– Вы замечали, сколько кругом кавказцев? Ашотов, Гургенов. Как я могу вам точно сказать, видел я его когда-нибудь или нет? Жженый решил, что я ослабил стойку, и немедленно нанес удар: – А вы сами-то, мил-человек, как к кавказцам относитесь? Я смотрю, речи подозрительные ведете, про скинхедов пишете. – И стригусь почти наголо. Я засмеялся. Я тебя сделал, парень. К этому я был готов. Именно к этому. Похоже, я начинаю тебя понимать. Психология в общем-то нехитрая. Переход от паясничанья к допросу и обратно. – Я, Петр Пафнутьевич, член «Общества толерантности» и постоянный участник маршей интернационалистов. Я говорил чистую правду. Я член трех десятков партий, гражданских лиг, объединенных фронтов, общественных объединений и всяческих оппозиций. Еще с тех времен, когда политикой баловался. Давно хотел выйти, да все недосуг было. – И все-таки много их развелось, – сказал Жженый, якобы сокрушаясь. Их он охарактеризовал общепринятым эпитетом, который опять-таки подпадал под пресловутую статью 282-ю УК РФ. Ну это уж вовсе не серьезно. Мелкая провокация. Обидно. За кого он меня принимает? – Как член «Общества толерантности», не могу с вами согласиться. И даже готов осудить. – Осуждать – это по нашему ведомству, – сухо сказал Жженый, поставив меня на место. Правильно. Я действительно малость зарвался. Лучше вовремя остановиться. – Вы свободны, – сказал Жженый. Он что, сердится? Смешно. Что значит – вы свободны? Он меня вообще-то не на допрос вызывал. Он хотел сообщить доверенному журналисту конфиденциальную информацию. Хотя… свободен так свободен. – Подождите, – Жженый встал и гадко улыбнулся. – Я вот чего думаю. Может, его случайно завалили, этого Ашота? Скажем, милуется на чердаке парочка, а он суется. Туда-сюда, возникшая вдруг неприязнь, драка. И вот вам – труп. И никаких тебе мил-человек. Просто и ясно. Чего же ты тянешь, если все знаешь? У меня вспотела спина. Я промямлил: – Насколько я понимаю, в вашем деле нужны доказательства. Самоуверенность исчезла столь же внезапно, как появилась. Она вообще ко мне надолго не прилипает. А я-то, павлин, распустил перья. В слова с ним играю, в остроумные диалоги. – Да, в нашем с вами деле, – Жженый усмехнулся, – нужны доказательства. Найдем. Ну до встречи. Вспомнил. Это из Шульгина. Про секретаря дьявола. Из «Дней». Я машинально пришел к «Ахмету». Нехудший вариант. – Как всегда? – спросил человек за стойкой. Замечательно, я уже завсегдатай. Как всегда не хотелось. Вместо коньяка я заказал рому. Когда пьешь ром, делаешься похожим на героя Ремарка. Впрочем, коньяк тоже делает похожим на героя Ремарка. Странно, Ремарк был немец, а пиво совсем не делает похожим на героя Ремарка. Я забился на свое обычное место – в угол. За соседним столиком сидели франтик с девушкой. Франтик пил виски и был одет с небрежностью. Его шмотки я оценил как дорогие. Тщательно подобранная небрежность накидывала к дороговизне еще процентов пятьдесят. Девушка – дивно красивая, с глупым пугливым личиком. – Ты где вчера была, сука? – спрашивал франтик. – У Лены, – отвечала девушка, и личико ее становилось еще более глупым и милым. – Сколько раз тебе говорить: на мои вопросы ты должна давать полный ответ. Полный! – заорал франтик. Кое-кто из посетителей оглянулся. – Я вчера была у Лены, – четко произнесла девушка. Я вспомнил уроки английского. – Знаю я твою Лену, – франтик упивался виски и собственной значимостью. – Кто еще был? – Никого. – Что? – Больше у Лены никого не было. – А Сашка? Девушка всхлипнула: – Сашки у Лены не было. – Почему не позвонила? – Я звонила, – сказала девушка. Какая прелесть. Ну просто школьница. Потупить глазки и сказать: я учила. – Врешь! Франтик перегнулся через стол и хлопнул ее по щеке. – Забыла, кто тебя из говна вытащил? Опять за прилавок захотелось? – Нет. Ответ неправильный, подумал я. Надо: нет, не хочу. No, I didn’t. Но франтик спустил легкомысленный ответ. Его пьяный мозг переключился на другую тему: – Я велел тебе одеть сегодня белые трусики. Ты одела? – Да, я одела, – девушка замялась, – белые трусики. – Громче, – завопил франтик. – Я одела белые трусики. Я не выдержал. Во-первых, не одела, а надела. А во-вторых, я встал и склонился над франтиком: – Слышишь, ты, ублюдок, меня совершенно не интересует цвет ее нижнего белья. И всех присутствующих, полагаю, тоже. Он посмотрел на меня с небрежностью, но и некоторой опаской. А главным образом – с досадой, что кто-то испортил такой замечательный спектакль. – Тебе чего, мальчик? Я был старше его лет на десять. – Сейчас пиздюлей получишь. И за нее, и за мальчика. Франтик вскочил. Комплекция примерно моя. Можно драться. – Тебе чего, больше всех надо? – Обычно меньше всех, но не в твоем случае. – Это моя жена. – И чего? – А того, – встряла девушка. Лицо ее озлобилось, вытянулось, стало еще милее и даже слегка поумнело. – Вали отсюда. Совсем неожиданный поворот. Не знаешь что и делать. Глупо драться за честь дамы, если кардинально расходишься с ней в представлениях о чести. Но моя-то честь что думает? Моя честь молчала. – Ладно, – говорю, – ваше дело. Я расплатился и вышел. Что за день… День, впрочем, еще не кончился. Дома меня ждала явно возбужденная Настя. Нора получил огромный заказ: ввернуть националистический информпоток. Я слегка удивился. Насколько я помню, его зовут Марк Арон. Настя не увидела в этом ничего странного. Короче говоря, надо мочить кавказцев. – Может, нам уже хватит мочить кавказцев? В ответ я услышал, что я, разумеется, полный кретин и ничегошеньки в жизни не понимаю. Никто не предлагает мочить их по чердакам и сортирам. Мочить будем в информпространстве. Настя явно освоила Норину лексику. Я поинтересовался, от кого заказ. Не от скинов же, откуда у них деньги. Конечно, не от скинов. Я полный кретин. Заморочка явно гэбэшная: у входа стояли две «тойоты», и Настя видела номера.