И он сел в лужу! Конец всем его планам выйти на след Джима, вместе с Харри предстать перед Маттотаупой и потребовать от того благодарности. Конец, всему конец. Остался с носом – правда, еще с конем, ружьем, револьвером, ножом и одеждой. Но то была мелочь по сравнению с мечтой бедняги о непомерном богатстве и о возможности больше никогда не работать. Изрыгая непрерывную цепь проклятий и бормоча себе под нос, Шарлемань вернулся в блокгауз, засел в трактире и напился с раннего утра. Когда голова у него уже пошла кругом, а трактир расплылся как в тумане, он спросил старину Абрахама: – Абракадабра, как ты думаешь, я могу выйти на след этого паршивца? – Попробовать ты можешь, Шарлемань, но Харри сын Маттотаупы, и, если он не хочет быть обнаруженным, тебе его не обнаружить. Он прошел хорошую школу. – Еще один бренди, Абракадабра! Теперь уже все равно. Хозяин трактира подсел к Шарлю: – А тебе-то что за печаль? Пусть краснокожий паршивец скачет куда хочет! Ты же ему не отец. – Абракадабра, ты наивный, как новорожденный младенец. Отец этого вшивого мальчишки знает, где в Черных холмах искать золото! Понятно тебе? – Ах вон оно что! Тогда конечно! Я принесу тебе еще бренди, но проспаться потом отправляйся наружу, будь любезен. Мой трактир не для этого. Абрахам удалился. Шарлемань тупо смотрел ему вслед. Мысли у него путались. Трое в пещере Харка Твердый Камень, Ночное Око не питал иллюзий насчет тех трудностей, какие ему предстояли. Один человек, даже располагая конем, оружием и огнивом, был в прерии песчинкой, легко истребимой бурями, нехожеными лесами и безлесной степью, среди голодного зверья и враждебных людей, в окружении снегов и холодов, которые несла с собой предстоящая зима. Пускаясь в свой одинокий путь, Харка не только ясно представлял себе опасности и угрозы, но и в общих чертах понимал, как их преодолевать. Первым его трудным заданием была переправа через Миссури. Парень уже много слышал об этом своенравном потоке, который на его родном языке назывался Минисосе, грязная вода, и прошлогодней осенью он видел ее могучие воды на юге в Омахе. Но он еще не знал верховьев реки – с ее сносящим течением, водопадами, быстринами и водоворотами. Однако, после того как он вместе с Могучим Оленем побывал на охоте в районе притоков Миссури, у него сложилось живое представление, как с этим обходиться. Харка поторапливал своего Чалого. Он не хотел, чтобы кто-нибудь его догнал, а на переправе через Миссури рассчитывал вообще оборвать свой след. Скакал он ночами. Утром, когда волки прекращали охоту и уходили спать, он тоже устраивал привал, заворачивался в шкуру и несколько часов спал на солнечной площадке вблизи своего коня. При себе он имел небольшой запас измельченного вяленого мяса бизона, но предусмотрительно экономил его. Поначалу он принялся за тетерку, прихваченную с собой. Трех тетерок он подстрелил собственными стрелами по дороге к фактории; одну он съел еще на берегу озера, одну оставил своим спутникам, а одну прихватил с собой; каждый счел бы это справедливым. Чалый пасся; ему тоже требовалось подкрепиться. Однажды утром юный всадник достиг долины Миссури. Здесь даже теперь, осенью, трава оставалась сочной. Бугры, окружающие долину, светились красной глиной. Река шумела. По затвердевшей корке ила на берегу было видно, как сильно вода спа́ла после летней многонедельной жары. Чалый жадно пил, Харка тоже лег на живот, напился затяжными глотками и наполнил водой бурдюк. Когда это было сделано, парень спутал коня, пустил его пастись и смастерил себе удочку из длинного прута ивы и волос из хвоста Чалого. В сырой прибрежной почве накопал червей и насекомых, которые могли служить наживкой. Перед тем как приступить к рыбалке, он взбежал на холм, чтобы еще раз основательно осмотреться. Вокруг простиралась пустая страна: ни поселения человека, ни путника. Харка успокоился и вернулся к воде. Рыба в ней кишела, и через час у рыбака был улов, которым можно было бы накормить многолюдный вигвам. Он набрал сушняка и развел костер – впервые с тех пор, как был в пути. Рыбу выпотрошил и поджарил в золе. Потом съел сразу шесть рыб. Кто знает, когда он еще сможет поесть так сытно и спокойно! Он снял свою куртку из лосиной кожи. Подставил спину солнцу и проспал два часа. Снова проснулся, оглядел берег и поток воды и стал размышлять, как лучше перебраться через эту быструю и коварную воду. Лодки у него нет, поэтому его Чалому и ему самому придется плыть. Не страшно, если промокнет все, в том числе и одежда, но только не револьвер с боеприпасом. Поэтому Харка нарезал тонких ивовых прутьев и сплел круглую корзину. Хотя это была женская работа, он, когда надо, тоже мог с ней справиться. Корзина получилась практичной. В нее поместился не только револьвер с пулями, но и стрелы, палица, топор и одежда. Он закрепил корзину на голове. Лук и лассо перекинул на спину через плечо. Он не собирался скрывать следы на том месте, где входил в воду. Он знал, что сильное течение снесет его далеко вниз, и, если его не поглотит какой-нибудь водоворот, на том месте, где он выйдет на противоположном берегу, он тщательно уничтожит свои следы. Для этого лучше всего использовать русло какого-нибудь мелкого притока, впадающего в Миссури с юга. Солнце уже миновало свою высшую точку, когда Харка двинулся в путь. С корзиной на голове, он вскочил на коня и погнал его в воду. При этом он предоставил животному столько свободы, сколько было возможно, ведь дикие мустанги хорошо знакомы с дикой водой и еще жеребятами научились переправляться с матерями на другой берег, не захлебываясь. Когда мустанг потерял под копытами опору и отплыл в стремнину достаточно далеко, чтобы уже не пытаться повернуть назад к исходному берегу, Харка соскользнул с его спины и поплыл сам. При этом он держался вблизи коня, прилагающего все силы, чтобы поскорее выбраться из опасной быстрины. Харка плыл саженками. Его относило мощным потоком, но в каком-то месте вдруг задержало и чуть не засосало водоворотом в глубину. Ценой огромных усилий ему удалось вырваться и с такими же усилиями пришлось догонять Чалого, который уже видел перед собой в досягаемости противоположный берег и неистово рвался к нему. Харка и мустанг почти одновременно почувствовали под ногами илистое дно, а поскольку Чалый, увязая теперь копытами в иле, с трудом продвигался вперед, Харка догнал его и взял за поводья. Потом он ввел Чалого в русло притока, и они долго шли вверх по течению, в сторону юга. Брести по воде было тяжело и нудно, но это позволяло наилучшим образом скрыть следы. Только под вечер Харка выпустил коня на берег без поклажи, лишь с лассо на шее, и сам, легко ступая по невысокой траве, почти не оставлял следов. Он дал коню выбегаться на длинной привязи, потом метнулся к нему, вскочил верхом и ускакал. Всадник был так легок, что преследователь вряд ли мог бы по отпечаткам копыт определить, в каком месте он сел на коня. И до самой ночи он дал коню бежать так, как ему хотелось, не подгоняя его. Наконец они остановились. Харка исходил из того, что его персона не настолько важна, чтобы заставить какого-нибудь преследователя гнаться за ним целый день. И что того способа, каким он запутал следы, будет достаточно. Всадник и конь отряхнулись от влаги. Харка распечатал свою корзину, все в ней осталось сухим, и он был доволен, что переправа удалась ему так хорошо. Он позволил себе и животному долгий привал и вывесил сушиться на кусты одеяло из бизоньей шкуры, набрякшее водой. Следующей целью Харки была ферма Адамсона. Может, там он разживется меховой курткой и теплыми мокасинами на зиму. В фактории Абрахама он не хотел задерживаться с этой торговлей. В стойбище сиксиков в их вигваме оставались шкуры шести бизонов, убитых Маттотаупой, и шкура буйволицы, убитой Харкой. Эти шкуры еще не выдубили до полной готовности, но на зимнюю одежду их можно было бы выменять. Об этом утраченном имуществе Харка подумал лишь мельком. Он уже привык к тому, что снова и снова приходится все начинать сначала. Единственным, что неразлучно сопровождало его с ночи бегства из стойбища рода Медведицы и никогда не пропадало, был его конь да одеяло из шкуры бизона, которое он прихватил с собой. Тем большую привязанность он чувствовал, оставшись в одиночестве, к своему Чалому и к одеялу, украшенному изображениями подвигов отца. Харке попались следы, указывающие на близость индейского стойбища, но он тщательно обошел его стороной. Даже если бы жители этого стойбища были сиксики или манданы, не выказали бы враждебности и не задержали Харку, все равно он не хотел давать им отчет, кто он, откуда и куда путь держит. Найти ферму Адамсона в глуши было нелегкой задачей, но Харка предположил, что это будет не так уж и трудно. Томас и Тео подробно описывали ее расположение, к тому же бледнолицые всегда разжигают большие костры, дым которых индеец не только чует за мили по ветру, но и видит за двадцать километров издали. Но Харка не хотел попасть в руки северных дакота, поэтому был очень осторожен. Он часто останавливался, чтобы осмотреться; он приглядывался ко всем следам. Питался он скудно. То разорит мышиную нору, в которой найдет небольшой запас диких корнеплодов. То ему удастся подстрелить луговую собачку, этого мелкого жирного грызуна чуть больше белки. Но разводить огонь он больше не отваживался, поэтому хотя и был сыт, но удовольствия от еды не получал. Теплые дни миновали. После полуночи уже дул ледяной осенний ветер, предвестник зимы. По утрам прерия была покрыта инеем. Одеяло Харки из шкуры бизона все еще не просохло как следует после переправы через Миссури. Много попадалось ему волчьих следов. Должно быть, в этих местах они бродили целыми стаями. Из-за всего этого Харка очень обрадовался, когда однажды издали приметил дым, а с наступлением темноты – и красноватые всполохи огня. Должно быть, то был костер. И он погнал своего коня. Доскакав до возвышенности, с которой можно было осмотреться, он еще раз убедился, что перед ним была ферма. Он увидел крошечные тени многочисленных «одомашненных буйволов», стада которых обычно разводят белые люди, и, помимо открытого огня, заметил проблески света, проникающие, видимо, из дома, стоящего среди деревьев. Харка галопом поскакал в сторону костра. Когда он приблизился к стаду крупного рогатого скота, навстречу ему выбежали с яростным лаем две легавые собаки. Одна из них набросилась на всадника, но Харка схватил кожаный бич, хлестнул собаку по морде, и она отстала. Юный всадник доскакал до стада, которое – на его нюх, привычный к запахам диких животных, – отвратительно воняло. У костра стоял бородатый мужчина, держа в руке винтовку: – Эй! Кто идет? Конь, пасущийся рядом с ним, чутко поднял голову. – Я друг! – Харка, подъехав к костру, резко осадил коня так, что тот встал на дыбы. Приветственно поднял вверх безоружную руку, чтобы подчеркнуть свои мирные намерения. – Томас! – Харри! Харри! Мальчик, мальчик! Откуда ты взялся? Да еще посреди ночи! Молодой индеец спрыгнул на землю, взял коня за уздечку и подошел к Томасу: – Можно я у тебя побуду до утра? – Да сколько хочешь! Устраивайся. Но ты ведь не один? – Я один. – Но, дитятко… молодой человек… да садись же к костру! Харка спутал коня и сел. Впервые в своей жизни он почувствовал неудобство оттого, что у него нет трубки. Томас набил свою заново. – Такая неожиданность! Тепло расслабило Харку, тепло огня, к которому он вытянул ноги, и тепло тона, с каким его встретил Томас. Ковбой протянул молодому индейцу ломоть остывшего жаркого, и Харка принялся есть. – Как же ты нас нашел? Индеец молча указал на костер. – Да, да, костерок! Уж мы разжигаем, чтобы отпугивать волков. Эти бестии! Зима нынче ранняя, и все их бандитские своры нацелились на нашу скотину. Пятерых собак уже разорвали. Напали на отару овец, и те в панике разбежались. Двадцать две овцы у нас волки унесли. Адамсон вне себя! Харка презрительно опустил уголки губ. – А что тут сделаешь? – воскликнул Томас. – Прогнать волков. – Ага, попробуй. Мы можем их прогнать либо отравой, либо собаками, но собаки сами могут отравиться! Тео сегодня ночью с большинством собак у овечьего гурта, в той стороне, южнее дома. На Адамсона уже нападал волк, когда вчера случилась эта история с овцами. Он теперь лежит дома. Ох и хитрые же эти бестии. За километры убегают. Днем просто исчезают, как под землю. А вот ночью… Вот, слышишь? Видишь? Черт… Стадо коров сбилось в кучу, быки сопели и мотали рогами. Собаки, охранявшие стадо, собрались в кучку и свирепо лаяли. Харка вскочил и распутал Чалого, который тревожно прядал ушами и втягивал ноздрями воздух. Харка вскочил на коня. Томас держался рядом с ним. – Вперед, это волки. Мы должны нападать! – гневно крикнул юный индеец, потому что Томас, казалось, все медлил. – Ты хочешь дождаться, когда они зарежут коров? Собаки отступали с лаем, даже не собираясь грызться с волками. Скот сбивался плотнее, самые слабые были в середине, более сильные образовали внешнее кольцо и опустили рога. Вперед дальше всех выдвинулись два быка, туда-то и устремился Харка, а Томас последовал за ним и сделал два оглушительных выстрела. Быки глухо и угрожающе заревели. Молодой индеец не напрасно в своем родном стойбище рода Медведицы получил от товарищей прозвище Ночное Око. Он отлично видел в темноте и теперь разглядел еще издали через холку быка две зеленые светящиеся точки. Волчьи глаза! Харка послал первую стрелу; глаза исчезли. Вместе с тем юноша понял, какой тяжелый бой предстоит быку, обороняющему стадо. Рев стих. Бык припал на колени и рогами отшвырнул нападавшего волка высоко вверх, и то же проделал другой бык. Харка издал ликующий вопль и подлетел к быкам, притормозив коня. Злобная, мечущаяся тенями волчья стая, казалось, начала отступать – вероятно, чтобы напасть с другой стороны. Харка и Томас выстрелили одновременно – Харка беззвучно, Томас с грохотом. Кажется, стая потеряла пять волков: трех пристреленных и двух распоротых рогами быков. Остальные поджарые, длинноногие хищники убегали с быстротой мустангов, прячась за холмистую гряду. Харка взмыл на эту гряду на коне и увидел десять волков, уносящих ноги в сторону запада. Он снова выпустил стрелу и галопом помчался назад к стаду. Но оттуда, кажется, убежали все хищники. Зато слышались ружейные выстрелы Тео на юге, при отаре овец. Томас поскакал на своем коне на помощь брату, а собаки, знающие его как пастуха, побежали за ним следом. Харка остался с коровами один; только две легавые, что хотели напасть на него, когда он подъезжал, теперь держались рядом. Быки, одержавшие победу, расхрабрились. Они обегали стадо, пыхтели и рыли копытом землю в сознании своей силы. Кажется, волкам не так легко будет собраться для повторного нападения. По небу тянулись облака, группы звезд исчезали за ними и зажигались снова. Ветер раздувал костер так, что пламя то вздымалось вверх, то почти угасало. Его дрожащий отсвет падал на ночные луга, на которых топтались коровы, все еще встревоженные и напуганные. Обе легавые бегали, вынюхивая волчьи следы. Чалый Харки был в замешательстве. Быки, возбужденно галопирующие туда и сюда, пробудили в мустанге воспоминания об охоте на бизонов, и его тянуло броситься за быками вдогонку; вместе с тем он дрожал от страха перед волками. Харка продел локоть в поводья, чтобы в любой момент натянуть их и удержать мустанга. А руки ему были нужны для лука и стрел. Обе собаки, убежавшие далеко, подняли вой, и теперь Харка увидел, как они грызутся с крупным волком. Он хотел оставить хищника им, но тут волку подоспела подмога из стаи, и вот уж одна легавая вышла из строя, покусанная, а другая, преследуемая двумя волками, мчалась к Харке. Это была великолепная возможность для молодого стрелка показать свое умение. Харка натянул тетиву и сделал подряд два стремительных выстрела, поразив обоих волков. Подбежали, взрывая землю, быки и, полные ярости, подняли на рога уже мертвых хищников. Харке пришлось быть осмотрительным, как бы вместе с мустангом не стать жертвой ярости неистовых животных. С юга опять прогремели выстрелы, и до Харки донеслись хриплые крики Томаса и Тео, распаляющие собак. Тут проскрипела и дверь дома, скрытого среди деревьев у пруда – остатка пересохшей за лето речки. Кто-то вышел наружу, вскочил верхом на коня, привязанного у порога, и галопом поскакал к стаду. Всадник был странный, небольшой и полноватый, и, кажется, не замечал Харку. Поэтому молодой индеец громко крикнул: – Хий-е! И тогда всадник направился к нему. Когда он подъехал, Харка увидел, что это женщина в штанах, по всей видимости жена Адамсона. При ней было ружье. Доскакав до Харки, она удивленно вздрогнула, но он быстро объяснил ей по-английски, что он друг Томаса и помогает отогнать волков. Он попросил ее присмотреть за беспризорным костром, как бы на ветру не разгорелся степной пожар. А уж с волками при стаде он разберется сам. Поколебавшись немного, она последовала его совету, погнала лошадь к костру, спешилась и раскатала головешки. У овечьей отары больше не стреляли. Но беспокойство животных и людей не утихало до рассвета. Когда рассвело, ветер улегся. На небе скопились тучи и сбросили на землю короткий град. На людей и животных обрушились градины величиной с лесной орех, и прерия превратилась в белое поле, будто покрытое снегом. Коровы замычали, овцы заблеяли. В черных волосах Харки и в светлой гриве его коня застряли крупные градины. Он увидел, что женщина снова поскакала верхом к дому. С юга, от овечьего гурта, послышались ликующие крики Томаса и Тео, и Томас уже мчался галопом к Харке. – Триумф и победа! – кричал он. – Наши стада целы! Ни одной головы не пропало! Давай, Харри, отрезай волкам уши!