Пробравшись наверх скалистой стены, он отыскал то дерево, на котором отец в тот раз закреплял лассо. Харка обвел длинный кожаный ремень вокруг ствола, при этом ему бросилось в глаза, что кора этого дерева совсем лишена снега, тогда как в коре всех соседних деревьев его набилось достаточно. Должно быть, кто-то специально смел этот снег. Ни одно животное и ни одна природная сила не могли бы это проделать так чисто. И Харка предположил, что здесь был человек, причем уже после большого последнего снегопада, то есть в течение последних шести дней. Какой интерес преследовал этот незнакомец, для чего ему понадобилось обметать ствол от снега? Чтобы никто не мог по следам на снегу обнаружить, что вокруг этого ствола было обернуто лассо? Харка немного подумал, но решил не отступать от своего намерения. Он ощупал ствол кончиками пальцев, но не обнаружил на его гладкой коре ни царапин, ни потертостей. И он обернул свое кожаное лассо вокруг ствола, сложил вместе два свисающих конца равной длины, схватился за эту двойную плеть и, упершись ступнями в скалу, пошагал по ней вниз, в горизонтальном положении, перебирая по лассо руками, до выступа, на котором он мог стоять. Потянув за один конец лассо, он стащил его с дерева и свернул искусной петлей, чтобы взять с собой. Осторожно – прислушиваясь и осматриваясь – обогнул горб скалы и очутился у входа в пещеру. Быстро скользнул в эту черную дыру. Теперь он был в надежном укрытии. Он выждал, не шевельнется ли что, но не было ни шороха, ни дуновения воздуха. С потолка пещеры капало, и Харке приходилось огибать причудливые наросты, свисающие сверху и торчащие снизу. Пол пещеры уходил в глубину под уклон. Изнутри горы доносился гул и шум, постепенно нарастая. Харка уже знал, что этот шум производили подземные воды. Он двигался ловко и не испытывал пугливых сомнений, которые могли бы его задержать. Так он быстро пробирался вперед. Шум воды все усиливался и уже гремел у него в ушах. Он теперь вспомнил то мгновение, когда они с отцом добрались до воды и тот, схваченный кем-то неведомым, едва не сорвался вниз, в водопад. Тогдашний секундный смертельный страх охватил его и сейчас. Поэтому он продвигался осторожно, по шажочку, нащупывая, за что ухватиться и на что наступить. Он даже прикрыл глаза, чтобы их блеском в темноте не выдать себя, если в пещере есть кто-то еще, кроме него. Вот до него уже стали долетать брызги воды, низвергавшейся сверху по правую руку от него, пересекающей пещеру и обрывающейся вниз на неведомую глубину слева. И вдруг этот дождь из брызг прекратился. Харка почувствовал, что перед ним что-то двигается, хотя не мог бы сказать, откуда берется это чувство. Ему показалось, что он учуял человека; обоняние подсказывало, что это не индеец, а белый в давно не стиранной, пропотелой одежде. Запах надвигался и подступил удушающе близко к нему. У Харки уже не было времени на раздумья. Из-за инстинктивно охватившей его ненависти к любому возможному чужаку, а также из-за опасности подвергнуться нападению, если не нападать первым, он выхватил кинжал. Это было оружие, привычное ему с детства, и рука сама схватилась именно за него, а не за револьвер, с которым он научился обращаться всего год назад. Он ударил с размаху, и кинжал вонзился в чье-то тело. Когда он хотел так же стремительно отдернуть руку вместе с оружием, его схватили. На нем была бобровая куртка и лук, надетый через плечо. Схватившим его рукам было во что вцепиться. Но как мало мог видеть Харка, во что втыкает свой кинжал в непроглядной тьме, так же мало его противник мог понимать, за что хватать. И Харка гибким движением молниеносно вывернулся, оставив врага с бобровой курткой в руках. Что стало с его луком, он в этот момент не знал. Едва освободившись, он снова ощутил вонючее, большое тело перед собой или скорее над собой. И он пригнулся и проскользнул между обутыми ногами