151. Игорь, 22 с половиной года Я умираю. Покидаю свое тело. Свет манит меня вдаль. Я стремительно лечу на этот свет. Внезапно зависаю, не могу сдвинуться больше ни на йоту. Кто-то тянет меня назад, вниз, за серебряную нить, выходящую из моего живота. Я возвращаюсь на Землю. – Готово, откачали! Люди испускают крики радости, как при появлении на свет новорожденного. А ведь как чудесен был тот лившийся с неба свет! Меня укладывают, укрывают, подтыкают одеяло, и я засыпаю. Я не умер. Когда я просыпаюсь, ко мне наклоняется блондинка с зелеными глазищами и большим декольте. Это ангел, я в раю. Я пробую к ней тянуться, но трубки от капельниц, присоединенные к моей руке, сразу избавляют меня от иллюзий. Трубки и режущая боль в животе. Роскошная особа сообщает, что я неделю пролежал в коме и что бригада врачей боялась, что я в итоге сыграю в ящик. Но крепкий организм позволил выдержать удар. По ее словам, на меня напали уличные хулиганы, я потерял много крови. На счастье, кровь у меня очень распространенной группы, АВ+, и у них было в запасе достаточно плазмы. Судя по табличке на ее белом халате, ее зовут Татьяна, Татьяна Менделеева. Она мой лечащий врач. Она восхищается моей стойкостью и говорит, что я опровергаю законы медицины. Тем не менее у нее есть для меня плохая новость. Она опускает глаза. – Крепитесь. У вас рак. Это, что ли, ее «плохая новость»? Тоже мне! После света смерти там, наверху, после моей мамочки, обстрелов, осколков гранат и снарядов в Чечне, после Петиного кинжала у меня в брюхе сообщение о раке представляется мне вполне сносным. Врач ласково берет меня за руку: – Но у вас не просто рак, а неизвестное науке заболевание: рак пупка! Мне без разницы, чего у меня рак – пупка или мизинца. Болезнь сведет меня в могилу, и точка. Надо максимально воспользоваться временем, которое у меня еще остается, прежде чем я опять устремлюсь на небесный свет. – У меня к вам большая просьба, – продолжает красотка, не выпуская мою руку. – Я хочу, чтобы вы были моим пациентом. Пожалуйста, разрешите мне тщательно исследовать ваше заболевание. Татьяна объясняет, что мой случай уникальный. Пупок – бездействующая, мертвая зона, остаток пуповины. Совершенно непонятно, почему именно в этом месте вдруг образовалась опухоль. Красавица-врачиха увлечена психоанализом. Она вооружается блокнотом и ручкой и требует у меня подробностей. У меня их полна коробочка: мамаша, поставившая целью укокошить сыночка, дуэль на ножах в сиротском приюте в тот самый день, когда меня пришли усыновлять, исправительная колония для малолетних правонарушителей, психушка, война в Чечне… Татьяна поражена, она все сильнее стискивает мне руку. У меня развились уникальные способности к выживанию, подытоживает она. Она поглощена моим недугом, небывалым раком пупка, который она уже назвала с моего позволения «синдромом Менделеевой». Татьяна превратит меня в подопытного кролика. Насколько я понял, меня сделают профессиональным больным. Министерство здравоохранения возьмет на себя оплату моего жилья, пропитания, одежды, всяческих услуг и повседневных расходов. В обмен я предоставляю в распоряжение медицинской науки, конкретно Татьяны, себя самого. Я буду сопровождать ее на конференции по всему миру и безропотно подвергаться обследованиям, которые позволят наблюдать за течением болезни. За эти услуги Татьяна предлагает мне регулярный оклад. Она называет цифру вчетверо выше моего пособия. Я вижу в ее зеленых глазищах мольбу. В каком странном мире мы живем! Если ты герой войны, тебе плюют в лицо, а вот если у тебя рак, то это повод перед тобой заискивать. – Вы согласны? В ответ я целую ее руку. 152. Энциклопедия ПАРАДОКСАЛЬНОЕ ПОБУЖДЕНИЕ. Семилетним мальчиком Эрикссон наблюдал, как его отец загоняет в стойло теленка. Отец тянул за веревку, теленок упирался и отказывался идти. Мальчик поднял отца на смех и услышал в ответ: «Раз ты такой умный, попробуй сам». Маленький Эрикссон сообразил, что надо не тянуть за веревку, а обойти теленка и потянуть его за хвост. Теленок