Оба поскакали окрест. Харка отрезал в качестве трофеев уши пяти пристреленных им волков. Он вытянул из них свои охотничьи стрелы, обтер их и вернул в колчан. У двух последних стрел, которыми он сразил подряд двух волков, были сломаны стержни, но наконечники, застрявшие в теле, Харка тоже вытащил впрок, для новых стрел. – Ну и ночка выдалась, а? – продолжал возбужденно болтать Томас. – Как ты вовремя подоспел, а, Харри! Вместе с молодым индейцем они поскакали к дому. Туда же подъехал с южной стороны Тео. Лошади напились из пруда, и, когда их привязали, они устало улеглись, даже не пощипав травы. Тео похлопал Харку по плечу: – Ай да парень, Харри! Ай да молодец! – Тео, – сказал Томас, – ты что, хочешь оставить скотину без присмотра? Возьми другую лошадь и возвращайся к гурту. Завтрак я тебе принесу! Тео послушался неохотно, но без возражений. Томас открыл дверь дома и пригласил Харку внутрь. Это был простой, крепкий сруб, пятистенок, построенный Адамсоном для себя. Дом был разделен на две половины. В первой размещались кухня, жилое помещение и место для сна. Вторая, задняя часть служила, по всей видимости, для хранения припасов. Окон в срубе не было, только бойницы. Свет проникал через открытую дверь. Адамсон лежал на полатях, сколоченных из досок и покрытых овчинами. Он испытующе взглянул на двоих вошедших. Жена хлопотала у очага, сложенного из камней, и разжигала огонь, чтобы согреть воду. Томас заговорил: – Адамсон, а Адамсон! Как нам повезло-то! Ума нет, так хоть удача. Нам тебя так не хватало третьим, но тут подоспел молодой индеец Харка, Убивший Волка, и помог нам. Ни одной головы скота не потеряли, ни коровы, ни овцы. Принимай по-королевски нашего юного гостя, как его отец принимал нас у себя в вигваме! – «Нас»? – проворчал Адамсон. – Вас, ты хочешь сказать? Вот сам и изображай короля, коли тебе охота. – Адамсон, ты хороший фермер, но ты скупой, и это тебя погубит. Мы же тут в глуши, у нас, прямо скажем, не ферма, а форпост! Такая добыча для волков, о какой они могли раньше только мечтать. Стадо коров, которые всегда на месте и никуда не уходят! Подумать только, у волков прямо слюнки текут, они слетаются сюда как пчелы на цветущий луг! Адамсон, советую тебе настоятельно, найми еще одного пастуха, и меньше скота потеряешь. Харка, Убивший Волка, пристрелил из лука пять волков. – Накорми мальчугана как следует, жена. И пусть скачет себе дальше. Харке дали баранины; вместе с ним ели и Томас, и Адамсон, и его жена. Томас завернул кусок мяса для Тео. Харка опустил глаза, сохраняя каменное выражение лица. – А куда ты, собственно, путь держишь? – спросил наконец Томас напрямую. – К отцу. К Черным холмам. – Сейчас, в зиму? Да ты с ума сошел, парень? – Может быть. Я этого не знаю. – Оставайся лучше здесь, будешь нам помогать пасти! – Я не останусь, хау. – Говоря это решительно и беспрекословно, Харка помнил о словах Адамсона: «Пусть скачет себе дальше». – Это правильно, что он хочет к отцу, – сказал Адамсон. – У нас тут хватает народу. Весной еще приедет мой мальчишка с бабушкой. Тогда жена освободится и поможет со скотиной. – Адамсон, ну ты и скряга, – вздохнул Томас и вытер соринки из глаз. Харка уже наелся и встал. – Я пойду провожу тебя, Харри, – крикнул Томас. – Подожди меня немного. – Бородатый пошел в задний лабаз и вернулся оттуда с большим свертком, обернутым холстиной. – Вот теперь пошли. Харка попрощался с Адамсоном – молча и гордо. Женщина вытерла руки о фартук и тоже подошла к уходящим. – Пойду присмотрю за собаками, – сказала она мужу, который снова улегся на свою лежанку. – Скоро вернусь. Они втроем вышли в открытую дверь. Харка собирался сразу взять своего