Он все же решил подняться. Дойдя до площадки, он, помедлив, взглянул в маленькое окошко на солнце и влажные деревья и пошел наверх. Коридор был светел, тих и пуст. Спальня Льюиса располагалась справа, – когда-то две комнаты объединили, убрав стены. Одну из старых дверей тогда же заделали, вторую заменили дверью с ореховой планкой искусной ручной работы. Из-за тяжелой медной ручки эта дверь закрывалась с характерным щелчком, и именно этот звук он слышал. Льюис стоял перед дверью, не в силах заставить себя открыть ее. Он опять прочистил горло. Мысленным взором он видел свою обширную спальню, ковер, тапочки у кровати, пижаму, брошенную на спинку кресла, окна, из которых смотрел сегодня утром. А страшился он одного: на кровати ему представлялось разложившееся за четырнадцать лет тело его жены. Льюис поднял руку, чтобы постучать; задержал ее в дюйме от двери, опустил. И, коснувшись массивной дверной ручки, все же заставил себя повернуть ее. Замок, открываясь, щелкнул. Он закрыл глаза и толкнул дверь. Он открыл глаза и встретил солнечный свет, льющийся из окон, что находились прямо напротив двери, пижаму в голубую полоску на спинке кресла и зловоние разложившейся плоти. «Добро пожаловать, Льюис». Льюис храбро переступил порог и шагнул в омут утреннего света, заливавшего комнату. Взглянул на пустую кровать. Жуткий запах улетучился так же мгновенно, как и возник. Теперь он чувствовал лишь легкий аромат срезанных цветов на столе у окна. Он подошел к кровати и нерешительно коснулся простыни. Она была теплой. Через минуту он стоял внизу с телефонной трубкой в руках: – Отто. Ты не боишься егерей? – Ах, Лью-исс. Завидев меня, они бегут без оглядки. Хороший денек, и ты решил погулять с собаками? Приезжай, лучше шнапсу выпьем. – Да нет, давай лучше побродим, хорошо? – сказал Льюис. – Прошу тебя. 2 Когда прозвенел звонок, Питер вышел из класса и направился по коридору к своему шкафчику. Его одноклассники уже устремились в кабинет истории, но он задержался у шкафчиков, сделав вид, что ищет учебник. Тони Дрекслер, его приятель, назойливо околачивался рядом, а потом наконец спросил: – Есть новости от Харди? – Нет, – Питер еще глубже наклонился в шкафчик. – Зуб даю, он, наверно, уже в Гринвич Вилледж. – Ну. – Давно не попадал в историю. Уроки делал? – Нет. – Не свисти, – Дрекслер рассмеялся. – Ладно, я пошел. Питер кивнул. Вскоре он остался один. Оставив учебники в шкафчике, но забрав пальто, он с лязгом захлопнул железную дверцу и побежал по коридору в туалет. Закрывшись в кабинке, он дождался звонка на урок. Минут через десять он выскользнул из туалета. Коридор был пуст, и он помчался к выходу. Никто не заметил, как он покинул школу. В ста ярдах справа на грязном поле потели первогодки на уроке гимнастики; две девчонки уже наворачивали штрафные круги вокруг школьного стадиона. Никто не обратил на него внимания: школа включилась в размеренный ритм работы, подчиненный звонкам. В квартале от Скул-роуд Питер свернул в переулок и оттуда направился окольными путями к центру, обходя стороной площадь и торговый квартал, пока не дошел до Андерхилл-роуд, ведущей к 17-му шоссе. Полмили прошагав по Андерхилл-роуд, он уже прилично удалился от города: вокруг начинались голые поля, вдали окаймленные лесом. Когда показалось шоссе, он перелез через алюминиевое заграждение, перебежал через одну полосу трассы, переждал проходящие машины и перебежал через вторую. Там он поднял руку и пошел вдоль обочины. Он должен встретиться с Льюисом: он должен поговорить с ним о матери. Он представил себе, как бросается на Льюиса, молотит кулаками по его красивому лицу… Потом ему представился другой Льюис – как тот улыбается и говорит ему: не волнуйся ни о чем, я вернулся из Испании не затем, чтобы сбивать с толку ваших мам. Если бы он услышал от Льюиса эти слова, он бы все рассказал ему о Джиме Харди. Питер голосовал минут пятнадцать. Наконец около него притормозила голубая машина. Средних лет мужчина, потянувшись, открыл правую дверь: – Куда едешь, сынок? Мужчина был коренаст, одет в помятый серый костюм со слишком туго затянутым голубым галстуком. Рекламные брошюры в беспорядке валялись на заднем сиденье. – Да просто вперед по шоссе, миль шесть-семь, – сказал Питер. – Я скажу, когда будем подъезжать. Он забрался в машину. – Вообще-то это противоречит моим принципам, – сказал мужчина, выруливая с обочины. – Простите? – Противоречит моим принципам. Ездить автостопом довольно опасно, особенно для таких симпатичных ребят, как ты. Думаю, тебе не следует увлекаться этим. Питер громко рассмеялся, удивив водителя и себя самого. Машина остановилась у начала дорожки Льюиса, но мужчина не отпустил его, не дав на прощание еще совет: – Послушай меня, сынок. Никогда не знаешь, кто тебе встретится на этих дорогах. Это может быть какой угодно негодяй или извращенец. – Он ухватил руку Питера в тот момент, когда тот открывал дверь. – Обещай мне, что это в последний раз. Обещай мне, сынок. – Хорошо, обещаю, – сказал Питер. – Всевышний знает о твоем обещании, – мужчина отпустил его руку, и Питер выбрался из машины. – Погоди, сынок. Еще секундочку. – Питер, в нетерпении переминаясь, ждал, пока мужчина, потянувшись, взял одну из брошюрок с заднего сиденья. – Это поможет тебе, сын мой. Прочти и храни при себе. Здесь ты найдешь ответ на все. – Ответ? – Верно. И покажи ее своим друзьям, – он вручил Питеру дешевого вида брошюру «Сторожевая башня»[17]. Машина ушла; Питер сунул брошюру в карман и повернулся к дорожке. Глядя на нее, он подумал, что еще ни разу толком не видел его дома – с шоссе просматривались лишь серые пики над лесом. Сейчас, шагая по дорожке, он их не видел. Снег почти растаял, и дорога блестела, отражая солнце сотнями маленьких зеркал. Приметив верхушки башенок с шоссе, Питер не подозревал, как далеко ему еще идти и как глубоко в лесу спрятался дом. Дойдя до первого поворота, когда уже можно было разглядеть часть фасада за деревьями, он впервые задумался, что же он делает. Он подошел ближе. Дорожка разветвлялась и убегала прямо к переднему фронтону, казавшемуся величиной с городской квартал. Окна в переплетениях рам отражали солнце. Другое ответвление огибало дом и упиралось в мощенный булыжником двор, завершавшийся, как подумал Питер, конюшней: он видел лишь угол. Он не мог представить, что вторгнется в столь импозантное место: казалось, здесь можно неделю бродить в поисках выхода. Очевидность затворничества Льюиса, его непохожести на всех других ставила планы Питера под сомнение. Войти сюда было равносильно вторжению в дом на Монтгомери-стрит. Питер обошел дом сзади, пытаясь сопоставить размах серой громады с тем, что он знал о Льюисе. Для Питера, ничего не знавшего об истории дома, он выглядел настоящим королевским дворцом и требовал совершенно иного восприятия владельца. А с тылу дом все-таки казался скромнее: дверь на кирпичном крыльце, простая, «домашняя» деревянная отделка стен конюшни – в такой обстановке Питер чувствовал себя уютнее. И только он обратил внимание на две тропинки, убегающие в лес, как услышал голос у себя в голове: «А теперь, Питер, вообрази Льюиса в постели с твоей матерью. Представь, как он лежит с ней». – Нет, – прошептал он. «Пофантазируй, Питер: как она, обнаженная, двигается под ним. Представь…» Питер замер, и голос сразу исчез. С шоссе на дорожку свернула машина. Льюис вернулся. Питер сначала подумал, может, дождаться Льюиса здесь, чтоб тот увидел его, подъезжая, но машина быстро приближалась к дому, и Питера перестало волновать, заметит его Льюис или нет. Он побежал к конюшне и спрятался за углом. На двор перед домом выкатился пикап его матери. Питер тихонько застонал и услышал тихий смех, прошелестевший вдоль деревянной стены конюшни. Затем он постарался успокоиться и увидел, как его мать выбирается из пикапа. Ее лицо было расстроенным, бледным, напряженным и таким сердитым, каким он никогда не видел. Из-за угла он наблюдал, как она протянула руку в салон машины и дважды просигналила. Затем выпрямилась, обошла пикап спереди и направилась к маленькой двери в задней части дома. Сейчас она постучит, подумал он, однако, немного порывшись в сумочке, она достала ключ и отперла дверь. Питер услышал, как она зовет Льюиса. 3 Льюис объехал большую лужу на изрезанной колеями дороге, ведущей к сырной фабрике. Та представляла собой квадратный, похожий на бунгало, деревянный дом, который Отто сам построил здесь, в долине близ Эфтона, у подножья лесистых холмов. В вольерах за фабрикой тявкали собаки. Льюис остановил машину у пандуса для погрузки продукции, вскочил на него, распахнул настежь металлические створки дверей и вошел в помещение фабрики. В нос ударил запах свернувшегося молока. – Лью-исс! Отто стоял у противоположной стены маленького цеха, окруженный механизмами и аппаратами, и пробовал сыр в круглых деревянных формах. Когда формы наполнялись, его сын Карл отвозил их на весы, записывал вес и номер формы, а затем складывал в углу. Отто сказал что-то Карлу и двинулся по деревянному полу навстречу Льюису, протягивая руку. – Как я рад видеть тебя, дружище. Но, Лью-исс, ты выглядишь страшно усталым! Тебе точно нужно немножко моего домашнего шнапсу! – А ты выглядишь таким занятым, – ответил Льюис, – но я буду очень благодарен за угощение. – Занятым! Не беспокойся о моих делах. Карл теперь может обо всем позаботиться, правда, Карл? Он стал настоящим сыроваром. Почти как я.