– А ты, Милли? – продолжает он. – Пойдешь с нами? Она смотрит отстраненно, словно возвращается к главе старой любимой книги, которая когда-то взволновала ее сердце и волнует до сих пор. – Спасибо, нет, – наконец говорит она. – Идите вдвоем. У меня здесь… много дел. Эдвард, похоже, разочарован, но Милли приняла решение. Он поворачивается к окну и делает знак водителю, ожидающему на улице. – Подожди, – говорит Милли. – Прежде чем ты уйдешь. У меня… есть кое-что для тебя. Мы наблюдаем, как она идет в заднюю комнату и мгновение спустя возвращается с сумкой для одежды, которую вручает Эдварду. Он расстегивает молнию, и мы видим мужской пиджак. – Помнишь? – Как будто это было вчера, – говорит он. – Эл попросила меня сохранить его, и… я хранила. – Дэвид, – с улыбкой говорит он, поворачиваясь к водителю. – Пожалуйста, позвоните в «Кларидж» и закажите столик. Лучший, если возможно. Я старик, но мне очень повезло. Я приглашаю на чай одну из самых красивых женщин Лондона. – Он подмигивает мне. – И я надену этот смокинг, с которым расстался в 1968 году. Эдварду уютно в прошлом, и я поощряю его идти по дороге, по которой ведет его память: там я могу мельком увидеть маму. Потому что она там, с ним. Сначала на балконе Королевского автомобильного клуба, где они случайно встретились, посмеялись и поговорили, заканчивая друг за друга фразы. И условились встретиться следующим вечером. Эдвард рассказывает мне, как он нарисовал ей карту уединенного бара-библиотеки, который обнаружил еще в детстве, и как она поделилась своей мечтой открыть книжный магазин, а потом разговор был прерван срочным сообщением. Которое оказалось ложным. – В тот вечер моя сестра увидела меня с Элоизой на балконе, – сказал он. – Она посеяла в моей семье семя беспокойства. Видишь ли, она полагала, что девушка из Ист-Энда, какой бы яркой и великолепной она ни была, – неприемлемая пара для наследника значительного состояния. – Он делает глоток чая, и когда ставит чашку обратно на блюдце, я замечаю, что его рука слегка дрожит. – Мне было наплевать на предрассудки Женевьевы, но любовь родителей была для меня важна. Мне потребовалось некоторое время, чтобы убедить их, что если я и женюсь, то по любви, и только по любви. В конце концов они это поняли. – Но для вас с мамой оказалось слишком поздно? – Я надеялся, что не будет, – продолжает он. – Но несколько месяцев спустя я увидел ее в клубе Ретта за ужином. Я был с другой женщиной, а она – с… твоим отцом. – Он с трудом сглатывает. – Она выглядела… такой красивой. Мне потребовались все силы, чтобы не смотреть на нее. – Он кивает. – После этого я звонил ей несколько раз, но так и не дозвонился. Мне нужно было снова увидеть ее, поэтому, как и в вечер нашего второго свидания, я устроил для нее охоту за сокровищами, оставляя поблизости подсказки. Я улыбаюсь. – Так мы снова нашли друг друга, и это было… волшебно. Она была волшебной. Больше всего на свете мне хотелось начать жизнь с ней прямо там и немедленно; она тоже этого хотела. В конце концов, сердце хочет того, чего оно хочет. Но, как и прежде, время оказалось нашим врагом. – Что вы имеете в виду? – Она уже приняла предложение твоего отца выйти за него. – И она ждала ребенка, – добавляю я. – Милли мне сказала. – Да, – говорит он. Когда-то я любила рассматривать свадебную фотографию родителей, на которой мама была в белом платье. Но я понятия не имела, что скрывалось под этим платьем: беременность, связавшая ее с папой, который увез ее в Калифорнию, и за этим последовал неизбежный выкидыш. Эдвард усиленно моргает, сдерживая слезы. – Как видишь, время трагичным образом работало против нас. Я киваю. – Как и Элоиза, я женился на другой. У нас была счастливая жизнь, двое детей. Глядя на нас со стороны, можно было подумать: вот оно, семейное счастье. Но на самом деле мое сердце принадлежало другой. Когда я услышал, что Элоиза вернулась в Лондон, мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не навестить ее. Я не стал этого делать из уважения к жене. Но через год после ее смерти я наконец пришел к Элоизе. Она уже была тяжело больна, и у нас оставалось не так много времени. Но я дорожу теми днями, которые мы провели вместе в конце ее жизни. Всегда буду дорожить. – Ничего себе, – говорю я и качаю головой, пытаясь осмыслить услышанное. – Мне жаль, что ты узнаешь это от меня, а не от своей мамы. – Он опускает взгляд на бумажный пакет на соседнем стуле. – Но