, на которой вечерний ветер колыхал изумрудные волны травы. Вдали индейцы увидели бизонью тропу, на которую прежде не обращали внимания. Это была длинная, широкая, голая дорога. В одном месте она расширялась за счет огромной, заполненной жидкой глиной лужи, в которой бизоны любили барахтаться. В отличие от апсароке, смотревших на прерию без особого интереса, Харка зорко вглядывался в даль. – Слышите? – сказал он вдруг. Они не сразу различили странный звук, который он имел в виду. – Бизоны! – пришли все трое к единому мнению. – Нет, мустанги! – через минуту решительно произнес Харка. Почти сразу же после этого из-за леса показался небольшой табун мустангов. Они неслись во весь опор, с развевающимися гривами и хвостами, поднимая копытами тучи пыли. Харка впился глазами в эту картину, стараясь понять, что могло так испугать животных. Мустанги вдруг остановились, встали на дыбы и помчались в другом направлении, на восток, в противоположную сторону от леса. Наконец табун скрылся за горизонтом. – Странно они себя ведут, – заметил Харка. – Тсс! – прошептал один из его спутников. – Это злые духи! Харке хотелось расспросить его, узнать, что тот имеет в виду, но тут из леса, что стоял на краю прерии, у долины с ручьем, донесся какой-то шум. Он прислушался. Его спутников и теперь не очень-то интересовало происходящее. Один из них захотел что-то сказать – быть может, что пора идти дальше, – но Харка положил ему руку на плечо и жестом призвал его к молчанию. Из леса к ручью на водопой вышел одинокий мустанг. Это был буланый жеребец с темной гривой и темным хвостом, приземистый и крепкий. Даже теперь, когда он был спокоен, в его движениях отчетливо чувствовалась необыкновенная сила. Харка уже весь дрожал от возбуждения. Какой конь! Напившись, жеребец поднял голову и на несколько секунд застыл. Харка не сводил с него глаз. Он был очарован не только внешней красотой животного, его гордой осанкой, изяществом его движений. Он видел, что это не просто вожак, не просто прекрасный скакун, не просто необыкновенный конь. Это было нечто большее, нечто совершенно другое… Харка пока не мог разобраться в своих мыслях и чувствах. Жеребец развернулся и поскакал вдоль ручья. Из-под копыт летели земля и камни. Его никто не преследовал. Скорее могло показаться, что это он гонится за кем-то. Он резко остановился, развернулся, встав на дыбы, попытался укусить кого-то невидимого. Глаза его были мутными от злобы. Потом он опять встал на дыбы, молотя передними копытами воздух. Все его тело было напряжено, темная грива развевалась, длинный хвост касался земли. Задрав голову, мустанг в ярости оскалился, словно желая укусить небо, словно его пожирал изнутри неукротимый гнев. Потом он несколько раз лягнул воздух задними ногами и бешеным галопом помчался в конец долины, на сочные луга. Казалось, он спасается от какого-то невидимого врага. Он носился по долине, потом взлетел на один из холмов и на несколько мгновений застыл на фоне темнеющего неба. Наконец он исчез вдали, во мраке ночи, в зеленых волнах бескрайней прерии. «Какой конь!» – восторженно подумал Харка. Он долго молчал, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. Взгляд его все еще был прикован к долине. Он не терял надежды вновь увидеть жеребца. Но тот больше не появился. Охотники молча отправились дальше, держа путь к стойбищу. Становилось все холодней, они шли быстро и еще до полуночи достигли цели. Тихо приблизившись к стойбищу, они подали сигнал часовым. Вокруг царила тьма, очаги в вигвамах уже были присыпаны золой, но собаки учуяли возвратившихся охотников и заворчали, а у вождя мирного времени был чуткий сон. Когда апсароке проводили Харку к вигваму вождя, тот встретил его перед входом уже одетым. При виде роскошного орла он не смог удержаться от восторженного возгласа. Проснулись женщины и, когда вождь пригласил гостей в вигвам, раздули огонь в очаге. Возвратившиеся охотники основательно подкрепились и рассказали о своих приключениях. Но говорили они как-то странно скованно, и в конце концов внимательно слушавший их вождь вопросительно посмотрел каждому из них в глаза. Оба