– Ряды галерей, где продают работы начинающих художников. Ты же сам говорил, что хотел бы заменить импрессионистскую картинку в гостиной чем-то более современным. Вот я и решила взглянуть. – Верно, – сказал он. – Я знаю, ты любишь девятнадцатый век, но этот дом требует чего-то поновее. Может быть, в этот раз выберешь что-нибудь на мой вкус? Вот еще, хотела ответить я, выберу, что хочу. Но тут на лестнице появилась Вэл. – Мамуля, папочка, а давайте на мой следующий день рождения у нас будет торт в розовую и белую полоску! – объявила она. Я не могла сдержать улыбку: в этом вся моя дочь с ее брызжущим жизнелюбием. Ей совсем недавно исполнилось двенадцать, она задула свечи на торте (украшенном засахаренными фиалками – ее идея) – и вот уже мечтает о следующем празднике. – Думаю, звучит отлично, – ответила я. Фрэнк молчал, пока мы с Вэл обсуждали достоинства глазури из помадки. В конце концов мы решили, что сливочный крем – лучший вариант. Я поцеловала ее, и она убежала обратно в свою комнату. Ей нужно было делать уроки, но я знала, что не меньше времени она потратит на размышления о списке гостей на следующий год и о торте. В прихожей я надела свитер, мазнула губы розовой помадой и посмотрела на свое отражение в зеркале у двери. – Какая ты сегодня красивая, – сказал Фрэнк, подойдя сзади, так что я даже вздрогнула. – Спасибо, – сказала я, переводя дыхание. Его замечание походило скорее на обвинение, чем на комплимент. – Все в порядке? – продолжал он. – Ты сегодня сама на себя не похожа. – Забавно, – сказала я, взяв ключи от «вольво». – Наоборот, похожа на себя, как никогда. В квартале искусств я долго бродила среди киосков, останавливаясь, если что-то привлекало мое внимание. Конечно, я была одна, как это часто бывало в Калифорнии, но впервые за долгое время не чувствовала себя одинокой. Я остановилась, чтобы полюбоваться пейзажем, напомнившим мне английскую деревню, куда мама как-то возила меня в детстве, но думала все еще о Фрэнке: о его тревогах, его потребности держать под контролем внешнюю часть нашей жизни – и меня. Я вздохнула, двинулась дальше и снова остановилась, чтобы рассмотреть современную картину на стенде справа. Сценка сразу же нашла отклик в моем сердце: маслом на холсте была изображена маленькая девочка, прыгающая в бассейн, а на заднем плане современный дом, построенный в середине века. Картина совсем небольшая, но я знала, что Фрэнку она понравится, и, самое удивительное, она нравилась и мне. Перекресток двух миров, двух сердец, подумала я, доставая из сумочки деньги, которые недавно раздобыла, продав несколько своих старых платьев из «Хэрродса» в комиссионном магазине. Я заплатила художнику и сунула в сумку картину – подарок Фрэнку. Предложение мира. Возвращаясь к машине, я услышала свое имя, которое эхом отдалось в темноте. – Элоиза? Обернувшись, я увидела в нескольких футах сзади себя мужчину. В темноте я не сразу узнала его, но уже миг спустя поняла, что к чему. – Я Питер – сказал он, улыбаясь. – Мы познакомились на пляже. У вас были проблемы с парковкой. Помните? Я помнила. – Да, конечно. Привет… Питер. – Как дела? – Хорошо, спасибо, – сказала я и пошла вперед, обходя мужчину с тяжелым фотоаппаратом на плече. Питер последовал за мной. – Папарацци собрались в полном составе, – сказал он. – Ходят слухи, что здесь Голди Хоун с дочерью. – У меня, конечно, есть свои проблемы, – сказала я, улыбаясь, – но я рада, что жизнь на виду у всех к ним не относится. – Знаю, – ответил он, догоняя меня. – Я бы тоже ни за что не променял свою свободу. Свобода. Я задумалась об этих словах Питера, хотя согласиться могла лишь отчасти. Он жил жизнью, которую для себя выбрал; у меня же никогда не было американской мечты. Земля свободных, отчизна храбрых, говорят они здесь, но я не чувствовала себя ни свободной, ни храброй – просто… невидимой. – А что вы делаете сегодня вечером? Может быть, я могу пригласить вас… на поздний ужин или выпивку? Кажется, меня… увидели. Польщенная, я остановилась, поудобнее перехватила сумку с картиной для Фрэнка и обдумала приглашение Питера. Сначала это показалось безобидным, даже забавным – немного выпить, немного поболтать, может быть, даже прогуляться до пляжа и скинуть обувь. Конечно, это