подался вперед и оказался в стойле. Спустя сорок лет этот ребенок изобрел «эрикссоновский гипноз» – метод применения для пользы пациента мягкого и парадоксального побуждений. Например, родители, видя бардак в комнате своего чада, просят его прибраться и нарываются на отказ. А вот если усугубить беспорядок, еще безобразнее раскидав игрушки и одежду, то ребенок скажет: «Хватит, папа! Это уже слишком. Пора прибраться». Тянуть в неверном направлении порой оказывается эффективнее, чем тянуть, волочить, куда надо, потому что это вызывает приступ совестливости. Если оглянуться на историю, то мы увидим постоянное сознательное или неосознанное применение парадоксального побуждения. Понадобились две мировые войны и миллионы смертей, чтобы изобрести ООН. Без разнузданности тиранов не появилось бы прав человека. Без Чернобыля не была бы осознана опасность, исходящая от недостаточно надежных атомных электростанций. Эдмонд Уэллс, Энциклопедия Относительного и Абсолютного Знания, том IV. 153. Жак, 22 с половиной года Настал великий день. Книга «Крысы» вышла из типографии. Завтра люди увидят ее в книжных магазинах. Все готово. Я держу в руках напечатанную книгу, ласково ее поглаживаю, нюхаю. Это то, за что я так долго сражался. Настоящий шок! Вот она! Все равно что ребенок, которого вынашивали много лет. «Крысы». После первого всплеска эйфории я чувствую острое волнение. Раньше я носил книгу в себе, она наполняла меня до краев, а теперь я пуст. Все кончено. Правильнее всего было бы уйти в мир иной в кульминационный, высший момент успеха, прежде чем начнется неизбежный спуск вниз. Теперь жизнь лишена смысла. Мне остается одно – умереть. Если прямо сейчас наложить на себя руки, то моя жизнь останется мгновением незамутненного счастья. Значит, самоубийство. Но как его совершить? Как обычно, я сталкиваюсь с непреодолимыми практическими проблемами. Где, скажем, взять револьвер, чтобы всадить в себя пулю? Спрыгнуть в реку и утонуть мне не хочется – вода, наверное, ледяная. Крыша высокого здания тоже не подходит – боюсь, закружится голова. Наглотаться таблеток? Каких, интересно? Меня, с моим везением, тут же стошнит всеми этими таблетками. Остается метро, но у меня кишка тонка броситься под мчащийся состав. И потом, я где-то читал, что четыре самоубийства из пяти кончаются неудачей. Стреляющие себе в рот просто сносят нижнюю челюсть и остаются жить уродами. Прыгающие с шестого этажа ломают позвоночник и превращаются в пассажиров инвалидного кресла. Наевшиеся таблеток сжигают пищеварительный тракт и устраивают себе неизлечимый ожог желудка. Так что я принимаю решение повеситься. Это меня сильнее всего пугает и одновременно почему-то сильнее всего влечет. Я попросту знаю, что создан для такой смерти. Я запираю изнутри дверь, задергиваю шторы, отдаю соседке кошку (она и в ус не дует), закрываюсь в туалете и привязываю к лампе галстук. Туалет – место, где я всю жизнь чувствовал себя лучше всего. Нормально, по-моему, здесь и умереть. Я забираюсь на табурет, считаю до трех, опрокидываю табурет и повисаю над полом. Узел затягивается все туже. Я задыхаюсь. Сейчас неуместно быть неженкой, но нельзя не отметить, как это неуютно и совершенно некомфортно – висеть и ждать смерти. По мне ползет паук, давно прятавшийся в правом углу потолка, в щели. Он чрезвычайно доволен, что появился новый выступ для альпинистской тренировки – мое болтающееся на галстуке тело. Ишь, что удумал: сплести паутину между моим ухом и потолочным плинтусом! Каждый раз, когда он проползает по моей мочке, мне очень щекотно. Это тянется дольше, чем я рассчитывал. Надо было спрыгнуть с табурета, чтобы сломались шейные позвонки. Не хватает воздуха, гудит в голове. Напрасные попытки кашлянуть, чтобы ослабить давление на горло. Невозможно, как жмет! Я прокручиваю в голове всю свою жизнь. Книга, крысы, кошки, Гвендолин, Мартин, мадемуазель Ван Лизбет, мой издатель Шарбонье… Неплохой получился, в общем-то, фильм. Все ли его эпизоды мне известны? Черт, ведь у меня еще могут