молодых воина прикрывали рот рукой. – Когда мы возвращались, – начал наконец старший из них, – мы увидели коня-призрака, близко, как никогда. Он напугал табун мустангов и отправился на водопой к ручью. А потом словно взбесился и снова исчез. Вождь посмотрел на Харку, как бы желая услышать его мнение. – Я еще никогда не видел такого коня, – сказал тот. – Это самый сильный, самый дикий из всех мустангов, которые мне когда-либо попадались. И он борется с каким-то невидимым врагом. Нам этого не понять. – Этот жеребец борется с невидимым духом, – прошептал вождь. – А еще он борется с живыми мустангами. Они боятся его. Он насмерть закусал уже не одного вожака. Мы потом находили их. Это все происки злых духов! После странного явления, свидетелями которого стали молодые охотники, и по причине их усталости они не испытывали желания продолжать этот разговор сейчас, посреди ночи. Спутники Харки простились со всеми и ушли, оставив орла в вигваме вождя до решения совета старейшин. В эту ночь Харка вновь видел сон. Ему снился конь, к которому он испытывал тайную и непреодолимую привязанность, как к врагу, которого хочется сделать своим другом. Одинокая жизнь этого дикого жеребца, его горький жребий изгнанничества, отверженности, страх, внушаемый им другим мустангам, показались ему символом его собственной судьбы. Что апсароке знали о нем, Харке Твердом Камне, Убившем Волка, Охотнике на Медведей, сыне Маттотаупы, называемом белыми людьми Харри? Он не назвал им даже своего настоящего имени. Он представился как Поражающий Стрелами Бизонов, и они даже не подозревали, кто он на самом деле. Его уже знали многие обитатели этих диких мест между прериями и Скалистыми горами, и во избежание неприятностей он решил не называться ни Харри, ни Твердым Камнем, Убившим Волка. Апсароке были бы рады оставить юного храброго и умелого охотника в своем племени, посвятить его в воины и дать ему в жены одну из своих девушек. Старый вождь уже намекал ему на это. Но Харку не прельщала жизнь в этом маленьком стойбище, в этой маленькой горной долине. Он хотел как можно скорее продолжить свой путь на север, в суровую прерию, где его ждала встреча с другом и побратимом Могучим Оленем. Вместе с ним он хотел выдержать испытания на звание воина. Сейчас он стремился только к этой цели. Через три дня после возвращения с орлиной охоты юный дакота простился со своими гостеприимными друзьями. Перья орла он взял с собой, потому что их подарил ему молодой воин, так поспешно застреливший пернатого хищника, и он не решился отклонить этот дар. Сравнив их с двумя другими орлиными перьями, которые Чалый вырвал из хвоста орла в высокогорной долине и которые Харка с тех пор постоянно возил с собой, он еще раз убедился, что не ошибся: это был тот самый орел, что когда-то напал на него. Шкура гризли осталась в вигваме вождя. Харке вполне достаточно было ожерелья из когтей и зубов. К тому же оно не обременяло его в дороге. Старейшины с почестями проводили юного гостя. Его щедро снабдили провиантом, конь его хорошо отдохнул и был полон сил и бодрости. Впереди было лето. Харка ехал быстро, чтобы наверстать потерянное время, но не торопился. Несколько дней, проведенных у апсароке, хоть и не могли вытеснить из его памяти мрачные мысли и чувства, с которыми он покинул лагерь у железной дороги, но все же отодвинули их куда-то на задворки сознания. Его душа исцелилась. Он снова стал свободным индейцем. Он скакал вдоль леса у подножия гор, поглядывая по сторонам в надежде увидеть буланого жеребца-призрака, но надежда его не оправдалась. Испытание Северо-западней верховьев Миссури по прерии двигалась в сторону горного леса небольшая группа сиксиков. Тела их – и мужчин, и женщин – были закаленными, а выражение лиц спокойным, сосредоточенным и непроницаемым. В этом они все были похожи друг на друга, однако во взгляде, в мимике и осанке каждого из них читалась способность к самостоятельным решениям и поступкам. Каждый из них мог постоять за свою честь, а если понадобится, и за честь всего рода. Чужаку было не понять, что таится за этим непробиваемым щитом из выносливости, самообладания