означало бы пересечь черту, но как же мне хотелось знать, что там, за этой чертой, так долго отгораживавшей мой безопасный, удобный, но одинокий мирок! Я чувствовала взгляд Питера, предлагавший мне сделать первый шаг, войти вместе с ним в новый мир свободы. Но как бы это ни манило, я знала, что моим проводником станет не он. И вообще ни один мужчина. – Извините, – сказала я. – Я бы с удовольствием, я бы рада, но, видите ли, я замужем. И я просто… не могу. – О, – ответил он; понимание и разочарование в равной степени отражались на его лице. – Ну, если передумаете, позвоните, ладно? – Конечно, – сказала я, помахав на прощание. Нет, не передумаю. Сейчас сяду в машину, поеду домой, поцелую Валентину в сонную макушку и отправлюсь спать – одна. Глава 23 Валентина На следующий день Наступил вечер сбора средств. Мы все ощущали радостное возбуждение, смешанное с паникой. Мы с Милли пришли в квартиру Лайзы, чтобы начать вечер с праздничного тоста. – Как я выгляжу? – спрашивает Милли, встревоженно разглядывая свое отражение в зеркале. – Великолепно, – говорю я, любуясь ее длинным вечерним платьем с черными блестками. – Фернандо будет сражен наповал. Кстати, когда он появится? Она бросает взгляд на часы. – Я встречаюсь с ним перед магазином через десять минут. Боже мой, нужно торопиться! – Да не дергайся ты, – ворчит Лайза, нанося на веки Милли серо-коричневые тени. – А то будешь похожа на енота, ты этого добиваешься? Через пару секунд она отступает, чтобы полюбоваться своим шедевром, удовлетворенно кивает и брызгает закрепляющим спреем. Я рада, что она выбрала для Милли классическую, приглушенную палитру, а не раскрасила ее как барабанщицу девчачьей панк-рок-группы. – Вот, – говорит она. – Шик-блеск. Пока я открываю шампанское, Лайза надевает платье – короткое, синее, с фестонами на талии и россыпью павлиньих перьев на плече. Если кто-то и может позволить себе такое безумство в одежде, то это Лайза. Кроме того, платье подходит к ее волосам. Я улыбаюсь про себя, наливая нам по бокалу шампанского, пока она наносит на веки голубые блестки. – За «Книжный сад», – говорю я, поднимая бокал. – Пусть живет и цветет. – За лучших друзей, – говорит Милли. – И за новые романы, – добавляет Лайза, подмигивая нам обеим. Мы чокаемся и берем сумочки. Я бросаю на себя последний косой взгляд в зеркало. Собираясь в Лондон на неопределенный срок, я и не думала, что мне придется наряжаться, не говоря уже о том, чтобы пойти на второе свидание с мужчиной, сошедшим со страниц книги. К счастью, во время нашей первой экскурсии по Примроуз-Хилл Лайза показала мне небольшой бутик на нашей улице. Я не зря надеюсь, что мои коллеги – владельцы местного бизнеса поддержат «Книжный сад»: я ведь, в свою очередь, поддерживаю их. Перебрав несколько вариантов, я в конце концов остановилась на простом, но элегантном черном коктейльном платье с пояском на талии. – Сюда нужно ожерелье, – говорит Лайза. Я пожимаю плечами. – Боюсь, на этом фронте у меня нет выбора. – У твоей мамы была целая коллекция украшений, – говорит Милли. – Пойдем со мной. Я следую за ней наверх: ясно, что она знает мамину квартиру как свои пять пальцев. – Вот, – говорит она, указывая на огромную шкатулку с драгоценностями в спальне. Я заметила ее еще в день приезда, но почему-то так и не смогла себя заставить изучить содержимое. Теперь я его вижу благодаря Милли. Я наблюдаю, как она открывает каждое отделение, тщательно осматривает каждую вещицу, пока наконец не находит нужное. – Вот, – говорит она, застегивая у меня на шее массивное хрустальное ожерелье. – Платье чудесное, но нужно что-то необычное, чтобы оживить его. Я дотрагиваюсь до ключицы и смотрюсь в зеркало. Мне бы в жизни не пришло в голову надеть что-то подобное, но Милли права: яркое цветовое пятно подчеркивает линию платья, так же как капелька лимонной цедры усиливает аромат блюда. – А как тебе идет! – добавляет Лайза, стоя в дверях. – Твоя мама его особенно любила, – объясняет Милли. – Одна из вещиц от Трифари 1930-х, которые она собирала на распродажах имущества в Калифорнии. Я снова касаюсь ожерелья и тянусь за своим шампанским. Милли тут же откашливается. – Вэл, Лайза, – говорит она. – Подойдите поближе. Она поднимает свой бокал.