Он принюхивается. – Я вас чую. Вы ведь здесь? Этот человечек – несравненный медиум. Он вертится на месте, как кот, унюхавший мышь. – Я чувствую, что вы здесь, святой Эдмонд. Мы силимся унять свечение наших аур. – Вы здесь, святой Эдмонд. Я это знаю и чувствую. Если бы я знал, что превращусь в ангела, страшащегося смертных… – Я давно вас дожидаюсь, – бормочет писарь. – Одно дело – абсолютное знание, и совсем другое – одиночество… Мы с Раулем боимся шелохнуться. – Это я только с виду мистик. У каждого есть предел. Вы пообещали диктовать все, что я пожелаю записать. С тех пор по утрам моя голова, ясное дело, полна текстов, но как же насчет того, чтобы вас увидеть? Мы старательно ежимся. – Готово! – восклицает он. – Я вас обнаружил, святой Эдмонд! Он подскакивает к шкафу, силится опрокинуть его на себя, потом так же внезапно передумывает и отпрыгивает в центр комнаты. – Раз вы так, я увольняюсь! – гневно провозглашает он. – Извините, но такое неуважение совершенно недопустимо. В страшном волнении греческий монах хватает огромную деревянную колотушку и обрушивает ее на камни, которыми когда-то замуровал дверь. Из-за нас писарь решил прекратить свое затворничество! Я пихаю Рауля Разорбака локтем: – Надо ему помешать. Эдмонд Уэллс никогда нам этого не простит! – Сюда, бескрайний мир! Ко мне, красавицы! – истошно орет бедняга. – Я отказываюсь от обета целомудрия! От всего отказываюсь, в том числе и от обета молчания! Молитвам тоже конец! Раскрываю объятия ресторанам и дворцам, подлинной жизни! Каждый выкрик он сопровождает ударом колотушкой. – Потратить десять лет жизни на запись философских афоризмов – благодарю покорно! Удосужились меня навестить – и ни здрасьте, ни прощай! Нет уж, хорошенького понемножку. Религия – капкан для желторотых послушников. Ну и простофиля же я: стоило появиться светящейся фигуре с просьбой засесть в одиночестве в горах и записывать ее мысли, как я тороплюсь повиноваться! – Один из нас должен себя обнаружить, – говорю я. – Вот и давай, – отвечает Рауль. – Нет, ты давай. От души размахивая своей колотушкой, монах горланит песню группы Pink Floyd – The Wall: – We don’t need your education…[2] По келье пулями разлетаются осколки камней, пыль стоит столбом. Я выталкиваю Рауля из-за шкафа. Монах застывает на месте: увидел! Он – настоящий одаренный медиум. Он в ошеломлении валится на колени и судорожно сплетает пальцы. – Явление, наконец-то! – бормочет он себе в бороду. – Оно самое, – подтверждает Рауль, для пущего эффекта заставляя свою ауру переливаться всеми цветами. Горе-комедиант! Но на первом месте у него – радость оттого, что его разглядел человек из плоти и крови. Улисс Пападопулос истово осеняет себя крестными знамениями. Судя по всему, мы сильно впечатляем смертных, когда попадаемся им на глаза. Мне тоже охота предстать перед отшельником, чтобы удвоить эффект, но тот и без меня уже на грани апоплексического удара. Крестясь с удвоенной скоростью, он валится Раулю в ноги. – Да уж… действительно… – лепечет мой друг, выигрывая время. – Ясное дело… уж конечно… вот он я. – Ах, какое счастье! Я вас лицезрю, святой Эдмонд. Вижу вас своими собственными глазами. Рауль – не иначе, он не избежал угрызений совести – отвечает: – Если на то пошло, я не Эдмонд, а Рауль, «коллега» Эдмонда, диктующего вам «Энциклопедию». Он не смог… прилететь, просил принести за него извинения. Он разрешил мне его заменить. Монах от счастья оглох, Раулю приходится несколько раз повторять одно и то же, даже по слогам, чтобы до того дошло. Отшельник тянет руки к своему фолианту. – После святого Эдмонда – святой Рауль! Святой Рауль, святой Рауль! Это благословение! Я – покорный раб всех святых! – кричит Пападопулос. – Прекрасно! – откликается Разорбак. – Будьте так добры, ответьте, упоминается в «Энциклопедии» цифра «7»? – Цифра «7»? – удивленно переспрашивает монах. – А как же! Само собой, святой Рауль, само собой. Где ее только нет! – Покажите! – требует