– И ты станешь реже болтаться по пивбарам с Джимом Харди. – Это был уже не вопрос, а приказ, и Питер кивнул. – С ним ты точно попадешь в беду. – Он не такой плохой, это все сплетни, – сказал Питер. – Он просто не знает меры, понимаешь, он просто не останавливается и… – Достаточно. Беги в школу. Или тебя подбросить? – Нет, я пешком. И так приду раньше времени. – Топай, скаут. Через пять минут, с книгами под мышкой, Питер вышел из дому. Где-то в душе по-прежнему прятался страх, охвативший его, когда отец спросил о субботней ночи, – этот эпизод он решил по возможности полностью вычеркнуть из памяти, но страх еще маячил зыбким островком, окруженным морем самоуспокоения. Его отец больше озабочен тем, чтобы они стали ближе, чем тем, что он может вляпаться в неприятности с Джимом Харди, а субботняя ночь сама потом отойдет в прошлое и станет чем-то далеким – как сестры Дэдам. Питер завернул за угол. Тактичность его отца пролегла между ним и теми загадочными событиями, что произошли две ночи назад. В какой-то мере отец был его защитой от них; ничего ужасного ему не грозит; его защищала даже его незрелость. Если он не сделает ничего плохого, ничего страшного с ним не случится, а страхи останутся позади. Дойдя почти до середины площади, он уже было совсем позабыл о своем страхе. Ежедневный путь в школу пролегал мимо отеля, но в этот раз он свернул на Уит Роу. Морозный ветер бил в лицо; стайка воробьев с чириканьем летела через занесенную снегом площадь, то и дело меняя направление. Мимо проехал длинный черный «бьюик», и на переднем сиденье он разглядел двух старых адвокатов, друзей отца. Он помахал им, и Рики Готорн поднял руку в ответ. Он дошагал уже почти до конца Уит Роу и проходил мимо припаркованного «бьюика», когда его внимание вдруг привлекла какая-то суматоха на площади. Незнакомый Питеру мускулистый мужчина в солнцезащитных очках бродил там по снегу. На нем был жилет в горошек и вязаная шапочка, но по белизне кожи за ушами Питер определил, что голова у него выбрита. Незнакомец хлопал в ладоши, заставляя воробьев испуганно вспархивать, как от выстрела: он вел себя совершенно неразумно, как животное. И никто – ни бизнесмен, поднимающийся по красивым восемнадцатого века ступеням Уит Роу, ни идущие за ним следом длинноногие секретарши в коротких пальто – не замечал его. Мужчина снова хлопнул в ладоши, и до Питера дошло, что тот смотрел только на него. Его ухмылка напоминала оскал голодного леопарда. Он двинулся по направлению к Питеру: Питер же застыл, чувствуя, что мужчина движется быстрее, чем шагали его ноги. Он повернулся, чтобы убежать, и увидел на одном из покосившихся надгробных камней у собора маленького мальчика со спутанными волосами и ухмылкой на изможденном лице: не такой свирепый, как тот мужчина, он был с ним единой сутью, одной крови. Мальчишка тоже пристально смотрел на Питера, вспомнившего в этот момент, что видел Джим Харди на заброшенном вокзале. Глупое лицо сморщилось и затряслось – ребенок захихикал. Питер, чуть не выронив учебники, рванулся бежать, боясь оглянуться. А теперь несколько слов скажет наша мисс Дэдам 5 Трое мужчин сидели в коридоре третьего этажа университетской больницы в Бингэмптоне. Ни один из них не испытывал никакой радости от нахождения тут: Хардести казалось, будто он глупо выглядит в городе крупнее Милбурна, что тут никому нет дела до его власти, а еще, что приехал он сюда напрасно; Неду Роулзу не нравилось надолго покидать кабинет в редакции «Горожанина», полностью переложив на плечи служащих верстку и редактирование; а Дон Вандерлей слишком устал колесить по незнакомым обледенелым дорогам Востока. Предложение исходило от Рики Готорна. – Я не виделся с ней целую вечность и понимаю, что она уже давно парализована, однако, может быть, удастся хоть что-то узнать от нее. Если вы, конечно, решитесь на поездку в такую погоду. Темный полдень напоминал вечер; вьюга копила силы, чтобы вот-вот обрушиться на город. – Вы полагаете, что между смертью ее сестры и вашим… делом может существовать какая-то связь? – Все может быть… – допустил Рики. – Я, конечно, не уверен, но кто знает… Разве можно сказать наверняка? Но, поверьте мне, я чувствую, что это важно. Поскольку вы здесь, с нами, мы ничего не станем скрывать от вас. Сирс, возможно, не согласится со мной, а вот Льюис – пожалуй, да. – И тут же быстро добавил: – А может, для вашей же пользы вам следует уехать из Милбурна, и как можно скорей. И поначалу это предложение казалось верным. Бингэмптон, в четыре-пять раз крупнее Милбурна, даже в такой темный гнетущий день казался другим, более светлым миром: интенсивное движение, новые здания, молодежь, гомон городской жизни – он соответствовал своему времени и отталкивал маленький Милбурн назад, в сентиментальный век дешевого готического романа. Этот город помог Дону понять, каким отрезанным, заброшенным был Милбурн, как неизбежно способствовал он рождению необузданных фантазий Клуба Фантазеров, – и как всем этим