– Ты умер, – сказал Питер. – Знаешь, это так странно, – ответил якобы-Харди. – Совершенно не помнишь, как все произошло. И совсем не чувствуешь боли, Пит. Даже почти приятно. Нет, правда, приятно. И уже не надо ни о чем волноваться. Никаких забот. Это большой плюс. – Что ты сделал с моей матерью? – О, да с ней все отлично! Он там с ней наверху. Тебе нельзя туда. А мне велели пока поболтать с тобой. Хи-хи! Питер дико взглянул на стену, увешанную дротиками и пиками, но она была слишком далеко: – Да ты просто не существуешь! – закричал он, чуть не плача. – Тебя убили! Он схватил лампу со столика у одного из диванов. – Я б так не сказал, – возразил Джим. – Ты ошибаешься, утверждая, что меня нет, поскольку вот он я! Разве это не я только что сказал «привет»? Давай мы с тобой… Питер со всей силы запустил лампу ему в грудь. Пока лампа летела, Джим продолжал говорить: – …присядем и… Попав в него, лампа взорвалась облаком света, состоящим из маленьких молний, и врезалась в стену. Питер пробежал через гостиную, почти рыдая от нетерпения и страха за мать. В дальнем конце комнаты он миновал арку, и его ноги заскользили по черно-белым изразцовым плиткам. Справа была массивная парадная дверь, слева – устланная ковровой дорожкой лестница. Питер метнулся наверх. Добежав до первой площадки, он остановился: лестница кончилась. Впереди, в конце коридора, напоминающего галерею, он увидел подножие другой лестницы, ведущей, очевидно, в другую половину дома. – Мама! И тут он услышал тихий всхлип – совсем рядом. Он повернулся к красивой двери спальни Льюиса и толкнул ее – и опять услышал жалобный стон матери. Питер влетел в комнату. И замер. Мужчина из дома Анны Мостин стоял у большой кровати. Полосатая пижама свисала с кресла. Мужчина был в черных очках и вязаной шапочке. Его руки сжимали горло Кристины Барнс: – Мастер Барнс, – сказал он. – Как же вы, молодежь, осточертели, шляетесь всюду. И суете свои очаровательные носики в чужие дела. Мне кажется, ты заслуживаешь порки. – Мам, они не существуют, их нет! – сказал Питер умоляюще. – Только скажи – и он исчезнет! Глаза матери вылезли из орбит, тело сотрясали конвульсии. – Не слушай их, они влезают в голову и гипнотизируют! – О да, не нужны нам такие сложности, – сказал мужчина. Питер сделал шаг к столу у окна и взял вазу с цветами. – Пацан! – скомандовал мужчина. Питер согнул руку. Лицо матери посинело, язык вывалился. Горло Питера издало яростный мяукающий звук, и он замахнулся на очкастого. Внезапно две холодные маленькие ручки сомкнулись вокруг его запястья. Удушливая волна смрада, вони давно умершего и долго пролежавшего на солнце животного окатила его. – Молодец, пацан, – сказал мужчина. Шляпная булавка 5 Гарольд Симс сердито ввалился в машину, и Стелле невольно пришлось отодвинуться к двери: – Ну, в чем дело? Ты что вытворяешь? Стелла достала из сумочки пачку сигарет, прикурила и молча протянула пачку Гарольду. – Я спрашиваю, в чем дело? Мне пришлось пилить двадцать пять миль, чтоб сюда добраться, – он оттолкнул ее руку. – Вообще-то это была твоя идея встретиться. Во всяком случае, по телефону это прозвучало именно так. – Я имел в виду встретиться у тебя дома, черт возьми! И ты прекрасно это знаешь. – А я передумала и назначила встречу здесь. Мог бы и не приезжать. – Но я хотел тебя видеть! – Тогда какая тебе разница – здесь или в Милбурне? Можешь и здесь все рассказать. Симс врезал кулаком по приборной доске: – Черт бы тебя побрал! На меня давят. И давят здорово. И я не хочу, чтоб еще ты