– Что ж, если я так тебе противен, зачем ты продолжаешь встречаться со мной? – Просто у тебя было мало конкурентов. И, кстати, встречаться с тобой я больше не намерена. В любом случае ты будешь слишком занят поисками работы, чтобы удовлетворять моим капризам. И я буду слишком занята, ухаживая за мужем, чтобы выслушивать твои жалобы. – Мужем? – переспросил Симс, уже просто ошеломленный. – Да. Он значит для меня намного больше, чем ты, а в настоящий момент очень нуждается в моей помощи. Так что, боюсь, все кончено. Больше я тебя не увижу. – Этот высохший маленький… этот старый мерин?.. Да не может быть! – Поосторожней! – предупредила Стелла. – Да он такой ничтожный… незначительный! – взвыл Симс. – И ты столько лет дурачишь его! – Все, хватит. Он какой угодно, только не высохший, и я больше не намерена слушать, как ты оскорбляешь его. Я всю жизнь экспериментировала с мужчинами, и Рики всецело меня удовлетворяет, чего, осмеливаюсь сказать, тебе никогда не удастся, а если я кого и дурачила – так это только саму себя. Я думаю, мне пора в отставку – в респектабельность и в границы светских приличий. И еще. Если ты не в состоянии понять, что Рики раз в пять тебя значительней, значит, ты просто обманываешь себя. – Господи, да ты, оказывается, можешь быть настоящей сукой, – сказал Гарольд, и его маленькие глаза расширились, насколько это было возможно. Она улыбнулась: – «Ты – самое ужасное и жестокое существо, какое я когда-либо знал», – как сказал Мелвин Дуглас Джоанне Кроуфорд. Не помню, правда, как называется тот фильм, но Рики в восторге от этой фразы. Почему бы тебе не позвонить ему и не узнать название картины? – Да-а, представляю, каково было тем мужикам, которых ты смешала с собачьим дерьмом. – Некоторые из них довольно успешно трансформировались в мужиков. – Сука ты, – рот Гарольда опасно сжался. – Знаешь, как и все мужчины, необычайно жалеющие себя, ты очень груб, Гарольд. Пожалуйста, выйди из моей машины. – Ты рассердилась, – поразился он. – Я остаюсь без работы, ты бросаешь меня, и ты еще сердишься? – Да. Пожалуйста, выйди, Гарольд. Возвращайся в свой маленький эгоистичный мирок. – Я могу. Могу и уйти прямо сейчас, – он подался вперед, – а могу и силой заставить тебя делать то, что тебе всегда так нравилось. – Понятно. Ты угрожаешь изнасиловать меня, Гарольд? – Это больше, чем просто угроза. – Ага, это обещание, не так ли? – спросила она, впервые увидев в его облике звериную жестокость. – Ну что ж, прежде чем ты начнешь слюнявить меня, я тебе тоже кое-что пообещаю. – Стелла подняла руку к лацкану и вытащила из-под него длинную шляпную булавку: она уже много лет с ней не расставалась, с того дня, как однажды какой-то мужчина целый день следовал за ней, пока она ездила по магазинам. – Если ты сделаешь хоть одно движение ко мне, я обещаю воткнуть эту штуковину тебе в шею. – И улыбнулась: улыбка не оставляла сомнений в ее решительности. Он подскочил на сиденье, словно ужаленный, и, выбравшись из машины, с силой хлопнул дверью. Стелла подала «вольво» назад, переключила скорость и вылетела на полосу. – Проклятье! – он ударил кулаком в ладонь. – Чтоб ты разбилась! Симс поднял камень с обочины и швырнул его через шоссе. Затем какое-то время стоял, тяжело дыша. – Господи, ну и сука! Он запустил пятерню в густые волосы; он был слишком разозлен, чтобы ехать в такую даль в университет. Симс стоял и смотрел на лес, темнеющий сразу за кюветом, на круглые ледяные лужицы меж деревьев, на четыре полосы шоссе, что бежало вверх по подсыхающему склону холма. Рассказ 6 – Мы только что поругались, – продолжил Льюис. – Ссорились мы редко, но когда это все же случалось, чаще не прав бывал я. На этот раз ссора произошла оттого, что я уволил одну из горничных. Это была девушка из деревни близ Малаги. Мне уже не вспомнить ее имени, помню лишь, что она была со странностями, а может, мне лишь так казалось. – Он прочистил горло и подвинулся к огню поближе. – А уволил я ее из-за того, что она помешалась на оккультизме. Она верила в колдовство, злых духов – типичный спиритизм испанских крестьян. Собственно, ее увлечение мало меня тревожило, хотя она постоянно пугалась, видя во