коня, но Томас его удержал: – Хочу тебе кое-что показать, парень! Идемте к овцам, где Тео. Пешком им пришлось шагать довольно долго. Тео, завидев их, выехал верхом им навстречу. Близнецы сели на траву. Поскольку женщина тоже присоединилась к ним, умостился рядом и Харка. Томас принялся развязывать свой узел: – Вот, Харри, взгляни на эти бобровые шкурки! Как они тебе? Харка посмотрел и пощупал их: – Хорошие. – Я тоже так считаю! Слишком хороши для старины Абрахама. Поэтому он их и не получил. Из них выйдет зимняя куртка, не такая толстая, как из бизоньей шкуры, но мягкая и теплая! Что ты на это скажешь? – Годный мех. – Я его уже выкроил для себя, но у меня еще есть. Сшей из этого куртку мальчишке, женщина! Вот, я все прихватил с собой. Если бы ты с нами не пошла, я бы ему сам сшил. – Тогда помогай мне, Томас, чтобы дело быстрей пошло. Мне же домой скоро надо. – Да-да! Муж строгий. Не держи на него зла, Харри. Адамсон стал скупердяем, потому что у себя дома, на родине, лишился своего участка земли: не мог выплачивать проценты по кредиту. И теперь боится за свое имущество больше, чем за собственную жизнь. Но я с ним управляюсь. Хочет разбогатеть, стать состоятельным крестьянином. Но начал немного скуповато. Ну да бог с ним, все равно тут лучше, чем батрачить на меховую компанию. Томас и женщина работали в четыре ловкие руки. И скоро бобровая куртка для Харки была готова: мехом внутрь, как принято у индейцев одеваться зимой. – Ах! – залюбовался Томас общей работой. – И вот тебе еще две шкурки, возьми с собой, обернешь ими ноги, когда замерзнут. – Хау. – А вот провиант, не забудь! Чтоб отец потом не говорил, что мы уморили тебя голодом. Все поднялись. Харка с благодарностью посмотрел на бородатых близнецов и на женщину, потом быстро повернулся и побежал к своему коню. Куртку он надел сразу же, а свободные бобровые шкурки пристегнул к мустангу вместе с бизоньим одеялом. Оно наконец просохло, но не утратило эластичности, потому что было хорошо выдублено. Харка вскочил на коня, издал звонкий клич и поскакал к югу. Женщина ушла в дом. Хотя она долго отсутствовала, Адамсон ничего не сказал, а чуть позже, когда она меняла повязки на его ранах, он как бы между прочим заметил: – Парень мне тоже понравился, но бессмысленно нанимать в батраки индейцев. Они такие же непостоянные, как цыгане, и всегда себе на уме. Женщина ничего не ответила. Томас и Тео смотрели вслед Харке, пока он не скрылся из виду. – Что же за всем этим стоит, хотел бы я знать, – размышлял Тео вслух, когда они с Томасом вновь приступили к работе. – Сперва его отец собирался с нами пойти, потом не пошел, и вот теперь мальчишка его разыскивает в одиночку. Бедняга. – Да, бедняга. На этом тема была закрыта. Легавая, которую ночью Харка спас от волков, какое-то время бежала вслед за ним, потом остановилась, неуверенно постояла и повернула назад. И снова вокруг Харки простиралась пустая, бескрайняя прерия. Он глубоко вздохнул и встряхнул плечами, как будто что-то сбрасывая с себя. Вскоре он оставил позади местность, побитую градом. Непогода прошлась полосой. К полудню он доехал до высохшего русла ручья. Поскольку вода была здесь еще совсем недавно, он поскакал по ложу вверх в надежде добраться до источника. Так и случилось. Он расположился в кустах на берегу и вместе со своим Чалым наверстал упущенный ночной отдых. Но еще задолго до захода солнца они уже снова были в дороге. Он находился теперь в самом средоточии племен тетон-дакота, в местах истока ручьев и рек, несущих свои воды на восток к Миссури. До северных отрогов Черных холмов ему оставалось еще не меньше четырех дней пути. В южных областях этого горного массива его