создавала мне проблемы. Какой смысл было назначать встречу на этом Богом забытом шоссе? Стелла взглянула на него: – О, мне кажется, здесь очень мило. А тебе? Такая красота кругом. Но, отвечая на твой вопрос, скажу: все дело в том, что я не хочу, чтоб ты приходил в мой дом. – Ты не хочешь, чтоб я приходил в твой дом, – повторил он и какое-то мгновение выглядел настолько глупым, что Стелла поняла: она для него осталась полной загадкой. Мужчины, не понимающие ее, были ей совершенно не нужны. – Нет, – сказала она мягко, – не хочу. – Но, господи, можно же было встретиться где-нибудь в баре, ресторане или ты могла бы приехать в Бингэмптон… – Я не хотела, чтоб нам мешали. – Ладно, сдаюсь, – поднял он руки. – Похоже, тебя совершенно не интересуют мои трудности. – Гарольд, – сказала она, – уже на протяжении нескольких месяцев я только и слышу, что о твоих проблемах и трудностях, и все это время я слушала тебя очень внимательно. Он резко и шумно выдохнул, накрыл ладонью ее руку и сказал: – Давай уедем? Я хочу, чтоб ты уехала отсюда со мной. – Это невозможно, – Стелла погладила его ладонь, затем убрала руку. – Даже и не думай, Гарольд. – Тогда после Нового года. У нас будет достаточно времени, чтоб поставить в известность Рики. – Он снова сжал ее руку. – Оказывается, ты не только грубиян, ты еще и наивен. Тебе сорок шесть. Мне шестьдесят. И у тебя здесь работа. – У Стеллы было такое чувство, словно она говорит с одним из своих детей. На этот раз она довольно твердо убрала свою руку и положила ее на руль. – О проклятье! – простонал он. – О черт! О дьявол! Мой контракт истекает в конце года. Факультет не дает мне рекомендацию на повышение, а это означает, что я должен уйти. Хольц меня сегодня обрадовал. Он сказал, что ему очень жаль, это он придумал новое направление в исследовательской работе, а я, видите ли, не очень удачно вписываюсь в коллектив. А еще, мол, у меня слишком мало научных публикаций. Ну да, я уже два года ничего не публиковал, но это не моя вина, ты знаешь. Я приготовил три статьи, а любой другой антрополог в стране публикует… – Я уже все это слышала, – прервала Стелла. Она придавила окурок в пепельнице. – Ну да… Но сейчас это особенно важно. Эти молокососы просто подсиживают меня. Самый шустрый из них собирается в следующем семестре жить в индейской резервации и заключить контракт с издательством «Принстон Юниверсити Пресс», а у Джонсона вот-вот выходит книга, и… в общем, надо мной топор. – Не хочешь ли ты сказать, Гарольд, что предлагаешь мне бежать с тобой в тот момент, когда ты практически остался без работы? – Я хочу, чтоб ты была со мной. – И куда же ты собрался? – Не знаю. Может, в Калифорнию. – О Гарольд, ну нельзя же быть таким невыносимо банальным! – взорвалась она. – Ты хочешь жить в автофургоне? Питаться бутербродами? Вместо того чтобы плакаться мне, тебе следовало бы строчить письма, резюме, искать работу! И почему ты считаешь, что я с радостью брошу все и буду нищенствовать с тобой? Я была твоей любовницей, но не женой. – Она помедлила, но все же добавила: – И слава богу. – Я не могу без тебя, – глухо проговорил Гарольд. – Это просто смешно. – Не могу, поверь, просто не могу без тебя. Стелла видела, что он с трудом сдерживает слезы. – А сейчас ты не просто банален, ты к тому же и очень жалеешь себя. Как ты себя жалеешь, Гарольд! Я долго этого не понимала, но недавно, думая о тебе, я представила тебя с плакатом на груди: «Достойный сожаления». Согласись, Гарольд, в последнее время наши отношения совсем разладились.