врага, а также через бегущий по полу пещеры быстрый, но мелкий поток. Так он очутился на другом скалистом берегу. По хватке неизвестного Харка, хотя и ускользнувший, все-таки почувствовал себя побежденным. Надо было бежать. Но куда? Глубже в пещеру лучше не соваться, ведь он мог там безнадежно заплутать или попасть в тупик, где враг его настигнет. К выходу ему без боя не прорваться: путь преграждал неизвестный. Враг, хоть и невидимый для Харки, наверняка подстерегал его. Харке оставалось либо броситься вниз в водопад, либо попытаться попасть в тот рукав пещеры, откуда извергается вода. Тогда он окажется хотя бы в известной, наверняка связанной с выходом части пещеры. А броситься вниз, вместе с грохочущим водопадом казалось Харке, несмотря на все опасности, самым реальным из всех путей, потому что когда-то он вместе с отцом видел снаружи то место, где вода вырывается на свет божий, и отец тогда говорил, что человек там проходит в отверстие. Поскольку теперь Харка соображал лучше, чем в первый момент внезапного нападения, он выхватил револьвер и взвел курок. Его уже удивляло, почему другой не хватается за свое огнестрельное оружие, ведь оно было у любого белого. Юный индеец прислонился к стене, чтобы на всякий случай иметь прикрытие с тыла. Может, враг стоял от него на расстоянии вытянутой руки. Глаз его не было видно. А грохот воды заглушал все остальные звуки, и Харка был разочарован в своей надежде услышать тяжелое дыхание противника. Зато он вновь близко перед собой ощутил его запах. Он нажал на спуск, дважды подряд, и грохот выстрелов своим многократным эхом перекрыл даже шум водопада. В то же мгновение у него выкрутили оружие из руки. Значит, он промахнулся. Враг обладал медвежьей силой и был опытным бойцом. Но Харка снова ошеломил его по внезапному наитию момента. Когда сгиб вражеского локтя уже охватывал его железной хваткой, он прыгнул щучкой вверх, оттолкнувшись при этом ногой от живота врага, встал ему на плечи и снова оттолкнулся, с акробатической ловкостью метнувшись к тому боковому рукаву пещеры, откуда вырывалась вода. Незнакомец исторг богохульное проклятие, и по этому ругательству юный индеец моментально опознал врага. Человек, с которым он сражался во тьме, был не кто иной, как Рыжий Джим. В толчке Харка успел почувствовать, как тот от растерянности потерял равновесие. Может быть, и рухнул. Но этого Харка в тот момент не мог бы сказать с уверенностью. Ему хватало своих забот. Его окатило с головы до ног ледяной водой. Он постарался закрепиться в этой щели, упершись руками и коленями как распорками, чтобы его не смыло. Ему бы не удержаться, если бы от опасности, угрожающей жизни, его силы не удвоились. И он не только не сполз вниз, но даже смог продвинуться выше. Ход сплющивался и сужался, но Харка продвинулся вперед на полную длину тела. Он набрал в легкие воздуха, чтобы пронырнуть в этот наполненный водой проход, а в случае невозможности выплыть наружу еще успеть попятиться назад и не задохнуться. Этот боковой рукав пещеры становился все круче и теснее. Харка уже намеревался отказаться от попытки продвинуться дальше. Но поскольку запаса воздуха было еще на две минуты, он сделал последнее отчаянное усилие протолкнуться вверх, а не соскользнуть назад, в руки подстерегающего врага. Только очень тонкое тело могло протиснуться в этом месте. В полной темноте, омываемый ледяной водой, Харка в последнем рывке продвинулся еще на два метра вперед. И вдруг смог вдохнуть и опереться на локти справа и слева. Он быстро подтянул и все тело. Он очутился в расширении пещерного хода. Стал ощупывать стенки руками и ногами. Первым делом ему удалось выбраться из воды вбок. Он присел на корточки на сырую скалу и отдышался, всем телом дрожа от холода, сырости и перенапряжения. Дыхание его и сердцебиение успокоились лишь постепенно. Он снова начал двигаться, последовательно ощупывая