Харка пытался задать этот вопрос безучастным тоном. Вряд ли ему это удалось, но она, казалось, не заметила его волнения или не приняла его во внимание. – Два года тому назад, – беззаботно рассказывала она. – Два года назад отец был в пещере. И повстречал там Джима! А обстановка там, скажу я тебе. Извилистые ходы, вода, темнота – и посреди всего этого отец натыкается на Рыжего Джима. Почти два года прошло, весной дело было. – Как это Джим его не убил? Девушка захихикала: – Отец пообещал, что больше его ноги там не будет. И Рыжий Джим сохранил ему жизнь. – Два года назад? – Весной. Снег только сошел. Теперь Харка полностью скрывал, что в нем происходило. Он поглаживал коня. Девушка обрадовалась, что индеец на сей раз так долго выдерживал беседу с ней. Она заметила, что нашла тему, способную его задеть, и во что бы то ни стало хотела выведать, не известно ли ему что-нибудь про пещеру и золото, которое его отец и Джим напрасно искали. Но тут она сделала один неловкий ход: – Топ и ты, вы ведь из рода Медведицы? Харка с удовольствием отшвырнул бы ее с дороги пинком за то, что она посмела коснуться вопроса, причиняющего ему боль. Но он снова овладел собой: – А тебе-то что? Девушка не посмела высказать напрямую ту комбинацию, какая сложилась у нее в голове. Она уклонилась в сторону: – Дело в том, что следующим летом надо ждать карательную экспедицию. Индейцы из рода Медведицы минувшим летом отравили группу, которая вела изыскательские работы. – Значит, будет война? – Почему война? Карательная экспедиция. – Свободных мужчин никто не может покарать. С ними можно только воевать. – Думай что хочешь! Ты индеец, был им и останешься, проклятый дакота. – Хау. – Отравители, курокрады, негодяи эти сиу. Истребить их всех под корень, говорит мать. – Вот и иди к своей матери, работай, как тебе положено. Харка надел свои снегоступы и ушел в прерию. Он взял с собой копье, которое только что сделал. Девушка показала ему в спину язык, глянула на небо, которое затягивалось тучами, и побежала к чертыхающейся матери, чтобы еще наколоть дров. Этот день начинался ясным, с румяной зарей, в свете которой посверкивали кристаллики снега. Но когда юный индеец уходил от блокгауза, наползли тучи, сбились в плотную стену, заслонившую солнце так, будто хотели похитить у земли свет. Харка торопился, чтобы добраться до своего иглу еще до бурана. Но он не проделал и половины пути, когда разразилась буря, взвинтив вверх весь снег, который можно было оторвать от земли. С опытом живого существа, выросшего в глуши среди бурь, он отыскал защищенное местечко на склоне холма, повернутого спиной к ветру, и дал занести себя снегом, не опасаясь, что метровый слой его задушит. Он воткнул рядом свое копье, чтобы было за что ухватиться и чтобы знать направление. Это было обыкновением воинов, попавших в буран под открытым небом; они втыкали копья и несли вахту при женщинах и детях, которые, завернувшись в шкуры, давали снегу занести себя с головой. Когда буран спустя несколько часов улегся, солнце уже клонилось к западу и мягко освещало все еще затянутую тучами бесконечную даль заснеженной прерии. Харка выбрался из-под снега, как червяк из земли, и отряхнулся. Он пустился в утомительный путь к своему снежному иглу, где собирался переночевать. Хижина находилась вверх по течению реки, недалеко от берега. Там рос кустарник и небольшие деревья. Подходя к своей снежной хижине, Харка привык сперва осматривать окрестные следы. Они могли показать, не приближался ли к жилищу незваный гость – зверь или человек – и не расположился ли в нем. Но в этот день следов не могло быть, все занесло свежим снегом, и Харка лишь огляделся, не двигается ли поблизости еще какое-нибудь живое существо, кроме него. Солнце уже зашло, наступила ранняя ночь. Тучи рассеялись; сияли звезды, и взошла луна. Белые поверхности отражали свет, и вокруг было светлее, чем в летнюю ночь. Не имея возможности обнаружить следы, Харка осторожно скользнул к снежному холму, под которым узнал свое заметенное бураном иглу. Он подобрался к нему сзади, лег в снег и руками и ногами стал прокапываться к входу. Левой рукой он отодвинул большую плотную глыбу снега, закрывавшую вход, а в правой держал наготове нож. Вообще-то, он не считал правдоподобным, что внутри окажется человек или волк, нашедший здесь убежище в его отсутствие, но возможно было все, поэтому он должен быть во всеоружии. Но ничто не шелохнулось – даже и тогда, когда входное отверстие было открыто. Харка осторожно осмотрел внутренность. Глаза должны были привыкнуть к темноте, после чего он разглядел свой очаг и одеяло из шкур, а потом и еще что-то, не относящееся к убранству его хижины. Это были скрещенные ноги сидящего индейца