отец, наверное, и обретался летом. Поиск предстоял трудный и ненадежный. Небо каждое утро затягивалось хмарью, как только закатывалась луна. Воздух был сырой, и Харка чувствовал, что скоро пойдет снег. Мустанг жадно пасся на каждом привале. Инстинкт подсказывал ему, что впереди начнется зимняя бескормица. Не будь у него всадника, он бы подался на юг, как полагается диким мустангам и бизонам. Харке попадались следы больших лошадиных стад и свежий след на старой бизоньей тропе. Но все это он старательно обходил стороной, чтобы не повстречаться с дакота. Однажды утром он увидел на горизонте лесистые горы, которые и были его целью. Они вздымались как темный остров в бесконечной прерии. В то же утро пошел и снег. Хлопья кружились по ветру, ветер дул Харке в спину и временами подхватывал его так, что едва не сдувал с коня. Бури, бушующие в открытой степи, представляли большую опасность. Харка вовремя добрался до леса. Но днем он не решился приблизиться к нему, потому что в кронах деревьев могли скрываться дозорные гнезда дакота. А пока что укрытием ему служила завеса снегопада. Когда снегопад иссяк, он держался в долине за пригорками и валами и потерял на этих объездах много времени. В лес он хотел войти ночью – после того, как проведет пешком разведку всех следов на снегу. Снег отражал лунный и звездный свет. Харка пожалел, что нет при нем для маскировки белой волчьей шкуры, но взять ее было негде. Ему оставалось только пользоваться для укрытия возможностями местности. Долина реки, огибающая горный массив с севера, пришлась ему кстати. Очутившись в ней, он мог двигаться со своим конем более свободно. К тому же в реке была рыба, которой он мог питаться, не расходуя свой дорожный запас. Наконец-то он добрался до лесистого горного склона. Конь теперь был ему помехой. Мустанг оставлял много нежелательных следов и вперед продвигался не быстрее, чем пеший индеец. Но Харка не хотел бросать Чалого и то ехал на нем верхом, то вел его в поводу. В лесу было легче спрятаться, но и легче напороться на неожиданность. Однако против невзгод зимы лесистая местность точно давала защиту. Снег здесь был не такой глубокий, как в степи. Деревья останавливали ветер. В лесу хватало дров для костра и легко было найти воду. Чалый мог тут грызть древесную кору для пропитания, когда трава была под снегом. Харка достиг более высоких, крутых и обрывистых гор, куда жители индейских стойбищ забирались только во время охоты. Было еще не так холодно, и он мог спать в укрытии скал и деревьев, завернувшись в свою бизонью шкуру. Поскольку он оставил позади уже большое расстояние, ни разу не встретив дакота, в нем окрепла вера, что и дальше его замыслы будут исполняться. Он уже привык к скитаниям, ел, когда был голоден, и постоянно был начеку, словно дикий зверь, имеющий много врагов. Ему казалось целесообразным нигде не оставаться надолго, каждый день перемещаясь на новое место. Он намеревался отыскать ту защищенную поляну, на которой в позапрошлогоднюю зиму стояли вигвамы рода Медведицы перед тем, как весной Маттотаупа увел стойбище к Конскому ручью. Неподалеку от той поляны и находилась таинственная пещера. В последнюю ночь, перед тем как стойбище тронулось в путь, Маттотаупа хотел открыть сыну тайну той пещеры, которая считалась заколдованной. Но из-за странных событий этого так и не случилось. В своих затаенных мыслях Харка планировал разыскать эту пещеру. Может, он и найдет нечто такое, что укажет ему, что о ней знали и другие люди. Может, к этой пещере влекло и Маттотаупу, которому была известна ее тайна, обернувшаяся для него злым роком. Может, в этой пещере Харка отыщет и отца или хотя бы его след. Его