Настя сидела напротив меня, как только что сидел Гурген. Я поставил ей новую рюмку и долил остатки коньяка. – Чего делать будем? – спросила Настя. – А хрена тут сделаешь? Надо платить. – Он не отвяжется. – Понимаю. Мы молчали. Кончились сигареты, и я облегченно вздохнул: не вечно же пялиться в эту чертову сахарницу. Я спустился в магазин, купил сигареты, а заодно и коньяк. – Может, замочить этого Гургена? Похоже, я изменился за эти дни. Меня не передернуло от ее предложения. Оно показалось мне если не разумным, то имеющим право на существование. Его следовало обдумать. Я обдумал. – Замочить – значит увязнуть в этом дерьме по самые яйца. Настя посмотрела на меня с грустью: – Ты думаешь, мы еще не увязли? IX Звонил мобильник. Я взял трубку и нажал на прием. – Здравствуйте, это Жженый. Я не удивился. – У меня есть очень интересная информация, – Жженый выдержал паузу. – Можете подъехать через два часа? – Могу, – сказал я и нажал на сброс. – Жженый? – спросила Настя. Меня не удивило и то, что она догадалась. Я кивнул. – Настя, нужны деньги. Послезавтра нужны. – Где их взять? – Я займу. Правда, не знаю, как отдавать. – Я позвоню Норе, – сказала Настя. Разговор с Норой занял пару минут. – С тобой он работать отказывается, – Настя засмеялась и сказала, почему-то с грустью: – Помнит, видимо, про пидора. А мне обещал подкинуть работенку. Мы разошлись. Она поехала к Норе, я – к Жженому. Жженый был в кабинете один. У него, видите ли, свой кабинет. А говорят, они вдесятером за одним столом ютятся. Кабинет, впрочем, так себе: письменный стол, сейф в углу и несколько стульев. – А, почтеннейший! Вот и вы в наших краях, – запаясничал Жженый. – Ну садитесь, мил-человек. Я сел и отчего-то все время глядел на стол. Круглый стол овальной формы, вертелось в голове. Хотя стол был самый обыкновенный, прямоугольный. Заурядный госучрежденческий стол. Жженый внимательно меня разглядывал. Долго. Я догадался, что он смотрит на куртку. Я, естественно, был в другой, не в той, от которой отлетела пуговица. Похожей пуговицы мы с Настей не нашли и запрятали куртку подальше. Настя в целях конспирации решила выкинуть ее в мусоропровод, но я сказал, что на такой конспирации люди и палятся. Настя сказала, что я жмот. Подумала, мне куртки жалко. Черт с ней, лишь бы отстала. – А где же ваша куртка? – спросил Жженый. С места в карьер. Я, признаться, опешил: – У меня много курток. – Но эта совершенно новая. – Я иногда покупаю себе куртки. – Зачем, если у вас их много? Провались ты пропадом, мудак, со своими примочками. Я молчал, не зная, что ответить. Жженый рассмеялся. – Да что вы так напряглись, мил-человек, не ровен час, в истерике забьетесь. Не люблю, знаете ли, истерик. Я же с вами не о куртках собрался говорить, есть вещи и посерьезнее. Куда уж серьезнее. – У вашего Ашота Гркчяна… – начал Жженый. Я собрался было вспылить, почему, мол, моего, но вовремя заткнулся. – У вашего Ашота Гркчяна был лучший друг. Гурген Аванесян. Так вот он пропал. – Как пропал? – Почему вас это так удивляет? Я ненавидел его. А еще больше себя. Соберись с мыслями, придурок, не задавай идиотских вопросов, веди себя естественно. – Может, вы забыли, Петр Пафнутьевич, но я веду это дело. – Я тоже. Жженый расхохотался. Не одними губами, как раньше, а совершенно омерзительно: губами, левой щекой и правым глазом. Честное слово. У дьявола мог бы быть такой секретарь, вспомнились мне чьи-то слова. – Понимаю, понимаю, мил-человек, поэтому и говорю вам. Совершенно, так сказать, конфиденциально, дабы вы использовали в своих материалах. – Одно с другим не вяжется. – Что не вяжется? – Жженый искренне удивился. Искренне. То есть – по-человечески. Наконец-то. – Конфиденциальность с использованием в материалах. Жженый опять рассмеялся. На сей раз по старинке – одними губами. – Вот и вы, мил-человек, меня подловили. Когда ты-то меня подлавливал, сука? На чем? Жженый резко распахнул папку, достал фотографию и положил передо мной. – Вам знаком этот человек? – В голосе чувствовался металл с легкой ржавчиной. Еще бы не знаком. Гурген. Три часа назад виделись. – Нет, конечно. Почему он должен быть мне знаком? – Вы его точно никогда не видели? – Петр Пафнутьевич, можно вас спросить? Вы часто ходите по городу? По магазинам, по рынкам? – А что такое? Опять, сука, удивляешься. Это хорошо.