у меня есть кое-что для тебя – от нее. Он кладет пакет себе на колени, и я вытаращиваю глаза. – Она попросила меня найти тебя и передать тебе это. Мне жаль, что это заняло у меня так много времени. – Я смотрю, как он достает маленькую деревянную коробочку. На крышке безошибочно угадываются слова «Чувства Цицерона». Он вкладывает ее мне в руки, я поднимаю крышку и извлекаю запечатанный конверт: ключ, который я искала. Моя дорогая Вэл, теперь ты встретилась с Эдвардом, и я надеюсь, что вы подружились. Как и ты, он был тем, кого я любила перед смертью, и буду любить его в вечности. Хотя моя жизнь пошла не совсем по плану, у меня было то, чего нет у многих людей, – настоящая любовь, пусть даже она сопровождалась душевной болью. Но настоящее счастье для меня – знать, что вы вместе, возможно, именно сейчас. Я мечтала об этом моменте тысячу раз. Жаль только, что меня нет с вами. Вэл, у меня столько желаний… Теперь последняя подсказка: Перси покажет тебе дорогу, а ключ ты найдешь у Милли. Я буду ждать. С любовью, мамуля Эдвард не спрашивает, о чем написала мама, и я ему не говорю. Некоторое время мы молча сидим рядом, уставившись на маленькую вазу с нарциссами на столе. Вылезая из такси, я перепроверяю адрес, который написал мне Дэниел, и глубоко вздыхаю, поднимаясь по ступенькам особняка, где он вырос. Это очаровательный дом в самой красивой части Ноттинг-Хилла. На двери висит венок из лавровых листьев, и я наклоняюсь, чтобы вдохнуть аромат, который напоминает мне о Калифорнии. Прежде чем я поднимаю руку, чтобы постучать, дверь распахивается, и появляется симпатичная, хорошо одетая женщина лет шестидесяти. Она протягивает ко мне руки. – А вот и ты! – говорит она. Каштановые волосы свободными локонами обрамляют ее лицо. – Мы будем так рады познакомиться с тобой, Валентина! Пожалуйста, входи! Я мать Дэниела, Барбара. – Она точная копия Дэниела; у них одинаковые глаза. – Ах, какая ты красивая, он так и говорил. Пойдем-ка в дом. Говорят, вечером будет снегопад! – Привет, детка, – говорит Дэниел, приветствуя меня быстрым поцелуем. Наклонившись ко мне, он шепчет: «Мама уже влюбилась в тебя». Я улыбаюсь. Он берет меня за руку и ведет в гостиную. – Ты сказала, что пойдет снег? – спрашивает он, пока Барбара наливает нам по бокалу вина. – У мамы есть сверхъестественная способность: о погоде она знает все. Она кивает. – Только что услышала в новостях. Говорят, надвигается фронт, может быть, даже метель. Дэниел хмурится. – Серьезно? Только снега нам не хватает. Ненавижу эту мерзость. Я поворачиваюсь к нему. – В самом деле? Ты ненавидишь снег? – Именно, – говорит он, мотая головой. – Он только все портит. Два года назад один из моих проектов застопорился из-за снегопадов. – Так было всегда, – замечает Барбара. – Даже в раннем детстве он не интересовался снегом. – Она пожимает плечами. – Дэниел всегда знал, что ему нравится, а что нет. – Ну, – говорю я, – я, например, думаю, что в снеге есть… что-то волшебное. – Говорит та, что выросла в солнечной Калифорнии, – парирует он. Я держусь твердо. – Какая разница, кто говорит! Кроме того, я провела вторую половину детства в Сиэтле, забыл? Он кивает, но мой аргумент не имеет никакого веса – он против снега, и все. – Папа, – говорит он, когда я смотрю в окно, желая увидеть первую снежинку. – Присоединяйся к нашей дискуссии. – Ты в команде Снеговиков или нет? Его отец, довольно красивый седовласый мужчина, вскакивает на ноги, не обращая внимания на мою протянутую руку. Как и его жена, он предпочитает обнять меня. – Сынок, я в той команде, в которой состоит эта очаровательная молодая леди. – Команда Снеговиков растет, – говорю я, и Дэниел качает головой. Я знакомлюсь с сестрой Дэниела, Эвелин, Эви, которая, как мне сказали, на шестом месяце беременности и ждет девочку. Ее муж Марк молча улыбается рядом с ней. Оба мне очень нравятся. На самом деле, они все замечательные. Каждый по-своему. Дэниел сжимает мое бедро под столом. Его сестра и мать подают ужин, блюдо за блюдом: куриное карри, рисовый пилав, салат и блюдо приготовленных на пару овощей. – Расскажи нам о Шотландии, дорогой, – говорит Барбара, передавая Дэниелу рис и сияя от гордости. – Было холодно, – говорит он. – Жутко холодно. Но нам удалось снять нужные кадры до того, как камеры превратились в кубики льда. Эви наклоняется, выкладывая куриное карри на тарелку Марка, а потом на свою. – Дэниел, напомни мне, о чем твой фильм.