Она изучающе смотрела ему в глаза, а затем покачала головой. – Ники-Ники, твое упрямство, твой фатализм и твое нежелание видеть реальность – одни из самых плохих твоих черт. Сколько раз ты отказывался слушать моих советов? И к чему это привело? Все вовсе не так, как кажется, и не так, как рисует в газетах этот писака Суворин. – О чем ты говоришь, дорогая? Бывшая императрица мягко улыбнулась. – О том, муж мой дорогой, что власть твоего брата зыбка и эфемерна. Он носится с фронта на фронт, он устроил катавасию с переездом столицы в Москву, одни уже переехали, другие еще нет. Вот и сейчас Михаил ненадолго вернулся в Москву, вновь ткнул палкой в помещичий муравейник, издав этот свой Манифест о земле, и разворошил чиновничий улей, требуя чисток. И вот он опять собирается уезжать. Куда? За море! В Константинополь! И куклу эту свою итальянскую с собой забирает. Кто остается в Москве? А кто в Петрограде? Он даже Гурко отправил из Ставки на фронт! Кто остался в Ставке? Лукомский? Но он лишь наштаверх. А где главковерх? Нет его! Будет праздновать в Царьграде свою коронацию! В твоем Царьграде свою коронацию!!! Николай пожал плечами. – Он уже покидал Москву и надолго. И ничего не случилось. – Это было до манифеста. До ограбления помещиков. А среди них множество военных, включая генералов. Простят ли они Михаилу такое? Очень и очень в этом сомневаюсь. Скажу тебе больше – уверена, что и твой брат чувствует, насколько все зыбко, иначе бы он так не хорохорился, и так много не писала бы хвалебного о нем банда Суворина, не старались бы они сделать из него героя-полководца. Все они понимают, что не простят им. И не забудут. Ничего и никому. И я не забуду. Бывший самодержец криво улыбнулся. – Ох, Аликс, ты опять выдаешь желаемое за действительное. Ну где, скажи мне на милость, где доказательства этих твоих фантазий? Откуда тебе из Ливадии знать об этом? Она торжествующе подняла указательный палец. – Вот именно, Ники, вот именно! Это и есть главное доказательство! Твой брат нас просто боится. Боится разрешать к нам визиты… – Не согласен, люди сами боятся к нам ездить. – Они потому и боятся, что чувствуют, что заговор если еще не существует, то он как минимум реален, и не хотят преждевременно попадать в поле зрения ИСБ и прочих Михаила шавок. Миша твой нас удалил не потому, что я много, как ты выразился, болтала, а потому, что мои слова находили живейший отклик и понимание в высшем свете. Он тебя настолько боится, что даже не пригласил нас в Москву на свою коронацию! – Аликс, ты же сама не хотела ехать и униженно стоять в стороне, глядя на то, как они коронуются! – Да, я не хотела! Но я бы поехала! И я бы смотрела им в спину, зная о том, что вскоре кое-кто дорого за все мои унижения заплатит! – Опять слова и фантазии, Аликс. Михаил, надо отдать ему должное, просто-таки разгромил всяческую себе оппозицию, оплел империю своими, как он выражается, спецслужбами и жестко запугал всех, кто мог решиться на выступление. – Именно! А теперь подумай, что ждет нас после его этой коронации в Царьграде? – Конкретно нас или Россию? – И нас, и Россию. Николай пожал плечами. – Что касается нас, то, откровенно говоря, я надеюсь на некоторые послабления. Получив престол Ромеи, Михаил получает корону, которую ни от кого не наследовал и на которую других претендентов нет. А объединив две короны третьей – короной этого самого Единства, он вообще становится величиной такого масштаба, что ему незачем опасаться нас. Что же касается России, то думаю, что нас ждут большие преобразования и массовое переселение. Посмотрим. Аликс смерила мужа победным взглядом. – Что ж, я надеюсь, что Михаил твой так и будет думать. – А это не так? – Нет! – Объяснись! – Его эти две новые короны ничего не стоят без российской. Кто император России, тот и император всего остального. В то же самое время он неизбежно будет проводить массу времени в этой своей драгоценной Ромее, носясь с ней, как Петр Первый носился с Санкт-Петербургом, Северной войной и флотом, отчего вся остальная Россия пришла в полнейший упадок. Тогда Петр мог себе это