свою нору. Это было довольно большое округлое полое пространство, в котором гора накапливала просочившуюся внутрь воду, но сюда же стекались и сильные родники, образуя подземные ручьи. Сейчас, в начале зимы, воды было сравнительно мало; нора была по большей части сухая, и Харка мог там сколько-то продержаться. Но это был и конец подземного рукава. Ход больше никуда не вел, в чем Харка вскоре убедился. Юный индеец попал в заключение в подземную темницу. Еще не успев подумать о том, как он будет отсюда выбираться, он вновь тщательно обшарил каменные стенки. По правую руку камень был почти сухой. Туда Харка и переместился. Он нашарил в стене углубление, какие часто вымывает в протоках, когда вода увлекает за собой мелкие камешки. На краю этого углубления юный индеец и сел снова перевести дух. Здесь он мог не бояться своего врага. Если даже Харка протиснулся сюда с трудом, куда уж широкоплечему Рыжему Джиму. Юному индейцу можно было не спешить. Он ощупал углубление в стене и нашел там мелкие камешки, обкатанные водой до формы шариков, а с ними что-то более мягкое, древесное и что-то с острыми краями. Ощупывая эти предметы снова и снова, он машинально подумал: «Огниво», но все-таки ему казалось невероятным, чтобы кто-то припас здесь огниво. Харка трогал находку снова и снова, боясь обмануть самого себя надеждами. Но все-таки взял эти предметы, лежавшие на камне сухими, и начал привычными движениями их тереть. Через какое-то время вспыхнули искры. Он увидел это полое пространство, слабо осветившееся искрами, тут же снова погасшими. Он осторожно отложил огниво на старое место. Да, это было индейское огниво. Но среди мелких, гладко обкатанных камешков в чашевидном углублении в стене находились и золотые крупинки. То ли их намыло водой, то ли тот человек, который принес сюда огниво, принес на хранение и собранное золото. Во всяком случае, Харка был не первым, кто проник в эту каменную полость. И предшественник его тоже был индеец. Неужто Рыжий Джим что-то знал про этот клад? Если он об этом ничего не знал, то он и не узнает никогда, а если знал, то никогда его не получит. Теперь Харка начал размышлять, что делать дальше. Он мог продержаться в этом каменном мешке несколько дней и ночей: здесь было чем дышать, была вода, а у Харки был с собой промокший запас измельченного вяленого мяса бизона. Но когда-то придется выбираться отсюда, причем еще до того, как он окончательно обессилеет. Золото он не собирался здесь оставлять. Он развел бы огонь, чтобы отделить золото от простых камешков, но на нем не оставалось даже сухой ниточки. И так неминуемо было бы с каждым, кто проник бы сюда. Не спрятано ли здесь где-нибудь чего-нибудь горючего? Харка снова принялся ощупывать стенки кругом. При этом он заметил, что скала в некоторых местах потрескалась. Может, всей этой пещерке суждено однажды рухнуть. В последнюю очередь Харка обшарил еще раз промоину в стене и действительно нашел два припасенных кусочка дерева. Харка принялся многотерпеливо тереть огниво до появления искр, и через некоторое время ему удалось поджечь деревяшку. Он осветил камни и золото и быстро отобрал все крупинки, сунув их в тот же мешочек, где находился мясной порошок. Немного подумав, туда же сунул и огниво. Теперь даже если кто и проникнет в эту пещерку, никогда не догадается, что здесь хранилось нечто особенное. Поскольку никто ему не мешал, а он был измучен, ему стоило немного поспать. Он разместил тело так, чтобы оно не сползло к воде, и уснул, несмотря на холод и жесткое ложе. Когда Харка проснулся, у него было чувство, что проспал он совсем недолго. Тем не менее он был отдохнувшим настолько, что отважился на бегство. Вытянув руки вперед, он снова нырнул в тот узкий, уводящий вниз каменный рукав, по которому утекала вода. Рукав был коротким; длинным он мог показаться только из-за того, что пробираться по нему снизу