и осмотрительности. Одиннадцатой в длинной череде всадников ехала Ситопанаки. Ей скоро должно было исполниться четырнадцать лет, и она считалась уже взрослой девушкой. Перед ней ехала Сойка Пересмешница, и Ситопанаки целый день видела перед собой черные волосы подруги, вышивку на плечах ее платья и заплечный мешок с младенцем, который уже понял, что кричать бесполезно и что ему не остается ничего другого, как тихо сидеть в этом выстланном мхом мешке. В дороге все хранили молчание. Ситопанаки почти не прикасалась к поводьям: ее лошадь сама шла в общем строю. Девушка смотрела на младенца в мешке, на тщательно расчесанные на пробор волосы Пересмешницы, на копья в руках мужчин, смотрела на бескрайнюю прерию, на небо. К вечеру они достигли цели своего путешествия. Здесь, на расстоянии дневного перехода от мест, где еще несколько лет назад они обычно проводили лето, в ближайшие недели будут стоять их вигвамы. Ситопанаки, ее мать и бабушка, как и все женщины, тотчас же принялись устанавливать вигвам. Место для стойбища разведчики выбрали со знанием дела: рядом был лес, в котором бил хрустальный ключ, образуя полноводный ручей. В дровах, свежей воде, в ягодах и целебных травах недостатка не было. На восток и на запад от стойбища, до самых Скалистых гор, простирались луга. Воины могли охотиться в прерии на бизонов, а в лесах на медведей, оленей и лосей. Трава здесь была более сочной, чем в степи, и лошади беззаботно паслись, отдыхая и набираясь сил. Жерди вигвама вождя были установлены и связаны друг с другом. Тяжелые полотнища из бизоньих шкур, покрывающие каркас жилища, женщины привязали к вбитым в землю кольям, так что ветер теперь был им не страшен. Ситопанаки и Сойка Пересмешница отправились в лес собирать сухие ветки для очага. Солнце уже скрылось за верхушками деревьев. В лесу было прохладно и сумрачно. Девушки прошли вглубь леса, до источника, и встретили там Могучего Оленя. Он привел своего гнедого жеребца к самой сочной и питательной траве. Сойка Пересмешница заметила, что брат с сестрой хотят поговорить, и прошла немного вперед: дрова в лесу можно собирать где угодно. Над поляной у источника еще синело вечернее небо, в котором медленно таяли розоватые облачка. Тихо мерцала вода в источнике. Где-то в прерии выли два койота. В лесу изредка потрескивали сухие ветки, на которые наступали собиравшие хворост женщины. Могучий Олень прислушался к этим звукам. Они напомнили ему другой вечер, проведенный им здесь семь лет назад. – Пришло лето, – тихо произнес Могучий Олень. – Дни стали длиннее, чем ночи, трава скоро начнет сохнуть, и молодые бизоны подрастают… Прежде чем лето закончится, я стану воином. Шаман поговорит с духами и назначит день. А моя сестра Ситопанаки? Скоро ли она уйдет в чужой вигвам, к одному из молодых воинов? – А мой брат? Возьмет ли он в свой вигвам одну из наших девушек, как только станет воином? – Не сразу. Я думаю, не раньше, чем я увижу свое двадцать второе или двадцать третье лето. – И нашей матери пока не помешает помощница в родном вигваме. Могучий Олень улыбнулся. Ситопанаки не видела его улыбки, но услышала ее в его голосе, когда он сказал: – Да, помощница ей не помешает. Ты ведь не любишь никого из наших воинов, верно? И Гуляющего по Ночам, сына Мудрого Змея, который день и ночь думает о тебе… – Я еще молода и могу не торопиться. Может, я и полюблю кого-нибудь. Верхушки деревьев закачались на ветру. Койоты умолкли, опасаясь собак. На поляне у источника, в глубине леса, было еще тихо и тепло. – Может быть, мой брат Харка вернется к нашим вигвамам до конца лета. Он хотел пройти испытание на звание воина у нас. Если он еще жив, он непременно приедет. – Да. Я каждое утро смотрю в прерию и каждый вечер – в сторону леса, как и ты, мой брат Могучий Олень. Но пока Харка Твердый Камень, Охотник на Бизонов, еще не приехал. – Будем ждать. Гнедой жеребец поднял голову. Он хотел назад в табун. Могучий Олень повел его к стойбищу. Из-за деревьев на поляну вышла Сойка Пересмешница и снова присоединилась к Ситопанаки. Она поделилась с ней собранными дровами, и обе поспешили в стойбище, где их уже ждали.