позволить. Но сейчас совершенно иная ситуация. Власть Михаила настолько зыбка, а все его преобразования настолько значительны, что он должен словно паук сидеть в Кремле и бояться выпустить из рук хотя бы одну нить власти. Но он, со свойственным ему романтизмом, не завершив хотя бы одного дела, начинает множество новых, а затем бросает все и идет воевать за три моря, где и застрянет надолго. Неужели, мой дорогой Ники, ты не видишь, что он обречен? – Ну, ситуация, действительно, сложная. Но ему все это время просто сказочно везло! – Всякому везенью приходит однажды конец. И тогда придет твое время. Твое, Ники. Тут устало помотал головой. – Нет, Аликс. Я так не могу. Я присягал Михаилу, я клялся на Святом Писании и перед иконами. Не искушай меня. – Хорошо. Допустим. Если уж ты так упрям, то по крайней мере согласись, что Алексей ничего подобного не делал. Так ведь? – Я отрекся и за него. – Ты. Но не он. Так? – Ну, допустим. – Значит, его права на престол несомненны. – Ты понимаешь, что говоришь?! Это мятеж и смута! – Подумай о детях. Разве они виновны в твоем малодушии? – Уверен, что Михаил не посмеет сделать с ними ничего дурного! – А если посмеет? – Аликс! – И все же? – Это как минимум каторга! О чем ты говоришь?! – А разве для обвинения нас в заговоре Михаилу нужен заговор? Ты прекрасно понимаешь, что нас в любой момент могут обвинить в чем угодно. Судьба светлейшего князя Меншикова и его семейства тому яркий пример. Да что там Меншиков! Где Владимировичи? Повешены на Болотной площади. Где великая княгиня Мария Павловна с невесткой? Лишены титулов, состояния и сосланы в Сибирь на вечные поселения! А ведь она тоже была на сносях! Бывший монарх буквально вскричал в отчаянии: – Да Бог с тобой! Что мы можем сделать из Ливадии?! Но жена упорно гнула свою линию: – Это сейчас не имеет значения. Значение имеет лишь трезвое понимание происходящего и твердая решимость искать свой шанс. – Какой шанс? – Шанс вырваться отсюда. Испроси у брата дозволение на наше присутствие на коронации в Царьграде. Мы должны вернуться в свет. Пусть Михаил верит, что он цепко держит нас в руках, пусть верит в то, что мы совершенно не опасны. В Москву он нас не пустит, но в Константинополь на коронацию приедут многие. Это наш шанс. Николай сел на бордюр и задумался. Аликс терпеливо ждала. Повисло молчание. Наконец бывший самодержец нехотя кивнул: – Ладно, допустим. В любом случае сидеть здесь взаперти – это не лучший вариант. Я напишу Мише и испрошу приглашения на коронацию. А там будет видно, есть ли в твоих словах хотя бы частичка истинного положения дел в империи. Но повторяю еще раз: я не хочу нарушать данное Богу слово. Супруга лишь вздохнула тяжело. После чего заметила: – Как знать, Ники, быть может, это было лишь испытание? Или Господь руками Миши хотел расчистить в России старые авгиевы конюшни, а затем вновь призвать тебя для восстановления лучшего из того, что было в империи? Видя, что Николай вновь решительно машет головой, она смягчила позицию. – Ну, хорошо, царем быть ты отказался. Но ведь быть регентом при малолетнем Алексее ты не отказывался? – Нет, но… Он задумался. – Но скажи на милость, какой из него царь? Он очень слабый больной мальчик, дай Бог ему всяческого здоровья и долголетия. – Уверена, что Господь будет к нему милосердным. В любом случае страной будет править Регентский совет во главе с правителем государства. От этого же ты не отрекался? – Нет. – Вот видишь. А за это время мы и девочек пристроим, и, если потребуется, изменим закон о престолонаследии. Если и в этот раз у нас родится девочка или мальчик с этим проклятием. Но шанс на здорового мальчика у нас есть, ты это прекрасно знаешь. Николай хмуро кивнул. – Знаю. Так говорили доктора. Но твой возраст… – А что возраст? Это не первые мои роды, и у меня прекрасные доктора вокруг. У меня, слава Богу, нет токсикоза, как у итальянской куклы, и пока нам удается скрывать мою беременность. Сначала нам нужно покинуть эту клетку, не так ли? Личное послание баронессы Беатрисы Эфрусси де Ротшильд императору Всероссийскому Михаилу Второму.