быть на этой планете другие любимые, я могу написать другие книги, гладить других кошек. Паук это подтверждает: он залезает мне в ухо и там принимается отвратительно гудеть. Дело, наверное, в моей врожденной нерешительности, но всякое желание умереть у меня прошло. Я извиваюсь и пытаюсь развязать узел. Поздновато спохватился, но в кои-то веки мне везет: из меня неважный мастер, поэтому лампу я подвесил тяп-ляп. Выскакивает болт, и я падаю. Следом за мной с потолка падает прямиком мне на затылок лампа и набивает мне болезненный синяк. Ой! Так или иначе, я остался жив. Этот опыт – действенная прививка от самоубийства. Сначала место укола – в моем случае это шея и затылок – сильно болит, но потом я говорю себе, что покончить с собой – худшая неблагодарность, признание своей неспособности найти применение этому великому дару по имени жизнь. К тому же я чувствую ответственность перед своим детищем – книгой. Она издана, теперь надо ее защищать, презентовать, толковать. Первое интервью берет у меня журналист, принимающий меня за специалиста по крысам, автора научно-популярного труда. Изредка меня приглашают на радио и на телевидение. Собеседники ограничились разглядыванием переплета моей книги, поэтому просят кратко пересказать ее содержание. Меня упрекают за невнятное изображение на суперобложке. Можно подумать, что это я его выбрал… Считаные статьи, где моя книга действительно обсуждается, появляются не в литературной рубрике, а в разделах «животные» и «наука». Один журналист вообще назвал меня старым американским ученым. Никто не разглядел моего главного посыла: рассказать о людях, описывая поведение общественных животных. Я страшно разочарован. В тех редких случаях, когда мне предоставляют слово, задаются вопросы, не позволяющие мне толком объясниться. Меня спрашивают: «Какова продолжительность жизни крысы?», «Сколько крысят в одном помете?» и даже «Как эффективно вывести крыс?». Мне бы так хотелось хотя бы разок подискутировать с философами, социологами, политологами, обсудить стандартные распределения ролей, трудности выхода из отношений по стандарту «эксплуататоры-эксплуатируемые-независимые-козлы отпущения»! Но единственный собеседник, которого предлагает мне одна из радиостанций, – специалист по инсектицидам, любезно перечисляющий химикаты из арсенала средств уничтожения моих героев! Какие здесь возможны дебаты? Остается надеяться только на чудо «сарафанного радио». Я больше ничего не могу предпринять в поддержку своей книги. Моя задача выполнена. Теперь нужно освободить голову. Как? При помощи телевизора, выпусков новостей. Крис Петтерс изменился, перекрасил волосы. Он рассказывает, что в Арканзасе шайка школьников перебила из автомата кучу детей в школьном дворе. Тридцать один ребенок погиб, пятьдесят четыре ранено. Для подобных ужасов существует специальное слово – «амок». Убить максимум своих соплеменников, прежде чем погибнуть самому. Новости всегда оказывают на меня успокоительное действие. Чужие несчастья заставляют меня забыть о собственных невзгодах, а еще подсказывают новые сюжеты. Крис Петтерс продолжает перечислять мелкие и крупные ужасы повседневности. Скандал в банках спермы: множество женщин выбрало одного и того же донора – голубоглазого белокурого спортсмена Ханса Густавсона. Теперь он будет отцом минимум полумиллиона детишек. Ханс уверяет, что он был не в курсе успеха своей спермы и что сдавал ее только для оплаты учебы. Впредь он не будет разбрасываться своим генетическим материалом. Легкое землетрясение в Лос-Анджелесе. По мнению сейсмологов, толчок мог быть спровоцирован частыми подземными ядерными взрывами. Медицина: в России зафиксировано ранее неизвестное заболевание – рак пупка. Метеосводка: неизменно хорошая погода. Биржа: падение индекса Доу-Джонса. Так-то лучше. Люди, дерущиеся за территории или за власть, напоминают мне крыс из моего романа. Я кошусь на свою книгу, лежащую на столе. «Крысы». Книга кажется мне волшебной, живой. Но теперь ей предстоит жить самостоятельно, без меня.