тонкого телосложения. Харка отпрянул наружу, сунул нож в ножны и выхватил револьвер. – А ну выходи! – сказал он на своем родном языке. – Лучше ты входи! – ответили изнутри на таком же чистом диалекте дакота. Юный индеец лишился дара речи, потому что голос этого стройного индейца показался ему знакомым. – Четан! – Харка Твердый Камень, Ночное Око, Убивший Волка, Поражающий Стрелами Бизонов, Охотник на Медведей! После этих взаимных восклицаний установилось стесненное молчание. Харка напряженно ждал того, что должно было сейчас совершиться. Четан был его лучшим другом в стойбище рода Медведицы. Он был на несколько лет старше Харки, и в те времена, когда Харка верховодил в команде Молодых Собак, Четан был предводителем отряда Красных Перьев, в который входили уже подросшие парни. И теперь Четан прокрался в его снежную хижину. Должно быть, он еще раньше подсмотрел, что Харка здесь обитает, иначе он не смог бы сразу назвать все его имена. Харка не только узнал этот голос, но и видел очертания фигуры, и оба эти впечатления слились для него в единое понятие «Четан». Холод и молчание зимней ночи, снежные волны бескрайней прерии заставили обоих парней в это мгновение ощутить себя одинокими в этом мире и тем самым свободными – хоть на какое-то время – от связей, сделавших их врагами. Харка вполз в хижину, привычно чиркнул огнивом и поджег ветки, которые нареза́л всегда загодя. Пламя осветило обоих индейцев. За прошедшие два года Четан подрос, но это не доходило до сознания Харки, потому что он и сам за это время вытянулся. Четан казался худым, как никогда, и стал более смуглым; лицо его и всегда-то было угловатым, а теперь очертилось еще острее. Харка вытянул из снега замороженную заднюю ногу антилопы и принялся обжаривать ее на золе прогоревших дров. Хижина наполнилась ароматом, который обоим голодным юношам показался изумительным. Недостатка времени долгой зимней ночью не было. Харка со знанием дела обжарил мясо со всех сторон и поделил его на двоих. Они поели, не произнося ни слова. Оба думали о том, как вместе когда-то охотились на антилоп. Когда они наелись и обтерли ножи и руки, Харка подложил дров в огонь. Настало время что-то говорить, и действительность, проникнув в хижину, оторвала их от давних времен; казалось, и вражда в тишине ночи проскользнула через покинутые снежные поля, замерзшие ручьи и пробралась в это крохотное, освещенное огнем убежище. – От нас сбежал один человек, – сказал Четан. Он говорил холодно, как будто с посторонним, с которым надо о чем-то договориться. – Его зовут Том, мы называли его Том без Шляпы и Сапог. Он был наш пленный и взял в жены Шешоку, чтобы обеспечивать ее и ее сына Шонку. И вот он сбежал. Он был в блокгаузе. – Может быть. – Так и было. И потом ускакал дальше на восток, несмотря на буран. Вероятно, он нас боится. Он обещал нам стать воином рода Медведицы, но белые всегда врут. Харка ничего на это не ответил, сказал лишь: – Когда сойдет снег и зазеленеет трава, сюда явятся вачичун, чтобы воевать с вами. – Минувшим летом мы их прогнали. Они больше не вернутся. – Вы прогнали нескольких, а снова придут много больше. – Ты что, стал предателем и прихвостнем вачичун? Один наш убьет сотню койотов. – Но тогда вас преследовать явятся тысячи. Четан со злостью швырнул ветку в огонь: – Ты говоришь как трус. Ты что, больше не Харка Твердый Камень? – Если ты хочешь это проверить, пойдем выйдем. Я тебя не боюсь. В глазах Четана сверкнули отблески огня. – Ты хочешь, чтобы с тобой было то же, что с твоим отцом? Харка не понимал смысла этого вопроса, ведь он не догадывался о том, что Маттотаупа пережил в стойбище рода Медведицы. Поэтому он не сразу нашелся с ответом, да и не знал, должен ли вообще отвечать. Четан принял молчание Харки за пристыженность, и гнев его сразу развеялся. – Харка Твердый Камень! Что тебе делать на стороне нашего врага? Начинается большая битва, мы тоже это знаем. Возвращайся к нам! – С моим отцом Маттотаупой. – С твоим отцом Маттотаупой, если он сделает то, чего от него требуют старейшины рода Медведицы. Харка не шевельнул пальцем, не дрогнул ни одним мускулом и бровью не повел, когда его губы сложили вопрос: – Чего они требуют? – Скальп Рыжего Джима, которого мы называем Красным Лисом. Харка глубоко вздохнул: – Таково слово совета старейшин? – Да, таково. – Я передам это отцу. Четан очень внимательно разглядывал Харку, своего некогда младшего друга. Харка хорошо владел собой, Четан это знал, но никогда бы Харка не стал обманывать своих братьев по племени. Неужто он действительно ничего не знал о вылазке Маттотаупы в их стойбище? – Один вопрос к тебе, Харка Твердый Камень. – Спрашивай! – А сам ты был бы готов принести нам скальп Рыжего Джима?