Зоза наши теории забавляют. Фредди просит показать ему релятивистские храмы. Мы посещаем одно такое причудливое место. Ни статуй, ни излишеств. Своей строгостью храмы релятивистов напоминают молельные дома протестантов. После этого Зоз провожает нас на поле боя, где как раз воюют армии «летних» и «зимних». Сначала преимущество у роботов «зимних», но потом их одолевают несовершеннолетние камикадзе «летних». – Как видите, пока что люди одерживают верх над машинами, – резюмирует наш гид. Волны молокососов с ранцами, набитыми взрывчаткой, накатывают на укрепления «зимних» и на башни, с которых ведется автоматический обстрел. Это и есть война будущего? К Зозу подлетает ярко-розовый ангел – без сомнения, его персональный инструктор, местный «Эдмонд Уэллс». – Зют, мой наставник, – мямлит ангел с Красной планеты. Наставник, похоже, очень недоволен: – Чем ты тут занимаешься? Твои клиенты натворили дел! Немедленно назад, разберись с ними! – Но… но… – лепечет Зоз. – Мои спутники – ангелы из другой галактики. Представляете, существует другой рай! Жизнь есть не только у нас на Красной! Представляете? Наставника это сообщение нисколько не впечатляет. – Чтоб ты знал, Зоз, тебе пока не разрешено знакомиться с этой информацией. Для тебя и для тебе подобных она должна оставаться секретной. Надеюсь, ты сумеешь держать язык за зубами. То, что инструктор Зоза знает о существовании Земли, означает, что мой Эдмонд Уэллс тоже знает о существовании Красной планеты. – Вы, случайно, не седьмой номер? – спрашивает его Рауль. Ангел-инструктор смотрит на нас неодобрительно: – Вы тоже оставили своих клиентов без поддержки. Живо обратно! – Наши клиенты сами с усами, – возражает Рауль. – Вы так в этом уверены? У нас тут есть поговорка: «Если не смотреть за кастрюлей, молоко убежит». Я за вас не отвечаю и не обязан давать вам советы. Зоз – другое дело: я не позволю вам его развратить. Понял, Зоз? Даже помыслить не смей о прогулке к этой их «Земле»! Зоз покорно опускает глаза, робко машет на прощание рукой и удаляется вместе со своим наставником, который бросает нам через плечо: – Переменке конец! Всем пора за работу! 162. Энциклопедия ИНОПЛАНЕТЯНЕ. Самый древний западный текст с упоминанием инопланетян приписывается Демокриту, жившему в IV веке до н. э. В нем есть намек на встречу землепроходцев, землян и инопланетян, на другой Земле, где-то среди звезд. В III в. до н. э. Эпикур замечает, что было бы логично, если бы существовали другие миры, населенные квазилюдьми. Этот текст вдохновил потом Лукреция, написавшего в поэме De rerum natura о возможности существования особенных, не похожих на людей народов вдалеке от Земли. Предположения Лукреция не прошли незамеченными. После него Аристотель, а потом святой Августин утверждали, что Земля – единственная планета, населенная настоящими живыми существами и что другой такой не может быть, ибо так пожелал Бог, замысливший жизнь как свой неповторимый дар. В свете подобных утверждений папа Иоанн XXI повелел в 1277 г. приговаривать к смерти всякого, кто обмолвится о вероятности существования других обитаемых миров. Пришлось ждать четыреста лет, пока табу на инопланетян не было снято. Философа Джордано Бруно, например, отправили на костер, среди прочего, за приверженность подобным воззрениям. В 1657 г. Сирано де Бержерак пишет «Комическую историю государств и империй Луны». К теме возвращается в 1686 г. Фонтенель в своих «Беседах о множественности миров» и в 1752 г. Вольтер в «Микромегасе» («Маленьком Большом»), где повествуется о карлике-туристе с Сатурна, оказавшемся на Земле. В 1898 г. Г. Уэллс избавил инопланетян от былого антропоморфизма, изобразив их в «Войне миров» страшными чудищами, вроде спрутов, орудующих гидравлическими домкратами. В 1900 г. американский астроном Персиваль Лоуэлл