всем знамения: птиц на лужайке, неожиданный дождь, разбитый стакан – такого рода. Причиной для увольнения послужил ее отказ прибирать в одной из комнат отеля. – Да уж, чертовски уважительная причина, – сказал Отто. – Я тоже так думал. Но Линда сочла, что я был несправедлив к девушке. Прежде она никогда не отказывалась убирать в этой комнате. Девушку чем-то расстроили постояльцы, она сказала, что они злые или что-то в этом духе. Звучало это абсурдно. Льюис сделал еще один глоток из фляжки, а Отто подложил ветку в костер. Флосси подошла ближе и легла у самого огня. – А эти постояльцы, они были испанцами, Лью-исс? – Американцами. Женщина из Сан-Франциско по имени Флоренс де Пейсер и маленькая девочка, ее племянница. Алиса Монтгомери. Прелестная малышка лет десяти. И с ними их служанка, метиска по имени Росита. Они занимали большие апартаменты на верхнем этаже. Знаешь, Отто, трудно представить себе менее жуткую троицу. Несомненно, Росита была в состоянии следить за чистотой, и она скорее всего так и делала, но в обязанности нашей горничной входила уборка, один раз в день она должна была заходить к ним. И вот однажды она отказалась сделать это… В общем, я уволил ее. Линда же требовала, чтобы я изменил график дежурств так, чтобы у них убирал кто-то другой. Льюис уставился на огонь: – Люди слышали, как мы тогда ссорились, и это тоже было редкостью. Мы находились не в доме – в розовом саду, и, кажется, я кричал. Мне тогда казалось, что это дело принципа. И Линде – тоже. Разумеется… Я вел себя глупо. Следовало просто переделать график, как просила Линда. Я заупрямился – через день-другой она бы наверняка меня отговорила, однако она не дожила… – Льюис откусил кусочек сардельки и деликатно жевал, не чувствуя вкуса. – В тот вечер миссис де Пейсер пригласила нас с женой на ужин к ним в номер. Обычно мы ели у себя, стараясь не попадаться на глаза постояльцам, но время от времени кто-то из них приглашал нас на ленч или ужин. Я подумал, что миссис де Пейсер хочет продемонстрировать нам свое великодушие, и дал согласие. Этого делать не стоило. Я чувствовал себя таким уставшим – просто без сил. В тот день привалило как никогда много работы. Помимо тяжелого спора с Линдой, я еще помог перегрузить двести ящиков вина с машины на склад и днем отыграл обязательные встречи на нашем теннисном турнире. Все, что мне следовало сделать – это быстро перекусить и завалиться спать, а мы пошли к ним ужинать; это было около девяти часов. Миссис де Пейсер предложила нам напитки, затем мы договорились с официантом, что еду он подаст без четверти десять. Росита нас обслужит за столом, а официант вернется в ресторан. Ну вот… Я прикончил один напиток, и голова пошла кругом. Флоренс де Пейсер дала мне еще один, после чего я годился лишь на то, чтоб попытаться поговорить с Алисой. Она была милой девочкой, но никогда не заговаривала первой. Чувствовалось, что она буквально напичкана благовоспитанностью, – малышка была настолько апатичной и вялой, что порой казалась туповатой. Видно, родители сплавили ее на лето к тетушке. Позже я начал подозревать, что мне в напиток подмешали какой-то гадости. Я довольно странно себя чувствовал, я точно не был пьян, мне не было плохо, но я чувствовал какую-то… раздвоенность. Словно парил над самим собой. Флоренс де Пейсер предложила нам прокатиться на ее яхте, конечно, мы стали отказываться. Линда обратила внимание, что мне нехорошо, однако миссис де Пейсер не придала этому значения. Разумеется, я заявил, что чувствую себя прекрасно. Мы сели ужинать. Я умудрился чуть перекусить, но испытывал сильнейшее головокружение. Алиса во время еды не проронила ни слова, но время от времени застенчиво поглядывала на меня, как на диковинку. Я себя таковой не чувствовал. Мои ощущения были совершенно непонятными: пальцы немели, челюсти тоже, цвета окружающих предметов казались бледнее, чем на самом деле, и я абсолютно не ощущал вкуса еды. После ужина тетушка отправила Алису спать. Росита принесла коньяк, к которому я не притронулся. Я был в состоянии говорить и, возможно, казался нормальным всем, за исключением Линды, но все, чего я хотел, – это поскорее лечь. Их номер, такой