Мериньяк ласково улыбается: – У современной литературной моды другое направление. Я приспособил к духу времени роман, который ему не соответствовал. Ты должен считать мои заимствования честью для себя, а не кражей. – Я… я… Обласканный девушками молодой литератор смотрит на меня с сочувствием. – Ничего, что я тебе «тыкаю»? – запоздало спохватывается он. – Не думай, что я обязан своей славой тебе. Ты не достиг успеха, потому что тебе не суждено быть успешным. Даже если бы ты переписал «Мое счастье» слово в слово, то все равно не преуспел бы так, как я. Ты – это ты, я – это я. Он берет меня за локоть. – Даже такой, со своим скромным успехом, ты вызываешь беспокойство. Ты нервируешь ученых, потому что говоришь о науке, не будучи специалистом. Верующих ты нервируешь тем, что рассуждаешь о вере, не заявляя о своей принадлежности к какой-либо конфессии. Литературные круги тоже нервничают: непонятно, к какой категории тебя причислить. Вот это уже критичный недостаток. Мериньяк останавливается, чтобы оглядеть меня с головы до ног. – Вот гляжу я на тебя и понимаю, что ты, наверное, всегда всех бесил: школьных учителей, приятелей, даже родных… А знаешь почему? Потому что чувствуется, что тебе хочется перемен. Меня подмывает ответить, оправдаться, но ничего не выходит. Слова застревают в горле. Каким образом этот тип, которого я всегда считал совершенно неинтересным, умудрился меня раскусить? – У тебя очень интересные идеи, Жак. Тебе лучше принять мысль, что их будет воспроизводить тот, кто знает, как придать им жизни для широкой публики. Я задыхаюсь: – Вы считаете, что мне успеха не видать? Он качает головой: – Все сложнее. Ты можешь добиться славы, но только посмертной: через сто-двести лет. Могу обещать, что так и будет: какому-нибудь журналисту, мечтающему доказать свою оригинальность, случайно подвернется одна из твоих книжек, и он подумает: «Почему бы не ввести в моду Жака Немрода, писателя, не получившего известности при жизни?» В усмешке Мериньяка нет никакого злорадства, можно подумать, что он за меня искренне огорчен. – Мне бы следовало тебе завидовать! – продолжает он. – Меня-то забудут… Ты не считаешь, что все эти объяснения стоят того, чтобы ты поблагодарил меня за старания? К своему удивлению, я бормочу спасибо. Вечером я засыпаю более спокойно. Выходит, у наших врагов есть чему поучиться. 170. Энциклопедия ОТПУСТИТЬ ПРОБЛЕМУ. Так следует поступать, исходя из трех путей мудрости Дэна Миллмана: юмор, парадокс, изменение. В данном случае речь идет о парадоксе: нечто происходит тогда, когда этого больше всего не хочешь. Отпуская свою проблему, мы даем отдых ангелу. Его больше не донимают, и он может, наконец, спокойно поработать. Искусство «отпущения» неоценимо. В жизни нет ничего обязательного. Никто еще не стал счастливым, получив вдруг работу, деньги, любовь своей мечты. Истинное счастье всегда обрушивается внезапно, совершенно не помещаясь в поле желаний счастливчика. Мы ведем себя, как перманентные Деды Морозы. Просишь игрушечный поезд – получи. Но те, кто ничего не просит, могут получить несравненно больше. Единственный путь к довольству – перестать чего-либо желать. Эдмонд Уэллс, Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV. 171. Возвращение в рай Мне кажется, что возвращение растягивается на годы. Я все больше переживаю за своих подопечных. Что еще учудили Венера, Игорь и Жак? Боюсь даже представить… Я несусь в космосе в направлении Млечного Пути. Это так далеко! 172. Венера, 25 лет Пообщаться с моим ангелом-хранителем? У меня в жизни не бывало настолько полезного желания. В этой нью-йоркской квартире в барочном стиле ангелы повсюду: ангел нарисован на двери, статуэтки ангелов стоят у входа, они изображены на стенах и на потолке. На картинах битвы ангелов с драконами, казни святых на римских аренах. Один сеанс стоит тысячу долларов наличными, но Билли Уоттс заверил меня, что этот Пападопулос – лучший медиум в мире. Однажды ему явился ангел, святой Эдмонд, чтобы продиктовать книгу. Агент утверждает, что это какой-то небывалый словарь, который переписчик прячет и не хочет обнародовать. Потом его посещали другие ангелы, чтобы драться с демонами. Еще случился какой-то особенный диалог с ангелом Раулем. Но медиум хранил послания святого Эдмонда много лет, святой Рауль куда-то запропастился, поэтому Улисс Пападопулос решил положить конец своему отшельничеству и вернуться к людям, чтобы помочь им понять небесный мир через контакты с ангелами-хранителями. Пападопулос – прославленный автор. У него вышли книги «Все наши