ангел. Монах бросается к книге, молитвенно слюнявит палец и торопливо листает страницы. Сначала он находит коротенький текст о символике семерки в картах Таро. Следующий текст длиннее – он о значении символа «7» в мифах и легендах. Третий – о семи ступеньках лестницы Иакова… Проблема с «Энциклопедией Относительного и Абсолютного Знания» в том, что она – настоящий кладезь знаний. Мысль нашего наставника растекается во все стороны. «Энциклопедия» содержит философские размышления, но в ней находится место и для кулинарных рецептов, и для научных курьезов, и для загадок. В ней нарисованы портреты, проливается новый свет на факты из истории Земли. Настоящий хаос! Чтобы все это прочесть, нам надо наведываться сюда снова и снова! Рауль советует писарю составить указатель или по крайней мере оглавление с указанием страниц. Листая книгу, он натыкается на психологические тесты, на интервью звезд… А вот и кое-что любопытное: как говорится в одной из статей, географически мир Семерок не примыкает к миру Шестерок. Исходя из этого, искать его следует «там, где совершенно нет шансов его найти». Мы вдруг перестаем ощущать тепло или холод, нас окатывает ледяным дыханием. – Блуждающие души! – волнуется Рауль. Перед нами бредет вереница призраков. Они похожи на нас с той лишь разницей, что, в отличие от нас, не светятся, а поглощают свет. Рауль, дольше меня находящийся в раю, объясняет, что это эктоплазмы – самоубийцы, раньше времени расставшиеся с жизнью, или жертвы убийства, чьи души, переживающие страшные терзания, предпочитают задержаться здесь, чтобы решить проблемы из прошлого, а не вознестись на небо для очищения перед другой жизнью. – Люди, даже после смерти отказывающиеся склеить ласты?! – Не отказываются, а просто не могут. Некоторые жаждут реванша, мести – эти держатся за свое призрачное состояние, чтобы не давать покоя своим обидчикам. – А нам они могут причинить вред? – Нам – нет. А вот Пападопулосу очень даже могут. – Мы же ангелы, а они – всего лишь неприкаянные души! – не соглашаюсь я. – Они сохранили больше близости к людям, чем мы. Рауль опасается, что это мы подманили их к убежищу греческого монаха. Блуждающие души непрерывно находятся в поиске уязвимых тел, а мы, спустившись на Землю и обозначив свое присутствие, указали им на жилище медиума. Призраков становится все больше. Теперь их уже десятка три. Выглядят они так же, как в момент смерти. Перед нами воины-инки, покрытые ранами, полученными от аркебуз конкистадоров. Можно подумать, что мы перенеслись в роман Лавкрафта! Самый страшный среди них – вождь. Я жмусь к Раулю. – Как нам с ними сладить? – спрашиваю я его. 57. Венера, 7 лет Зеркало. Новый нос сделал меня еще красивее. Меня отдали в школу для детей-звезд, использующую методику преподавания доктора Хаткинса. Нам позволяют делать все, что и когда захотим, – это способ свободного выражения наших побуждений. Я чаще всего сижу и рисую маленького заключенного. – Кто это? – спрашивает учительница. – Твой папа? Твоя мама? – Нет, это Другой. – Какой другой? Прекрасный Принц? – Нет, Другой – это тот, кто иногда мне снится. – У твоего Другого есть специальное обозначение: Прекрасный Принц, – подсказывает мне учительница. – Я тоже его искала-искала и, наконец, нашла: это мой муж. Ничего так меня не раздражает, как взрослые, не слушающие детей и воображающие, что сами все знают. Я кричу: – Нет, Другой – никакой не Прекрасный Принц! Он сидит в тюрьме и хочет на волю. Одна я могу его понять, только для этого мне надо вспомнить… – Что вспомнить? Не хочу терять время и ухожу от нее. На прошлой неделе один журнал захотел меня сфотографировать. Спасибо маме, это она рекламирует меня всюду, где бывает по работе. Я позировала два-три часа, сидя на табурете с букетом цветов. Кажется, меня снимали на календарь. Мама остается за кулисами и играет в свою игру: называет все более высокие цифры, но к концу всякий раз звучит слово «доллары».