– А когда Топ вернется? – Вечером. – Хорошо. Мы ждем вас, как только прибудет поезд. Генри вышел из вигвама с чувством облегчения. Не только потому, что недолюбливал Харри. В глубине вигвама он заметил некое странное существо, от которого ему стало не по себе. Скорее всего, это была индианка. Может, старая, а может, молодая. Ее лицо представляло собой нечто среднее между лицом и личиной. Уши и нос были отрезаны, раны зарубцевались как попало. Щеки ввалились, руки были тонкими как прутья. Она сидела в полумраке, как деревянное изваяние, завешенное черным покрывалом. Инженер вышел из вигвама и невольно поежился. Харри тоже не огорчился уходу гостя. Он не стал больше ложиться, а сел на шкуру и задумался. Разобравшись в своих мыслях и чувствах, он покинул вигвам и пошел на «базар» – так называлась располагавшаяся в одном из бараков торговая палатка. Цены в ней были очень высокие, но за неимением других лавок перед прилавком всегда толпились покупатели. Харри терпеливо дождался, когда продавец обслужит всех, даже тех, кто пришел после него, купил изрядную порцию трубочного табака и расплатился мелкой монетой, которую извлек из расшитого индейскими узорами кожаного кошелька. Внутри кошелек был наполовину красным, наполовину зеленым. Харка держал открытый кошелек так, чтобы продавщице – черноволосой, смуглой девушке-метиске – была видна зеленая половина. Это был безмолвный вопрос, и женщина рассмеялась, сверкнув своими ослепительно-белыми зубами, и сказала на языке дакота: – Бабушка держит ухо востро. Вечером она с внучкой пойдет за водой. – Э, да у вас тут свидание? – раздался вдруг за спиной Харри голос, который он сразу узнал: это был Макки. – А что? Ты сам положил глаз на эту девушку? – откликнулся Харри. – Нет-нет, метиски меня не интересуют. Просто я рад, что и ты наконец нашел себе бабенку. Харри незаметно усмехнулся и пошел прочь. Он отнес табак в вигвам, отдал его на хранение изуродованной индианке, выкурил трубку и снова лег спать. До вечера оставалось еще много времени. Проснулся он уже в сумерках, отвязал коня, стоявшего перед вигвамом, и поскакал к обмелевшему ручью неподалеку от лагеря. Сюда, на берег ручья, в котором Харри поил коня, и на заливной луг, едва доносились гомон голосов, звяканье посуды из кухни и почти не чувствовался запах грубой пищи, сваренной в больших котлах, пота и грязной одежды. Над землей реял вечерний ветер, на западе, над погружающимися во мрак фиолетовыми горами, еще теплилась полоска света. В осиротевшем, покинутом солнцем небе загорались первые звезды. Пришла старуха, о которой говорила метиска. Харри украдкой разглядывал толстую индианку, которая днем работала на кухне, чтобы прокормить себя и четырехлетнюю внучку. Та привела девочку с собой, и, пока ребенок плескался в ручье, она разговаривала с ним, как могло показаться непосвященному, на языке жестов и знаков. На самом же деле старуха обращалась к Харри, которого назвала его индейским именем – Харка. Она сообщила ему, что Шарлемань пригласил на праздник молодую метиску-кухарку и при этом намекнул, что еды и бренди будет больше чем достаточно и вообще ожидается необычное веселье. Из некоторых его слов старуха сделала вывод, что белые мужчины затевают что-то нехорошее. Харка, незаметно осмотревшись и убедившись, что за ними никто не наблюдает, ответил так же жестами и знаками: – Передай, чтобы Желтая Борода пришел с нашими братьями. Старуха, позвав девочку и велев ей одеться, ушла с ней в лагерь. Она жила вместе с негритянками в комнате рядом с кухней. Туда она и отвела внучку. Достав из старого ящика, служившего ей сундуком, заштопанную льняную рубаху, она понесла ее в контору, где