друзья ангелы», «Ангелы среди нас», «Не стесняйся разговаривать со своим ангелом». Его книга «Святой Рауль и я» стала бестселлером. В комнате ожидания я листаю эти книги. Сбоку витрина с футболками на продажу, на них святой Рауль, каким он являлся медиуму. Доступны также постеры со святым Раулем, гвоздящим перуанских демонов. На них святой Рауль смахивает на местную знаменитость. – Входите, мисс Шеридан, – приглашает секретарь. Я вхожу в гостиную с изображенными на стенах облаками – надо думать, это рай. В центре тяжелый стол. За ним сидит десяток женщин и один мужчина – наверное, это и есть маг Пападопулос. На нем длинная белая хламида, вид у него вдохновенный. Женщины по большей части в годах и в драгоценностях. Видимо, изнывают от безделья, потому и занимают себя общением с ангелами. Больше всего это похоже на маркетинговое собрание агентов по продаже кухонной посуды, только вместо посуды они болтают о вышних мирах. Меня подмывает сбежать, но я уже заплатила, к тому же меня съедает любопытство. Сажусь на свободное место. Маг Пападопулос, бывший монах, начинает завывать на латыни. Я различаю только слова mysterium, aeternam, doloris. Потом он велит всем взяться за руки и образовать молитвенный круг. – О святой Рауль, – взывает он, – ты, всегда готовый меня выслушать, спустись и во имя твоей любви ко мне облегчи страдания этих смертных. Он продолжает свой ритуал, бормоча с закрытыми глазами молитву, в которой часто упоминает «святого Рауля». Наконец, он объявляет, что сеанс может начинаться. Первой берет слово высокая костлявая особа, одетая по последней моде. Ее интересует, стоит ли ей прикупить еще один магазин для расширения ассортимента одежды. Подрожав ртом, Пападопулос сообщает, что да, конечно, пусть купит, так она дополнительно разбогатеет. Я не впечатлена. Ясное дело, богатые богатеют, и чтобы предсказать ей успех, не надо сильно рисковать. Если таким способом можно класть в карман тысячи долларов, то я тоже могу этим заняться. Я, опытная актриса, с легкостью переплюну этого бородача. 173. Игорь-призрак Это же сама Венера Шеридан! Как удачно, что все эти медиумы теперь в моде! Чуть ли не 80 процентов нынешнего человечества не обходятся без ясновидящих всех мастей: астрологов, гадалок, колдунов, священников, предсказателей удачи, медиумов. А всё неуверенность в будущем и сложность современного мира. Нам, неприкаянным душам, это помогает воздействовать на живую материю. Я смогу напрямую обратиться к моему бывшему идолу, не спотыкаясь о языковой барьер. Но ее очередь еще не пришла. Какая-то старуха спрашивает Пападопулоса, продавать ли ей фамильную резиденцию, горячо любимую ее мужем, погибшим под машиной пьяного водителя. Ммм… Венеру разглагольствования мага не очень убеждают. Надо сделать так, чтобы у нее поубавилось скепсиса. Я отыскиваю упомянутого покойника, на счастье, оставшегося слоняться в поисках своего убийцы, и передаю ему вопрос вдовы. – Нет, – отвечает он, – пусть не продает, потому что там в подвале, за комодом в стиле Людовика XV, я спрятал изрядную сумму денег. Достаточно отодвинуть комод. Деньги в статуэтке бегемота. Я тороплюсь обратно и докладываю разведданные медиуму. Это приносит результат: все восхищены точностью ответа. Взбудораженная старушка сознается, что в подвале у нее и впрямь громоздится такой комод, имеется также бегемот. Как Пападопулос умудрился такое угадать? Но скепсис Венеры никуда не делся. Она подозревает медиума и старушку в сговоре. Тем лучше, представляю, как она будет шокирована… Тут как раз подходит очередь Венеры. Она просит избавить ее от постоянных мигреней. Я спешно проникаю к ней в голову и изучаю положение. Ее донимает изнутри родной братец… Кто-то должен поговорить с ней о брате. Я шушукаюсь с блуждающими душами, лучше меня разбирающимися в таких делах. Самоубийца, выстреливший себе в рот, называет фамилию одного врача, тоже долго мучившегося, а потом узнавшего секрет о своем брате-близнеце. Его зовут Раймонд Льюис. Я мчусь назад в гостиную Пападопулоса и диктую ему, что говорить. – Венера, есть человек, который все объяснит и вылечит тебя. У него был тот же самый недуг, и он от него избавился. Его зовут… Льюис. Венера корчит рожицу: – Льюисов много тысяч. – Этот Льюис – врач-акушер. – Льюисов с такой профессией тоже наверняка уйма, – упирается Венера. – Как хоть Льюиса зовут? – Подождите… На «Р»… Рамон Льюис. Ну и шанс мне выпал! Повезло с медиумом: глух как пень. Я почти кричу: – Какой еще Рамон?! Раймонд, Раймонд! – Не Рамон, не Рамон… Эдмонд, – поправляется Пападопулос.