вера в честность и невиновность отца была непоколебима, но к Рыжему Джиму, с которым Маттотаупа якобы вместе ушел, у Харки за время изгнания появилось растущее недоверие. Это недоверие к Джиму зашло так далеко, что у Харки возникло смутное подозрение, что тот собирается выведать тайну пещеры, поэтому юным индейцем овладело непреодолимое желание добиться полной ясности в этих вещах, которые стали решающими в его жизни. Медленно, со множеством зигзагов он продвигался по южному склону горного массива. Следы, какие ему попадались, свидетельствовали о том, что где-то в здешних лесах многочисленные дакота обустраивались на зиму и, должно быть, выходили на охоту. Поэтому он продвигался на большей высоте, хоронясь за причудливыми скалами. Там он несколько раз оказывался в непосредственной близости от пещеры и той полянки, на которой два года назад стояло стойбище рода Медведицы. Но большой ветровал изменил местность, и Харка обнаружил, что сама поляна и вообще весь горный склон сейчас необитаемы. И даже следы охотников сюда не вели, кроме следов одинокого порожнего коня с неподкованными копытами. Харка пошел по этому следу, так удивившему его, но животное не обнаружил. Старые и новые следы перепутались, и Харка пока оставил поиски, чтобы не терять время. Он лишь убедился, что мустанг был без всадника. Однажды ночью молодой индеец окончательно решил проникнуть в пещеру. Вход и отрезок до подземного водопада были ему знакомы. Поскольку он рассчитывал, что пробудет в пещере долгое время, он привел своего Чалого на малоснежную лесную опушку, где конь мог найти гораздо лучший корм, чем за все последние дни, и откуда ему не захотелось бы уходить. А если даже он и отошел бы, Харка отыскал бы его потом по следу на снегу. Поэтому он оставил мустанга без присмотра и без пут пастить и снял с него уздечку. Одеяло из буйволиной шкуры, которое не могло ему понадобиться в пещере, оставил пристегнутым на коне. Сам же отправился ко входу в пещеру, когда темнота еще не опустилась. Вход находился посреди скалистой стены, она вертикально вздымалась на лесистом склоне. Взобраться к этому входу снизу одинокому путнику было трудно, потому что ниже входа из скалы выступал горб. Самое простое было закрепить лассо на дереве поверх скалистой стены, спуститься по веревке и, опираясь на какой-нибудь выступ, обогнуть этот горб и проникнуть внутрь. Именно этот путь и проделали полтора года тому назад Маттотаупа со своим сыном, и теперь Харка собирался его повторить. Но для начала Харка влез на высокое дерево под скалистой стеной, чтобы из его кроны, поравнявшись с входом в пещеру, заглянуть в эту пасть, из которой, казалось, в это холодное время года исходило парно́е дыхание. Харка оглядел каждый метр, каждые полметра, почти каждый сантиметр этой скалистой стены, мох, разросшийся на некоторых местах, свисающие с верхнего края корни деревьев и обвившие их ползучие растения. Не было ничего, ни малейшего повреждения, которое указывало бы на присутствие человека. Молодой индеец спустился с этого дерева и поднялся по лесистому склону на уровень верха стены. Почва здесь была сплошь скалистая, дающая хорошую опору, и, хотя склон был очень крутой, не составляло труда подняться, не оставив следов, так как снег здесь сохранился лишь местами. Ночь стояла темная. Луна еще не взошла над верхушками деревьев, свет исходил лишь от снега в молчаливом согласии с далекими звездами. Прокричала сова. Харка вспомнил, что и в тот раз, когда он был здесь с отцом, сова тоже кричала, но уже после того, как оба индейца покинули пещеру. События той ночи так крепко запечатлелись в сознании мальчика, что память сохранила каждую деталь.