просторный, казалось, давил на меня – давил на нас троих, сидящих за столом. А миссис де Пейсер все говорила и говорила, удерживая нас. Затем из спальни послышался голос девочки – она тихонько звала меня: – Мистер Бенедикт, мистер Бенедикт! – снова и снова. Миссис де Пейсер попросила: – Будьте добры, сходите к ней. Вы ей так понравились. – Конечно, – ответил я. – С радостью схожу и пожелаю ей спокойной ночи. Но Линда меня опередила. Она поднялась из-за стола и сказала: – Дорогой, ты слишком устал. Разреши, я подойду к ней. – Нет, – сказала миссис де Пейсер, – ребенок зовет его. Но было поздно. Линда уже подходила к спальне девочки. А потом стало поздно и вообще для чего-либо. Линда вошла в спальню, и через секунду я понял, что что-то не так, что-то ужасно неправильно. Потому что оттуда не доносилось ни звука. Я слышал полушепот девочки, когда она звала меня, и я наверняка должен был слышать, как Линда говорит с ней. Это была самая оглушающая тишина в моей жизни. Я был как в тумане, однако чувствовал, что миссисс де Пейсер пристально смотрит на меня. Тишина тикала, стучала, отсчитывала мгновения. Я поднялся и пошел к спальне. Я был на полпути, когда Линда начала кричать. Это были жуткие крики… такие пронзительные… – Льюис покрутил головой. – Я ударом распахнул дверь и ворвался в комнату как раз в тот момент, когда услышал звон разбитого стекла. Линда замерла в окне, повсюду осколки. Потом она упала. Я был слишком потрясен и испуган, чтобы окликнуть, остановить ее. Секунду я не мог двигаться. Я смотрел на девочку, на Алису. Она стояла на кровати, прижавшись спиной к стене. На секунду – менее чем на секунду – мне показалось, что она самодовольно ухмыляется мне. Я подбежал к окну. За спиной раздались рыдания Алисы. Увы – помощь Линде уже была не нужна. Мертвая, она лежала на асфальте дворика. Маленькая кучка людей, вышедших из ресторана после ужина подышать вечерним воздухом, обступила ее тело. Некоторые посмотрели наверх и увидели меня, высовывающегося из разбитого окна; женщина из Йоркшира закричала. – Она решила, что ты столкнул ее, – сказал Отто. – Да. Она доставила мне много неприятностей, когда позже давала показания в полиции. Я мог провести остаток жизни в испанской тюрьме. – Лью-исс, а эта миссис де Пейсер и маленькая девочка – разве они не объяснили, как все произошло на самом деле? – Они сразу выписались. У них была бронь еще на неделю, однако, пока меня допрашивали в полиции, они собрались и уехали. – И полиция не пыталась найти их? – Не знаю. Я их так и не нашел. И еще одну странную вещь я тебе скажу, Отто. У этой истории был просто анекдотичный финал. Выписываясь и оплачивая счет за гостиницу, миссис де Пейсер предъявила карточку «Америкэн Экспресс». Она произнесла перед клерком маленькую речь – сказала, мол, очень сожалеет, что вынуждена уехать, что очень хотела бы как-то помочь мне, но это невозможно, так как она и Алиса испытали такое потрясение, что не в силах здесь оставаться. Через месяц мы получили уведомление от «Америкэн Экспресс» о том, что карточка недействительна. Настоящая миссис де Пейсер давно умерла, и компания не вправе начислять новые долги на ее счет. – Льюис, как ни странно, рассмеялся. Одна из прогоревших веток упала на угли, взметнув облачко искр над снегом. – Она надула меня, – сказал он и вновь рассмеялся. – Вот и все. Как тебе мой рассказ? – Я бы сказал, это очень американская история, – сказал Отто. – Тебе следовало расспросить ребенка, что у них там произошло. По крайней мере, почему она стояла на кровати. – Да неужто я не спрашивал?! Я схватил ее и встряхнул, как куклу. Но она лишь плакала. Затем я потащил ее к тете так быстро, как только мог. Другой возможности поговорить с ней у меня не оказалось. Отто, почему ты сказал, что это очень американская история? – Потому, мой друг, что в твоей истории сплошные призраки. Даже кредитная карточка. А сам рассказчик – больше всего. И это, мой друг, и называется echt Amerikanisch. – Ну, не знаю… – произнес Льюис. – Отто, я схожу прогуляюсь немного. Просто похожу вокруг пару минут, не возражаешь? – Захватишь свое модное ружьецо? – Не стоит, никого убивать я не собираюсь.