– О кораблекрушении, – говорит он. – Оно случилось в 1908 году, а причина так и не установлена. – Превосходно, – говорит его мать и поворачивается ко мне. – Дэниел всегда выбирает самые интересные темы. Я улыбаюсь. – Это правда, – продолжает он. – Но интереснее всего одна малоизвестная деталь: на борту оказалась некая британская графиня, имевшая связи с королевской семьей, и после этого ее больше никто никогда не видел. Согласно историческим источникам, она погибла в результате несчастного случая во время прогулки верхом, но моя съемочная группа нашла ее имя в списках пассажиров судна. – Вот как! Неужели? – восклицает Эви. – Значит, ее смерть была ширмой? – Возможно, – говорит он с лукавой улыбкой. – Но тебе придется посмотреть фильм, тогда все узнаешь. Я отказываюсь портить финал – даже для семьи. Кроме того, вчера я подписал договор о неразглашении… с «Нетфликс»! – Что? – говорю я, поворачиваясь к Дэниелу. – Это невероятно! – Родители уже знают, – продолжает он. – Но тебе я хотел сказать отдельно. Я улыбаюсь. – Действительно, эту новость стоит отпраздновать, – говорю я, чокаясь с ним бокалами. – Это был величайший сюрприз для меня и команды. То есть мы знали, что вопрос рассматривается, но понятия не имели, что он будет решен так быстро и с таким энтузиазмом. – Я горжусь тобой, Дэнни, мой мальчик, – говорит Барбара, снова поворачиваясь ко мне. – Как мы тут будем без него, когда он переедет в Индию? Я поворачиваюсь к Дэниелу, моя улыбка гаснет. – В Индию? Он смотрит на мать, потом снова на меня. – Мама… выдала меня слишком рано, – говорит он, запинаясь. – Я просто не успел тебе сказать. Но честное слово, я собирался. Как раз сегодня вечером. – Он с усилием сглатывает. – Боже милостивый, Дэниел, – восклицает Барбара. Я не пойму, то ли она ругает его, то ли вот-вот расплачется. – Ты ей не сказал? Он касается моей руки. – Вэл, это всего на год, может быть, меньше. Это невероятная возможность, шанс поработать над самым важным фильмом в моей карьере – может быть, даже в моей жизни. Netflix оказывает нам огромную поддержку. Я знаю, мы с тобой только… начинаем, но… я надеюсь, ты понимаешь, что я… должен поехать. Я отвожу взгляд, и он снова тянется к моей руке. – Ты бы… поехала со мной? – продолжает он. – Дэниел, – говорю я, пытаясь подобрать правильные слова. – Все в порядке. Правда. Я очень рада за тебя. – Ну, они точно в тебя влюбились, – говорит Дэниел, когда мы выходим из дома его родителей. На улице очень холодно, но снежинок пока нет. – Они прекрасны. Несколько мгновений мы идем молча и без цели. Наконец он снова заговаривает. – Послушай, я хочу извиниться за мамины слова. Я сам собирался сказать тебе… сегодня вечером. – Он выглядит таким же красивым, как и всегда, в своих темных джинсах и куртке, на подбородке намек на щетину. – Я должен был поднять этот вопрос раньше. Я… Думаю, я просто боялся. – Боялся? – Послушай, я знаю, что все это некстати. Ужасно некстати. Но я наслаждался каждой минутой, которую мы проводили вместе, и боялся, что если расскажу тебе об Индии, ты… исчезнешь. – При всем моем уважении, – говорю я, – ты должен был сказать мне. Он вздыхает. – Ты права. Извини. Я вижу приближающееся такси и убыстряю шаг. – Мне, наверное, пора. – Вэл, пожалуйста, – говорит Дэниел, указывая на скамейку перед закрытым кафе. – Давай поговорим еще немного? Я киваю и сажусь рядом с ним на скамейку. – О чем тут говорить? Ты уезжаешь в Индию. Он открывает рот, чтобы возразить, но я останавливаю его. – Дэниел, ты даже снег не любишь! – Не люблю, – признает он. – Вот видишь! – чувствую, что начинаю мыслить все более ясно. – А я люблю снег! – Зато мы оба ненавидим баклажаны. У нас есть что-то общее! Я хмурюсь. – Похоже, это единственное, что у нас общего, – кроме книги, которую мы оба любим. Наши глаза на мгновение встречаются, но он быстро отводит взгляд и потирает шею, как будто мое замечание вызвало у него острую боль. – Вэл, послушай, – наконец говорит он. – О, черт, даже не знаю, как сказать. Я округляю глаза. – Ты гей? Женат? Или нет: ты только выдаешь себя за успешного документалиста и не едешь ни в какую Индию! Он смеется. – Нет, все мимо. Но, честно говоря, любой из этих вариантов был бы… проще, чем то, что мне нужно тебе сказать. – Что же? – Эти заметки на страницах твоей книги… они… не мои. – Он вздыхает, его глаза полны сожаления. – Что ж ты сразу не сказал? – Нужно было сказать, – отвечает он. – Но, послушай, когда я познакомился с тобой, все это было так… удивительно. Ослепительная, интересная американка, которая взяла и появилась в моей жизни из ниоткуда. Да, я должен был сразу же расставить точки над «i», но что потом? Упустить возможность познакомиться с тобой поближе? Он пытается поймать мой взгляд, но я отворачиваюсь. – Извини, – говорит он. – Это уже второе извинение за вечер. Я сегодня в ударе. – Мне тоже очень жаль, – говорю я, вставая при виде приближающегося такси. – Слушай, мне понравилось знакомство с твоей удивительной семьей и… с тобой. Но мне пора. Удачи тебе в Индии. Удачи во всем. – Но постой, – говорит он, протягивая ко мне руку, но я ее не беру. – Прощай, Дэниел. Глава 32 Элоиза Милли вошла в магазин и поставила в вазу на прилавке букет пионов. – Доброе утро, – поздоровалась она, но я не улыбнулась. – Почему ты такая мрачная? – Сегодня… день рождения Валентины. Ей восемнадцать. – О, Эл, – прошептала Милли, положив руку мне на плечо, и мы обе посмотрели на фотографию моей дочери: она стояла на прилавке магазина с самого открытия. Я смахнула слезу с правой щеки, поймав ее на полпути. – Прошло шесть лет с тех пор, как я видела ее в последний раз. Как ты думаешь, какая она сейчас? – Легко себе представить, – ответила Милли. – Она энергичная, вдумчивая и страстная – совсем как ты.