составлялись и хранились платежные ведомости. Мужчина, казавшийся из-за светлой бороды старше, чем был, подметал в конторе пол. Старуха отняла у него веник, поставила его к стене и, положив рубаху на стол, сказала: – Приведи на праздник всех друзей. Харри тоже придет. Бородатый взял рубаху, поблагодарил старуху и вышел из конторы. На улице он надел рубаху и, посмотрев на звезды, установил, что еще рано и у него много времени: особенно прохлаждаться было некогда, но зато можно было действовать спокойно, не торопясь. Прогуливаясь, он побрел в сторону железной дороги, туда, где должен был остановиться ожидаемый поезд и где сейчас прохаживался вдоль рельсов траппер с винтовкой в руках, неся что-то вроде часовой службы. – Сегодня на празднике сядем рядом с Харри, – небрежно произнес Бородатый и поинтересовался, какой груз должен доставить поезд. Заметив вдалеке Рыжего Джима, Бородатый поспешил удалиться. Тот его еще пока не узнал, но он не горел желанием предоставить ему возможность внимательнее рассмотреть его внешность. Три года назад, во время забастовки железнодорожников, он, Маклин, чуть не погиб от пули Рыжего Джима. Его тогда уволили, но он снова устроился на работу под чужим именем, изменив внешность. Счетовод в конторе, который рассматривал его как своего слугу и мальчика на побегушках, охотно использовал Маклина в качестве писаря при составлении ведомостей. Поэтому тот хорошо был осведомлен о многих вещах, которые, по мнению лагерного начальства, его совсем не касались. От него Харка узнал, например, сколько денег Рыжий Джим получает на свою группу разведчиков, состоявшую из шести человек, и тому пришлось платить им больше. Размолвка между ними по этому поводу была краткой, но содержательной, и с того дня Джим ненавидел Харри еще сильней. В то время как Бородатый бродил по лагерю, юный индеец возвратился к своему вигваму и снова привязал коня перед входом. Пегий мустанг отца тоже уже щипал траву перед вигвамом. Значит, Маттотаупа вернулся из дозора. Войдя внутрь, Харка увидел отца спящим. Он не стал его будить. Через три часа Маттотаупа проснулся. Изуродованная индианка вышла из глубины вигвама, разожгла огонь и принялась готовить для Маттотаупы кусок мяса антилопы. Ветки в огне потрескивали, в вигваме аппетитно запахло жареным мясом. – Ты что-нибудь обнаружил? – спросил Маттотаупа сына на языке дакота, которого женщина, скорее всего, не понимала, потому что принадлежала к племени семинолов. – Нет, я ничего не видел, – ответил Харка. – Я тоже. Похоже, они пока не собираются нападать. Мясо дожарилось, и Маттотаупа принялся за еду. – Приходил Генри, – сообщил Харка. – Нас зовут на прощальный праздник. Он начнется, как только прибудет поезд. – Мы пойдем. – Я не пью. Они начнут насмехаться надо мной, и дело кончится ссорой. Не лучше ли мне остаться в вигваме? Маттотаупа продолжал есть, но мясо уже не казалось ему таким вкусным, как минуту назад. Харка произнес слова «я не пью» спокойным тоном, но они все же разозлили Маттотаупу. В них он слышал вопрос: «А ты будешь пить?» И сам не знал, что на это ответить. – Воину дакота не подобает пренебрегать законами гостеприимства, – произнес он наконец. – Плохо, что ты не захотел поупражняться в этом. Теперь после двух-трех стаканчиков ты свалишься под стол. Харка молчал. – Ты знаешь, три дня назад в лагере были торговцы, – сменил Маттотаупа тему. – Я кое-что обменял на деньги и хочу сегодня тоже угостить наших друзей на празднике. Харка молчал, но его взгляд говорил: «Разве это единственный способ выделиться?» – Наши отцы были оглала и щедро делились всем, что имели. Я не нищий попрошайка, который только берет и ничего не дает, и