объявляет, что разглядел на поверхности Марса оросительные каналы – доказательство существования разумной цивилизации. С тех пор термин «инопланетянин» утратил былой фантасмагорический оттенок. Но придется все же дождаться фильма Стивена Спилберга «Инопланетянин», чтобы он стал восприниматься как спутник и друг. Эдмонд Уэллс, Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV. 163. Жак, 25 лет «Красная». Мне снится, что я лечу на космическом корабле моего детства на Красную планету. На этой планете обитает бог – любитель ставить эксперименты. Он творит миры, помещает их в прозрачные сосуды и наблюдает, как они созревают. Еще он заводит в пробирках прототипы животных, которые раскладывает пинцетиками на грядках. Когда особь не приживается, бог пытается убрать неудачный экземпляр. Но когда слабые прототипы начинают размножаться, он спешит создать хищников (и более крупных, и всякую мелочь, вроде вирусов), которые истребили бы его неудачные черновики. Потом создается животное-замена. В моем сне у бога не получается полностью стереть допущенные ошибки, вот он и множит виды, пытаясь хоть как-то упорядочить весь этот живой хаос. Я просыпаюсь рядом с Гисленой весь в поту. Гислена – моя новая подруга. Я выбрал ее потому, что она совсем не жалкая, как раз наоборот. Еще ее родители никак не вмешивались в наши отношения. Она не производит впечатления жертвы психического расстройства. В наше время такое редко встречается и быстро наводит на мысль о совместном проживании. Вообще-то все это не вполне правда. Главная причина моего выбора в пользу Гислены в том, что это она меня выбрала. Гислена – педиатр. Она ласковая, умеет слушать и разговаривать с детьми. А я ведь ребенок. Согласитесь, в 25 лет ненормально продолжать интересоваться за`мками, драконами, спящими красавицами, инопланетянами и витающими в космосе божествами. Гислена сама похожа на героиню сказки про Спящую красавицу. Она миниатюрная брюнетка и в свои 24 года все еще покупает одежду в детском отделе. Она владеет новейшими методами пробуждения младенцев. В выходные она помогает ассоциации помощи детям с отклонениями развития. Это ее сильно утомляет, но она говорит, что ее некем заменить. – Ты тоже мальчонка с отклонениями, – говорит Гислена, гладя меня по волосам – они у меня очень густые, особенно на макушке. По ее словам, внутри каждого человека сосуществуют дитя, взрослый и родитель. Когда создается пара, каждый выбирает свою роль по отношению к другому. Один обычно становится родителем, другой изображает ребенка. Идеал, правда, в том, чтобы оба оказались взрослыми и общались как два взрослых человека. Мы пытались – не вышло. Это сильнее меня, я – ребенок. Ощущать себя ребенком мне лучше всего, ребенком я полностью раскрываюсь. Ребенок ни в чем не уверен, его все восхищает. И потом, я люблю материнское обращение. Гислену удивило, что я еще играю в ролевые игры. Я объяснил, что эти игры помогают мне составлять карточки на моих персонажей и раскладывать их, как карты Таро, чтобы помочь им ожить. На моем письменном столе уйма всяких писательских подспорий. Здесь и схемы сражений, и эскизы внешности моих героев (я часто выбираю реальных актеров, вглядываюсь в их черты и изучаю их психологию), и фигурки из пластилина: я леплю людей, мебель, разные предметы – так легче все это представить. – Не знала, что нужна вся эта свалка, чтобы рассказывать простые истории! – негодует Гислена. – Твой стол – вылитая лаборатория. Не станешь же ты утверждать, что пользуешься всеми этими чертежами соборов и кусками пластилина? По ее мнению, я тронутый. Она встает на цыпочки, чтобы меня поцеловать. Мне хорошо с Гисленой, но нашей паре не хватает масштаба, который помог бы ей продержаться. Нам становится все скучнее. Жизнь с взрослым, ведущим себя по-детски, утратила