было очень трудно. Юный индеец в мгновение ока очутился в главной пещере, а поскольку здесь его никто не задержал и не ловил, он беспрепятственно сделал бросок к уходящему вниз водопаду и обрушился вместе с ним в глубину. В падении он почти потерял сознание. Но как бы глубоко его ни унесла вода, о скалы он не разбился. Водопад проделал свою тысячелетнюю работу и вырыл углубление в камне, наполненное водой. В него-то Харка и нырнул на глубину в несколько метров, и сама сила воды снова вытолкнула его наверх и через некоторое время выпустила из водоворота. А чтобы его вновь туда не затянуло, он нашел нишу в стене, куда смог прибиться. Он свернулся там калачиком, дрожа всем телом, окончательно окоченевшим в водопаде. Немного успокоившись, он обнаружил, что из ниши, в которой он сидел, вверх уводил сухой рукав. Его так и манило подняться по нему, но Харка не знал, выведет ли он наружу и не лучше ли будет вновь довериться воде, про которую хотя бы известно, что где-то она вырывается из горы. Поэтому он силой воли унял нервную дрожь и снова нырнул в уходящую дальше струю, она его тут же подхватила, понесла, швыряя через каменные пороги, и, наконец, куда-то отбросила лежать – скорее мертвого, чем живого. Когда Харка очнулся от своего полуобморока, он заметил, что лежит на камнях, а вокруг темно. Но эта темнота уже не была такой непроницаемой, как в пещере. Откуда-то проникало слабое мерцание, и шум воды имел здесь другую мелодию. Харка был разбит, все кости у него болели, но он поднялся на четвереньки и пополз дальше, вслед течению воды. Он добрался до щели, через которую утекала вода, и здесь свечение усилилось; оно было матовым, но все же рассеивало темноту. Харка протиснулся в эту щель. И очутился на свободе. Над ним простиралось ночное небо; мерцали звезды. На голых ветках и на хвойных лапах лежал снег; он светился даже ночью. Вода, бьющая из горы ключом, шумела и плескалась, стекая по лесному склону. Верхушки деревьев клонились под легким ветром. Харке была знакома эта площадка, подверженная камнепадам. Он тут же прокрался в сторонку, под прикрытие кустов и деревьев. С волос у него капало, его кожаные штаны, его пояс, его мокасины – все промокло и отяжелело. Револьвер он потерял, лук тоже: из лука вместе с бобровой курткой он выскользнул в момент схватки. Было очень холодно, и он нестерпимо мерз. Поэтому не мог сидеть, а сейчас же вскочил, чтобы бежать на поиски коня, опоясанного его одеялом из бизоньей шкуры. Путь к тому лугу, на котором он оставил коня, был неблизок. Харка побежал по ночному зимнему лесу. Дорога пролегала сперва до той поляны, на которой размещалось стойбище рода Медведицы перед тем, как они снялись, чтобы уйти к Конскому ручью. Харка бежал быстро, но по возможности старался не оставлять следов. По этой дороге он мог обойти стороной ту скалу, где находился главный вход в пещеру; та скала располагалась на несколько сот метров выше поляны, к которой устремился Харка. Поскольку в последний раз он застал эту поляну совершенно необитаемой и пустой, здесь ему можно было уже не так осторожничать. Почти добежав до поляны, он влез на дерево. Ветви его были голые, то есть не давали ему хорошего укрытия, но зато Харке была отлично видна поляна, расположенная под легким уклоном к горе. Она была слегка заснежена, снежный покров был кое-где поврежден животными. На верхнем конце поляны лежал огромный валун. На самой поляне – спустя уже два лета и одну зиму – наметанный глаз мог еще заметить те места, где были вбиты в землю те несущие столбы, на которых держались все жерди, обложенные сверху шкурами. Харка мог точно отметить то место, где стоял его отеческий вигвам, где стоял Священный вигвам и жилище его друга Четана. И круглые углубления в земле для очагов еще были видны. Может быть, поляна после того еще раз обживалась другими людьми и они ставили свои вигвамы на уже