хотел бы, чтобы и мой сын научился ценить гостеприимство. Харка и на это ничего не ответил. Доев мясо, Маттотаупа снова лег спать. Он должен был заступать в дозор только утром. Харке же с группой разведчиков, которых он возглавлял, пора было отправляться в прерию. К полуночи он намерен был вернуться в лагерь вместе с поездом, а дальше пусть решает Джо. Может быть, к тому времени инженер и сам поймет, что для пользы дела Харке лучше и вторую половину ночи провести в дозоре. Договорившись с тремя разведчиками из своей группы отправиться в дозор пешком, Харка оставил Чалого на привязи. Он встретился с товарищами на месте остановки поезда. Обсуждать им было нечего: они понимали друг друга без слов. У них были свои условные жесты и знаки на любое время дня и ночи, и они уже знали, какой участок должны были охранять сегодня. То, что командовал группой самый младший из них, получилось само собой. Остальные трое охотно полагались на него, а разведчик, который официально отвечал за их службу, неофициально переложил эту ответственность на юного индейца. Когда они уже тронулись в путь, появились Шарлемань и Макки. – Вот он! – сказал Макки. – Эй, приятель, ты что, меня не узнаёшь? – обратился Шарлемань к Харке. – Узнаю. – Ну, как поживаешь? – Хорошо. – Я смотрю, тут все еще неспокойно. А что слышно про Сыновей Большой Медведицы? – Никаких следов. – Никаких следов? Надо же… Может, они и в самом деле ушли? Или это просто военная хитрость? – Всего хорошего, – ответил Харка и пошел вместе с остальными дозорными на север. Шарлемань и Макки проводили их взглядом. – Чего ты еще ждешь? – спросил Макки, когда они скрылись в темноте и он увидел, что Шарлемань не собирается уходить. – Ты ничего не заметил? – А что я должен был заметить? – Краснокожий вдруг так резко оборвал разговор. – А что тут удивительного? Они все такие, эти индейцы. – Ему что, трудно было ответить? Но, видно, он не любит, когда его спрашивают о Сыновьях Большой Медведицы. – Возможно. Какое мне до этого дело! – Как бы не получилось так, что это станет для всех нас главной заботой. – Не понимаю. – Он ведь родом из этого племени. Одному черту известно, сколько у него там еще осталось дружков. – Ты думаешь?.. – Считай, что я тебе ничего не говорил. Но я как вспомню, как они нас всех хотели отравить… так, по мне, лучше бы на месте этого щенка из Сыновей Большой Медведицы был какой-нибудь другой разведчик! Макки сплюнул: – Я вообще не люблю краснокожих! Говорят, они сегодня тоже придут на вечеринку. На кой черт их позвали? Джо Брауну осталось только пригласить пару негров для полного счастья! – Я бы не удивился. Надо держаться вместе. Они вернулись в лагерь. Время шло. Около полуночи многие – и мужчины, и женщины – были еще на ногах. Всем хотелось увидеть прибытие поезда. Хозяйственные поезда тоже ходили еще нерегулярно. Иногда они сходили с рельсов от ураганного ветра, или стадо бизонов преграждало путь локомотиву. Индейцы время от времени незаметно разбирали пути: они уже давно поняли, что загадочный огнедышащий зверь может двигаться лишь по этой железной дороге, а на голой земле становится совершенно беспомощным. Поезд должен был доставить не только материалы, но и деньги и провиант. Все всматривались во тьму. Когда в глубокой тишине ночной прерии послышался шум поезда, грянул хор радостных возгласов, а когда с пыхтением и свистом показался из-за поворота паровоз, мужчины стали хлопать друг друга по плечам, потому что все сомнения наконец отпали: поезд благополучно достиг цели, и теперь можно со спокойной душой отпраздновать отъезд Джо Брауна. Машинист затормозил, поезд остановился. Грузчики сразу же приступили к работе.