Валентина На следующий день – Доброе утро, – весело говорю я Милли и Лайзе, подхватываю на руки Перси и целую в мохнатую башку. – У кого-то хорошее настроение, – говорит Лайза, отрываясь от работы: она составляет композицию из роз для клиента, который заказал букет и книгу Джейн Остин для заболевшей подруги: идеальное сочетание. Я улыбаюсь, рассматривая ее букет. Хотя Лайза не профессионал, у нее врожденный талант к флористике. – Вчера вечером приходил Дэниел. Она тянется за очередной розой. – И как? – И мне… понравилось. – У-у, как я рада за тебя. Правда, Вэл. – Она морщит нос, оглядывая свое творение. – А я даже рассказывать не буду, какое у меня вчера было кошмарное свидание. – Очень жаль, я… – Да ладно, – говорит Лайза, пожимая плечами. – Так уж мне на роду написано. – Она снова переключается на вазу с розами, добавляя к нам веточку эвкалипта. – Может, где-то и есть настоящая любовь, но она не для меня. – Будь здесь моя мама, она бы посоветовала тебе не ныть и воспрянуть духом. Не вешай носа, Чарли. Лайза вздыхает. – Она верила в настоящую любовь, пусть даже у них с папой ее не было. Даже в детстве я чувствовала, что ее сердце тоскует о ком-то или о чем-то, – реальном или воображаемом. Как будто она… не знаю… вроде как грезила наяву, если в этом есть какой-то смысл. И я всегда спрашивала себя… – Его звали Эдвард, – кашлянув, говорит Милли из-за прилавка. Мы с Лайзой удивленно оборачиваемся. – Человек, которого любила твоя мама. Она по уши влюбилась в него с первого взгляда. Хотя я всегда знала, что брак моих родителей не походил на любовный роман, в глубине души я надеялась, что ошибаюсь, что, возможно, они по-настоящему любили друг друга, хотя и были очень разными. Как ни странно, вера в то, что я произошла от союза двух любящих людей, давала мне какое-то утешение, даже опору. Но сейчас мне правда нужнее, чем иллюзорный душевный покой, поэтому я слушаю с комком в горле, ожидая, что скажет Милли дальше. – Они мало встречались, – говорит она. – Но это были лучшие дни в жизни Элоизы. – Как… они познакомились? – В Королевском автомобильном клубе, на Пэлл-Мэлл в Сент-Джеймсе. Я чувствую, как время останавливается. Звучит знакомо, но почему? – Погоди, – говорю я. – Королевский автомобильный клуб. Это же туда Дэниел пригласил меня на ужин… сегодня вечером! – Я замолкаю и задумываюсь: надо же, я собираюсь посетить место, где навсегда перевернулось мамино сердце. – Он дал ей свой пиджак, – задумчиво говорит Милли, как будто читает воспоминания со страницы, написанной в ее сердце. – Я никогда не видела такой тонкой ткани. – Она помолчала. – Он был дьявольски красивым и душевным – из тех людей, которые, стоит им войти в комнату, становятся центром внимания. – Она улыбается своим мыслям. – Твоя мама была такой же. – Но что же случилось? Почему у них ничего не вышло? – Вэл, эта часть истории может удивить или даже шокировать тебя. Я осторожно киваю, и Милли продолжает. – Время сработало против них самым трагичным образом. Когда Эдвард признался ей в любви, было… слишком поздно. Она ждала ребенка – от твоего отца. С тяжелым сердцем я сопоставляю факты. Этот ребенок, которого тогда носила мама, был, конечно, не мной, а приходился мне братом или сестрой и должно быть, умер задолго до того, как я появилась на свет. – Так она… – Я не могу выговорить этих слов. – Да, она потеряла ребенка, – продолжает Милли. – И это разбило ее и без того разбитое сердце и оказало огромное влияние на твоих родителей – на обоих. Так вот она, правда, которую мама все эти годы прятала в самой глубине души. Она была несчастна, потому что вышла замуж не за того мужчину. – Почему же она просто не уехала домой, – спрашиваю я, – и не отыскала человека, которого любила? – Было уже слишком поздно. Он женился на другой, и