готовых местах. Все это занимало внимание Харки, но куда больше его занимал тот факт, что его Чалый пришел сюда, на это давно знакомое и привычное ему место, и что рядом с ним стоял еще один порожний конь, не менее сильный и гордый мустанг, которого Харка тотчас же узнал. Этот конь раньше принадлежал его отцу! Обе лошади стояли рядом и дружно щипали траву, вырывая ее из-под снега копытами. Уже начало светать. С востока по небу скользили солнечные лучи, золотыми стрелами пробиваясь сквозь ветки деревьев. Тени отступали. И на поляне светало. Сколько раз Харка встречал здесь рассвет! Маленький ручей, протекавший по краю поляны, журчал и поблескивал в утреннем солнце; далеко внизу шумела река, огибающая горный массив с юга. Там мальчишки когда-то купались и играли. Теперь все лежало в запустении. Воспоминания нахлынули на Харку. Ему почудилось, что он видит Унчиду, Уинону и мать, которая в этом стойбище еще жила с ними, но по дороге к Конскому ручью, когда случилось нападение враждебных им пауни, в нее угодила шальная пуля. Харка услышал крик вороны, но кричала не одна из той дюжины ворон, что сидели на голых ветвях другого дерева, освещенного утренним солнцем, и чистили клювом перышки. Ворона, которая кричала, была вообще никакая не ворона. Харка отлично знал это троекратное карканье и ответил на него таким же образом. Тут неподалеку от пасущихся коней из-за дерева выступил отец Харки. Косы свисали ему на плечи справа и слева. Перья не украшали голову, но волосы были вшиты в швы его кожаных штанов, черные волосы индейских скальпов. Его одежда, куртка из шкуры бизона, доходившая до бедер, меховые мокасины – все хорошо подходило для зимы. В руке он держал ружье. Выпрямившись, он стоял у своего коня, устремив взгляд вверх, к кроне дерева, где сидел Харка. В волосах его прибавилось много седины, черты лица прорезались четче; вокруг глаз и рта лежали тени, которые не пропадали на солнце. Харка быстро спустился с дерева, с последней ветки просто спрыгнул на землю и побежал к отцу. Маттотаупа смотрел на своего мальчика, исхудавшего, жилистого молодого парня, с растрепанными волосами, с синяками на плечах от ударов, в промокшей одежде. Взгляды их встретились, и для обоих остались открытыми вопросы, на которые не так скоро ответишь – к тому же, может быть, и не словами. – Ты один, Харка Твердый Камень? – Один. У Маттотаупы была с собой охотничья добыча. Мясо было сырое, но Харка налегал на него за завтраком. Он проголодался. Свою мокрую одежду он снял и развесил сушиться на ветру и на солнце. Одеялом из шкуры бизона, расписанным сценами подвигов отца как военного вождя рода Медведицы, были обернуты его плечи. – А я не один, – сказал Маттотаупа, как только покончил с едой. – Вместе со мной живет Джим. Мы скрываемся наверху, в заколдованной пещере, там надежнее. Дакота принимают нас за духов и покинули эти места. – Твоего коня они тоже примут за духов? – Двух наших мустангов, конечно, нет. Но может, они привлекут мустангов Тачунки-Витко. Я пока что так и не смог его найти. Почему ты не сказал Джиму, кто ты? Значит, отец уже знал об их схватке! – Мы столкнулись в темноте. А точно ли Джим искал в пещере только укрытие, и больше ничего? – Кто бы его надоумил на другое? Для него эта пещера всего лишь скала и надежная нора. Я сам ему предложил угнездиться там на зиму. Ты меня понимаешь. А ты выбрался оттуда с водопадом? – Хау. – Джим тяжело ранен. Я его перевязал, но потребуется не меньше месяца, чтобы к нему вернулись силы. Хорошо, что мы теперь втроем. А почему ты покинул стойбище сиксиков? – По той же причине, что и ты, отец. Ты застрелил Эллиса. Я для белых людей сын убийцы. Пока я не дорос до воина, они могли бы забрать меня, согласно их законам, в воспитательный дом. – Вот не надо было тебе в Миннесоте говорить Старому Бобу, что мы хотим податься к сиксикам. Он, наверное, и выдал нас