Милбурн всколыхнул в воображении образ Доктора Рэбитфута: его город. В Бингэмптоне не витали в воздухе мрачные предчувствия смерти, не чувствовалось тайны, прячущейся в рассказах и ночных кошмарах стариков. Однако на третьем этаже больницы чувствовался Милбурн – он проявлялся в неуверенности и волнении Хардести, в его грубом «А какого черта вы сюда притащились? Вы из города. Я видел вас в „Хемфрис Плэйс“». Милбурн был в гладких волосах Неда Роулза, в его мятом костюме: дома Роулз выглядел всегда опрятно и хорошо одетым; здесь же он казался провинциалом. Бросалось в глаза то, что его жилет слишком короток, а брюки мятые и вытянутые на коленях. И манеры Роулза, в Милбурне сдержанные и приветливые, здесь раздражали застенчивостью. – Прямо как снег на голову, старушка Ри – сразу вслед за Фредди Робинсоном. Он ведь приезжал к ней, за неделю до ее смерти. – А как она умерла? – спросил Дон. – И где мы можем повидаться с ее сестрой? Здесь, наверно, часы приема? – Ждем ее лечащего врача, – сказал Роулз. – А что касается ее смерти, я решил не сообщать подробностей в газете. Чтобы продавать газеты, необязательно нужны сенсации. Но наверно, в городе и так знают. – Я работаю дома и почти совсем не выхожу. – А, новая книга. Замечательно! – Так вот вы кто! – воскликнул Хардести. – Только писателя нам и не хватало. Бог ты мой! Мне предстоит допрос свидетеля в присутствии отважного редактора и какого-то писателя. А эта старушенция – откуда она, к черту, узнает, кто я такой? Как она поймет, что я шериф? «Вот что его волнует, – подумал Дон. – Хардести похож на Уайетта Эрпа: жутко неуверен в себе и потому хочет, чтобы все знали, что у него есть значок шерифа и пистолет». Очевидно, эта мысль отразилась на его лице, потому что Хардести вдруг сделался более агрессивным: – Так, а пока послушаем ваш рассказ. Кто вас прислал? Зачем вы приехали в Милбурн? – Дон – племянник Эдварда Вандерлея, – устало произнес Роулз. – Он выполняет кое-какую работу для Сирса Джеймса и Рики Готорна. – Господи, опять эта парочка! – простонал Хардести. – Это они попросили вас навестить старуху? – Мистер Готорн, – ответил Дон. – Ха, мне, наверно, надо грохнуться на пол и прикинуться красной дорожкой. – Хардести закурил, игнорируя запрещающий знак на стене в конце коридора. – Эти двое опять темнят. Хитрецы. Ха! Круто… Роулз отвернулся, явно взволнованный; Дон взглянул на него, ожидая объяснений. – Давай, храбрец, скажи ему. Он спрашивал, как умерла старушка. – Это довольно неприятно… – Ничего, он уже большой мальчик. И крепкий, как бегун, а? Еще одна черта шерифа: прикидывать, насколько другой мужчина физически слаб или силен по сравнению с ним. – Валяй. Тоже мне государственная тайна. – Что ж… – Роулз устало привалился к стене. – Умерла от потери крови. Ей отрезало обе руки. – Боже мой! – прошептал Дон и сразу пожалел, что приехал. – Да кто же мог… – Понимаете теперь? – сказал Хардести. – Может, ваши богатенькие приятели и подкинут мне ниточку-другую. Вы мне лучше вот что скажите: кто ж это у нас так аккуратненько режет скотину, как у мисс Дэдам? А до того – у Норберта Клайда? А еще раньше – у Эльмера Скейлса? – Вы считаете, что всему этому – одно объяснение? – именно это, предполагал он, и просили его выяснить друзья его дяди. Мимо прошла сестра и нахмурилась, посмотрев на Хардести; он затоптал окурок. – Можете войти, – сказал им доктор, выйдя из палаты. Первой мыслью шокированного Дона, когда он увидел старушку, была «она тоже мертва», но он заметил ее блестящий глаз, взгляд, панически перескакивающий с одного вошедшего на другого. Потом он увидел, как двигался ее рот, и понял, что поговорить с Нетти Дэдам не удастся. Хардести, резко подавшись вперед, ничуть не обратил внимания на распахнутый рот и очевидное смятение больной: – Я шериф, мисс Дэдам, – громко проговорил он, – Уолт Хардести, шериф из Милбурна! Дон взглянул на выпученный глаз Нетти Дэдам и мысленно пожелал ему удачи. Потом повернулся к редактору. – Я знал, что у нее был удар, – сказал Роулз, – но не думал, что она настолько плоха. – Я приезжал к вам, – продолжал Хардести, – и говорил с вашей сестрой. Помните? Когда убили лошадь? Нетти Дэдам издала резкий звук. – Это означает «да»? Звук повторился. – Хорошо. Значит, вы помните, кто я. – Он сел и заговорил более спокойным голосом. – По-моему, Ри Дэдам могла понимать ее, – сказал Роулз. – Они с сестрой были когда-то красавицами. Я помню, как мой отец рассказывал о сестрах Дэдам. Сирс и Рики тоже должны их помнить. – Наверно. – Теперь я хотел бы спросить вас о смерти вашей сестры, – говорил Хардести. – Мне очень важно все, что вы можете сообщить. Говорите, а я попытаюсь понять, хорошо? – Гл. – Вы помните этот день? – Гл. – Бесполезно, – шепнул Дон Роулзу, который обошел кровать и встал у окна; лицо его подергивалось. Небо было черным с лиловыми отблесками неона реклам. – Вы сидели в таком месте, откуда вам была видна конюшня, где нашли тело вашей сестры? – Гл. – Это «да»?