даже не будь этого, Элоиза никогда не бросила бы Фрэнка после того, через что они прошли. Преданность была ее второй натурой. Она поступила так, как считала наилучшим. Но за это пришлось заплатить немалую цену – своим счастьем. – Она вздыхает. – Но потом появилась ты, и ты, милая, стала ее светом в окошке. Я прокручиваю эту мысль в голове, чувствуя, как земля на мгновение закачалась. Если бы она выбрала другого мужчину – Эдварда, – то была бы счастлива, а я… Милли кладет руку мне на плечо. – Извини. Тебе, должно быть, очень тяжело это слышать, но разве ты не видишь, что в этом есть и своя красота? Я качаю головой. Какая там красота! Я вижу одну только горечь. – А больше всех на свете, моя дорогая, она любила тебя. Я прислоняюсь спиной к краю прилавка, осознавая серьезность слов Милли. Я хочу ей верить, но это так трудно. – Если это правда, скажи мне вот что: как можно бросить человека, которого любишь больше всего на свете? Милли открывает рот, но не произносит ни слова: может быть, объяснения нет, а может быть, в этой истории есть что-то еще, чего она просто не хочет рассказывать. Я качаю головой: как в этом разобраться? Хорошо бы мама была здесь, чтобы хоть как-нибудь – как угодно – объяснить, почему она так внезапно ушла из моей жизни. Но если она не может дать мне ответов, в которых я так нуждаюсь, вдруг их может дать тот человек, которого она любила? – Милли, а этот Эдвард… все еще в Лондоне? Они соединились, когда она вернулась сюда? – И да, и нет. Он в Лондоне, но, боюсь, у них так и не было такой возможности. К тому времени он женился, у него была семья. – Ее глаза смотрят отстраненно. – Этот вариант отпадал. Я киваю. Мне хочется узнать больше о человеке, которому принадлежало мамино сердце. – Каким он был, кроме того, что ты мне уже рассказала? – Ну, – начинает она. – Насколько мне известно, он был успешным бизнесменом и преданным отцом. Спустя годы после того, как Элоиза с твоим отцом уехали в Калифорнию, я однажды видела, как он вез детскую коляску в Риджентс-парке. – Она улыбается. – Элоиза рассказала мне об… интересной татуировке у него на плече. – Татуировка? – В виде скрипки. Я склоняю голову вправо. – Он что, играл? Милли качает головой. – Вообще-то это довольно забавно. Твоя мама рассказала, что он сделал татуировку, чтобы всегда слышать «музыку в ушах». – Зависнешь дома, подруга? – спрашивает Лайза, когда мы вместе поднимаемся наверх в мою квартиру. – Да, наверное. Мне просто… многое нужно обдумать. – Я опускаюсь на диван, она садится рядом. – Понимаю, – отвечает она. – И сочувствую. Если тебе от этого станет легче, то в двадцать три года я узнала, что у моей мамы десять лет был роман с одним учителем из моей начальной школы. Неким мистером Хартли. Это было непостижимо. Дело в том, что этот тип имел привычку, сидя за столом, подстригать волосы в носу. Я смеюсь. – Серьезно, брал ножницы из коробки для рукоделия и совал прямо в нос. Ужасная гадость. До сих пор не пойму, что мама в нем нашла. – Она улыбается, но тут же снова становится серьезной. – Послушай, Вэл, есть кое-что еще об… Эдварде, чего Милли не сказала, потому что она… не знает. – Что же? Лайза делает глубокий вдох. – Перед смертью Элоизы он… навещал ее. Прямо здесь. – В самом деле? Откуда ты знаешь? – Потому что видела, как он поднимался и спускался по лестнице. Он приносил ей еду навынос, цветы, даже водил ее в парк. – Она изучает мое лицо. – Однажды, когда я пришла проведать ее, она рассказала мне, что его зовут Эдвард и что она встретила его целую жизнь назад. Она выглядела такой счастливой. – Лайза, почему ты мне не сказала? – Извини, – говорит она. – Я не пыталась ничего скрывать, просто… не хотела тебя расстраивать. Я киваю. – Но почему мама скрыла это от Милли? Странно. Они же были близкими подругами.