полиции. Он и Джима тоже выдал. Харка взвился. Ему трудно было владеть собой так, как требовало его воспитание. Поэтому голос у него был сдавленный, когда он отвечал: – Я ничего не говорил. Старый Боб ничего не знал. Есть только один человек, который мог нас выдать: Джим. – Молчи. Он мой верный брат и никогда бы меня не выдал. Харка проглотил все слова, какие рвались наружу. Но внутри у него все восстало в ненависти к этому белому человеку. Отец и сын еще несколько минут сидели друг перед другом молча. Каждый думал о своем. Может, то была случайность, а может, нет, что они сидели как раз на том месте, где когда-то находился очаг вигвама вождя. Казалось, сама почва говорила в тот момент, когда оба молчали, и в Маттотаупе, в котором, казалось, умерло все, кроме жажды мести, постепенно оживало какое-то теплое чувство. Он ведь не надеялся когда-нибудь увидеть сына, но Харка сам разыскал его. Уже второй раз Харка покинул родину и последовал за отцом. Что-то в Маттотаупе растаяло. Но не отпустило его на свободу. В нем будто раскрылась старая рана и начала сочиться теплой кровью. – Харка Твердый Камень, – с расстановкой сказал Маттотаупа, – ты знаешь, что я тебе доверяю. Как я уже сказал тебе два лета тому назад, так и будет. Ты должен узнать тайну пещеры, ты один. Как мой отец когда-то доверил мне эту тайну, так и я передам ее теперь тебе. Но ты никогда ее не выдашь. – Никогда, отец. Снова установилось молчание. Негодование Харки постепенно улеглось. Он не утратил доверия отца. Может, когда-то ему удастся пробудить в отце подозрение к этому белому человеку. Он решил держать себя в руках до тех пор, пока не получит твердые доказательства, которые смогут убедить отца. Отец принадлежал ему, а не этому белому человеку. – Идем, – сказал Маттотаупа и поднялся. – Я отведу тебя к тайне пещеры, а потом вернемся к Джиму. Харка тоже встал: – А кони? – Пока побудут здесь. Харка больше не задавал вопросов и последовал за отцом. Маттотаупа не стал подниматься к скалистой стене прямиком, а сделал несколько обходов, несколько раз пересекая и путая любые следы. Харка внимательно следил за всеми хитростями, какие отец применял, чтобы обмануть любого мыслимого преследователя, и восхищался этой мастерской ловкостью. Постепенно юноше стало ясно, что Маттотаупа вообще не имел в виду скалистую стену. Они поднялись в горы уже гораздо выше стены и отклонились в сторону значительно дальше, чем потребовала бы даже самая большая осторожность. На уединенном месте, где среди зимы, казалось, не ступала даже лапа зверюшки, настолько каменистой и бесплодной была здесь почва, Маттотаупа остановился. Здесь росли редкие деревца. Они были кривыми, малорослыми, замшелыми и растрепанными. Ветер просвистывал их насквозь. Поверхность снега, задержанного среди камней, взялась ледяной коркой. Бесприютным и враждебным что человеку, что зверю казалось это место. Маттотаупа прощупал все вокруг глазами и потом направился, ступая лишь на камни и не оставляя следов, к большому валуну. Осторожно отделил от земли примерзший слой мха, соединявший валун с почвой, приподнял камень, и Харка по знаку отца подложил под края валуна два меньших камня, чтобы он не упал назад. На том месте, с которого индеец приподнял камень, зияла темная дыра. – Спустимся здесь. Вход был узким только наверху, а ниже стало удобнее. Те два меньших подложенных камня Харка вытянул из-под валуна, и входная дыра снова закрылась, а моховая оторочка аккуратно легла на старое место. Было такое впечатление, что этот ход был проделан вручную и искусно замаскирован камнем. Маттотаупа ловко спустился в пещеру, и Харка без труда последовал за ним, потому что в скалах было за что зацепиться. В темноте вся надежда была на осязание. Оба индейца изрядно углубились в недра и наконец очутились на скрещении путей, и Маттотаупа свернул в сторону. Там он остановился и сказал Харке: