Я вглядываюсь в табличку на стене. – Кафе «Гринберри». – Шутишь, – говорит он. – Я живу прямо за углом. – Правда? – Ну да. Могу… зайти и поздороваться, если ты еще не уходишь. – Конечно, – быстро говорю я. – Буду рада. Несколько минут спустя дверь кафе со скрипом открывается, впуская порыв холодного воздуха. Я вздрагиваю, бросая взгляд в сторону входа. Эрик сразу же замечает меня и улыбается, медленно разматывая шерстяной шарф. – Привет, – говорит он, останавливается, чтобы взять со стойки дрип-пакет, и садится на стул рядом со мной. – Привет, – говорю я. Его зеленые глаза блестят в свете ламп. – Ну, рассказывай, как идут дела. Я рассказываю ему о книжном магазине, о маминых письмах, расспрашиваю о Франции, где, по его словам, было и прекрасно, и одиноко. Редакция поселила его в квартире на Монмартре, чтобы он написал серию из восьми статей об англо-французских отношениях. Я молчу о том, что на прошлой неделе прочитала его колонку и знала, что он недавно вернулся в Лондон. – Что делаешь вечером? – внезапно спрашивает он. Я улыбаюсь. – Ровно ничего. – Может быть… прогуляемся под снегопадом? – С удовольствием, – говорю я, улыбаясь еще шире. Мы одеваемся и выходим на улицу. Близится закат, и даже несмотря на плотную воронку туч над головой, воздух окрашен в розовый, неземной оттенок. – Я слышал, Дэниел скоро возвращается, – говорит он. – Готов поспорить, ты с нетерпением его ждешь. Я рассеянно киваю. – Может быть, вы продолжите с того места, на котором остановились? Я качаю головой. – Не думаю. – Почему? – Да просто так, – говорю я. – То есть он отличный парень, но у нас как-то… – Не сложилось, – говорим мы хором. Я со смехом киваю. – Думаю, в этом и есть прелесть взросления. Мы учимся прислушиваться к своей интуиции. Он усмехается. – Жаль, что я не слушал ее много лет назад. – Я тоже. Мы идем в дружеском молчании, каждые несколько мгновений оглядываясь друг на друга, словно ожидая, что другой заговорит. Наконец это делает Эрик. – Ты когда-нибудь была в «Принцессе Фэншань»? Я качаю головой. – Это китайский плавучий ресторан на трехпалубном корабле-пагоде, – объясняет он. – Нигде в Лондоне нет ничего подобного. – Плавучая пагода и принцесса? – переспрашиваю я. – Сочетание, перед которым невозможно устоять. – Нужно идти по Принс-Альберт-роуд до Камберлендского бассейна в Риджентс-парке. Отсюда можно дойти пешком. Поужинаем? Я одариваю его застенчивой улыбкой. – Ты приглашаешь меня на свидание? – В общем, да. Почему бы и нет? – Он усмехается. – Конечно, не Королевский автомобильный клуб, но… – Я с удовольствием. Пятнадцать минут спустя мы сидим в черных кожаных креслах за круглым столиком внутри плавучего ресторана. С потолка свисают праздничные красные фонарики. Эрик заказывает дим-сам, официант рекомендует нам утку и подходящее к ней вино. Я киваю в знак согласия. С нашего места мы видим несколько маленьких лодок, проплывающих по каналу. На улице быстро темнеет и холодает, но фонарики как будто согревают воздух теплым сиянием. – Ты уверена, что Дэниел не убьет меня за то, что я пригласил его девушку? – спрашивает Эрик, и я понимаю, что его старый друг – тема, которой нам не обойти. – Во-первых, я не его девушка, а во-вторых, точно не убьет. Уверяю тебя, каждый из нас пошел своим путем. Он кивает, все еще размышляя. – Как вы вообще познакомились? Не могу себе представить, чтобы он заявился в магазин купить книжку. То есть он, конечно, отличный парень, но не… – Любитель чтения, – заканчиваю я его фразу. – И отчасти в этом все дело. Я лезу в сумку и протягиваю ему свой драгоценный экземпляр «Последней зимы», после чего рассказываю всю историю. Он смотрит на книгу, потом снова на меня. – Ничего не понимаю. – На самом деле это история обо мне и моей маме, – говорю я и объясняю, как нам обеим нравился роман и как я нашла именно эту книгу с пометками на полях. Я показываю ему внутреннюю сторону обложки, где написано имя Дэниела. – Я просто должна была найти его, и нашла. – Я вздыхаю. – Но, увы, хотя это была его книга, пометки делал не он – и не сразу признался мне в этом. – Мои щеки горят, и мне внезапно начинает казаться, что я говорю слишком быстро или слишком много. – Я говорю не слишком бессвязно? Эрик спокойно перелистывает страницы. – Ты говоришь совершенно разумно. – Его лицо вдруг становится серьезным, как будто он собирается в чем-то сознаться. – Валентина, эта книга… она принадлежала… мне. Я округляю глаза, качаю головой и смеюсь. – Очень смешно, но, боюсь, я не настолько легковерна. – Кроме шуток, – продолжает он с серьезным, сосредоточенным лицом. – Не помню, как там оказалось имя Дэниела – может быть, он взял книгу у меня, а может, купил в студенческой букинистической лавке. Это было очень давно. В любом случае можешь не сомневаться: и книга, и пометки внутри определенно мои. У меня отвисает челюсть. – Ты серьезно? – Абсолютно, – кивает он. – Значит, это все время был ты. Он снова кивает. Нам приносят вино и дим-сам, и официант наполняет наши бокалы. – Скажи мне, – добавляет он. – По десятибалльной шкале, насколько ужасны самовыражения моей двадцатиоднолетней персоны? Я долго молчу. – Они… прекрасны, – говорю я. – Все, что ты написал… это просто поразительно. Наш разговор продолжается за ужином, и Эрик, оплатив счет, предлагает проводить меня домой. Я беру его под руку, естественно, будто вставляю ключ в замок. – Вот оно, – говорит он, когда мы шагаем вместе по Принс-Альберт-роуд, и смотрит на небо. – Чувствуешь? – Что я должна чувствовать? Он касается своей щеки.