былую прелесть, и Гислена стала замечать, что занимается трудным и малооплачиваемым делом – в сравнении с моим. Лечение детей забирает у нее много энергии. Эти дети настолько травмированы самой жизнью, что на нее у них уже не хватает терпения. Они похожи поведением на брошенных собачонок. Одни прошли через побои, другие – жертвы инцеста, есть среди них эпилептики, есть астматики… Ну как малютке Гислене противостоять столь тяжким приговорам судьбы, когда ее оружие – всего лишь ее отвага? Нет, она взялась за непосильное дело. Вечерами она рассказывает мне, кто из пациентов умер за день у нее на руках. Она потрясена, а я не знаю, как облегчить груз, который она на себя взвалила. – Может, тебе заняться чем-нибудь другим? – говорю я после того, как она проревела всю ночь, раздавленная смертью малыша-эпилептика. За эту фразу мне не будет прощения. – Легко помогать людям, не видя их, не прикасаясь, не разговаривая напрямую. Легко, комфортно, никакого риска! – Ты же не хочешь, чтобы я стоял у изголовья каждого своего читателя, готовый вступить с ним в разговор? – Именно в этом твой долг! Ты выбрал себе занятие, чтобы спрятаться от мира. Ты заперся в своей комнате и общаешься только со своим компьютером. С кем ты встречаешься? Со своим издателем? С немногочисленными приятелями? Разве это мир? Ты живешь в воображаемом пространстве, в несуществующей детской вселенной, ты делаешь все, чтобы не взрослеть. Но рано или поздно тебя настигнет реальный мир, мой мир, где я мучаюсь с моими больными, с угнетенными, с жертвами насилия. Ты с твоими книжонками ничего не сможешь поделать с нищетой, голодом, войнами. – Кто знает? Мои книги наталкивают на мысли, а эти мысли обязательно изменят состояние умов и поступки людей. Гислена усмехается: – Твои выдумки про крыс? Ну и результат! Люди начинают сочувствовать крысам, не умея сострадать даже своим собственным детям. Через неделю Гислена уходит от меня. Это было слишком хорошо, чтобы продлиться долго. Я задаю себе вопрос: мое ремесло действительно аморально? Чтобы взбодриться, я иду вечером смотреть «Лисиц», хотя обычно всячески избегаю такие фильмы. В нем долго и в подробностях показывают как раз то, что интересует Гислену: бедняков, хворых и нищих, режущих друг дружку. Если такова реальность, то я предпочитаю то кино, что крутится у меня в голове. Правда, мне запомнилась сыгравшая в фильме главную женскую роль шикарная американка Венера Шеридан, настоящее чудо природы. Можно подумать, что она всю жизнь была русской женщиной-военнослужащей. Ричард Каннингем, исполнитель главной мужской роли, тоже неплох, он отлично врос в шкуру своего персонажа. В Чечне действительно происходило нечто ужасное, но что я могу с этим поделать? Добавить сноску-подсказку для моих русских читателей: «Пожалуйста, занимайтесь любовью, а не войной»? Слова Гислены запали мне в память и действуют с задержкой. У меня лучше получается писать. Я – конченый извращенец, которому доставляет удовольствие сочинять всякие глупости, когда весь мир корчится в муках. Записаться в организацию «Врачи мира»? Колесить по Африке и вакцинировать детишек? Чувствую, во мне назрел кризис состояния «что толку». Испытанное средство от него – запереться в туалете и во всем этом разобраться. Писать – это дурно? Дурно не помогать всем несчастным на планете? Дурно не бороться с тиранами и эксплуататорами? Постепенно я примиряюсь с собой. Делаю взнос в пользу одной из благотворительных организаций и снова принимаюсь писать. Так люблю это дело, что готов платить, чтобы спокойно его продолжать. Мне звонит издатель: – Неплохо бы тебе время от времени выбираться из берлоги, проводить читательские конференции в книжных магазинах, ставить автографы на своих книгах, ужинать в городе в компании журналистов… – Это так необходимо?