— Если тебе непонятно, я перефразирую. Тебе не кажется, что после случившегося с твоей стороны будет не очень… вежливо туда идти? Костяшки Лериных пальцев, которыми она вцепилась в дверцу холодильника, побелели. — Ирена Викторовна, вы о чем? — А ты будто не понимаешь? — Нет, не понимаю. — Лера села на стул перед мамой. — Все ты понимаешь. Кто тебя устроил на эту работу? Ты сама, что ли? Лера молчала, прикусив губу. — Это я. Я, а не Алла тебя устроила. — А что я, по-вашему, должна была делать? — Ты должна была со мной уйти. Солидарность выразить. А ты с Аллой осталась. Плюнула в меня. Квартира у вас будет — благодаря мне. Не знаю, серьезно ли у вас все или так, — (о, как многозначительно она произнесла это «так»), — но если серьезно, то жить-то вам надо будет где-то. Ты бы подумала, прежде чем кусать руку, которая тебя кормит. — Благодаря — вам? — тихо спросила Лера. — А то нет. Предательница. «Макарошек» она мне сварит, добрая какая. Лера молча пошла в комнату. Я влетел в ванную и многократно умыл лицо. Пиво уже перестало действовать. Мой мимолетный праздник закончился. Я наблюдал за Лерой, прислонившись к шкафу. Увлеченная своим занятием, она не замечала меня, не услышала, как я вошел. Лера складывала в сумку вещи. Я созерцал происходящее даже с некоторым интересом. Сумка была небольшая. У Леры, оказывается, совсем немного вещей. Почему-то, когда они разбросаны по комнате, кажется, что их без счету. До чего я устал, я осознал лишь сейчас. Я-то, наивный, думал, что сегодня отдохну. Но сумка на полу была предвестием очередной пытки. Я покашлял. Лера обернулась и посмотрела на меня как-то отстраненно. Была вполне спокойна. — Что происходит? — Барахло свое обираю. — Куда ты собралась? — Алла пустит меня переночевать. — Не знал, что вы так близки. — Уже знаешь. Пытки мои пытки, сколько вас еще припасено для меня? — Да ладно тебе, Лера. Ничего нового мама не сказала. Я смотрел в Лерино затвердевшее какое-то лицо и чувствовал острую неловкость. Она молчала, глядя поверх моей головы. Наконец, спросила: — Сева, ты знаешь, что я поехала в Петербург только ради тебя? За тобой. Голос тихий, нейтральный. — Я тебя спросила, — повторила она, поскольку я молчал, — в курсе ли ты, что я приехала сюда ради тебя? — Знаю. Почему ты спрашиваешь? — Раз ты знаешь, то должен понимать. Почему ты позволяешь ей так со мной обращаться? — Ты прости, мама погорячилась. Она и сама это признает. — Она так ведет себя, потому что ты ей это позволяешь. Мне некуда податься, я бесправная, и потому считаться со мной не обязательно. Можно шпынять, можно выгнать, так? — Лера, а сколько мне можно ходить за тобой, как за маленькой девочкой? Сколько тебе нужно времени, чтобы почувствовать себя взрослой? Я не могу идти постоянно позади тебя с палкой и разгонять всех, кто тебя обидел. Почему всю ответственность за твои с матерью отношения я должен брать на себя? — Ах, на тебе, значит, вся ответственность? Вообще-то, мое положение хуже твоего. Вот мы поругались, а должна уйти — я. А я здесь ради тебя, Сева. Только ради тебя. И если ты меня гонишь, зачем вообще… все это. — Я тебя не гоню. — Нет, гонишь. Когда она меня гонит и ты не вступаешься — значит, и ты меня гонишь. Ты ей молчаливо потворствуешь. И тем самым меня предаешь. А она чувствует это и творит что хочет. — То, что ты говоришь, не очень-то справедливо. — Справедливо. Я с тобой безо всяких условий. Я на все ради тебя согласна. Принимаю тебя таким, какой ты есть. Ни о чем не прошу. А у тебя слишком много ко мне условий. Я должна найти работу, чтобы тебе нравиться. Должна похудеть, чтобы тебе нравиться. Мне нужно вести себя определенным образом, чтобы тебе нравиться. — Не вижу в этом ничего криминального. — Ты хочешь, чтобы я соответствовала каким-то твоим представлениям. А самое обидное, Сева, это то, что я должна тебе что-то доказывать, а ты мне нравишься просто так. И кроме тебя, мне никто не нужен. — Ты пытаешься обвинить меня в том, что любишь меня сильнее, чем я тебя? — Грубо говоря, да. Но на самом деле я тебя не виню. Я сама в этом виновата. — Будь хоть ты выше этого. — Выше чего? Твоей матери? Сева, вы меня скоро просто сожрете. — Я все понял. И мама действительно раскаивается. — Может, ты уже не хочешь жить со мной в этой чертовой квартире? А я все жду чего-то, как дура? Скажи, ты хочешь вообще быть со мной? Или пытаешься от меня избавиться? — Лера, что за глупости. — Я готова смириться с плохим отношением ко мне твоей мамы. Но мне нужно знать — как ты относишься ко мне. Хочешь ли ты быть со мной? — Дурацкий вопрос. — Он не дурацкий, Сева. Я поставила все на одну карту, понимаешь? Всю жизнь. Ничего не приберегла на черный день. Мне приехать обратно в Муром — значит больше не жить. Родители заклюют. Люди станут пальцем показывать. Здесь, если ты меня бросишь, мне тоже больше делать нечего. Ни прописки, ни знакомых, ничего. — Прекрати драматизировать. Не так уж много осталось терпеть, поверь мне. — Я знаю. — Она посмотрела мне в глаза. — Но стоит ли?.. Она оглядела комнату в поисках забытых вещей: — Я буду у Аллы сутки. Если за это время ты твердо решишь, что хочешь быть со мной, — дай знать. — Ой, а если не решит, то что? — в дверях появилась мать. — Тогда — все. — Сына, да пусть идет, если хочет. Скатертью дорога, замечание уже сделать нельзя… Не хочет мириться, и не надо. — Ма! Хоть сейчас помолчи! Хлопнула дверь. Лера ушла. В этот вечер, позвонив ей раз десять, я сделал то, на что раньше был совершенно не способен — плюнул на все, лег в кровать и решил — буду спать, пропади они все пропадом. Голова болела нестерпимо, из виска стало стрелять в центр черепной коробки, как будто кто-то осторожно потыкивал в мозг через ухо спицей. Стоило смежить веки, как из темноты сразу же налетали сотни мелких огненных вихрей. Смотреть на них было болезненно, приходилось снова открывать глаза. Хотел подумать о том, где Лера, — не получалось. В голове пульсировали какие-то пунктирные мысли, ни одна из которых не имела отношения к произошедшему сегодня. Мать заглянула, предложила поесть. Я жестом попросил ее удалиться. Не помню, как уснул. Глава 14 Новость дошла до меня не сразу. — Ой, — пискнула мама в телефон и стала приплясывать босая на полу. — Ой, сейчас-сейчас! Я подошел и стал рядом, прислушиваясь, уже ощущая присутствие какого-то несчастья. В голове вместо вчерашних болей осталась неприятная гулкая пустота. Мама послушала еще немного и сказала мне: — Она едет в больницу. Тебя хочет! — и требовательно протянула мне трубку. — Кто? Что хочет? — Зинаиду увозят в больницу, — зашипела она. — Она хочет с тобой поговорить!