Многое из того, о чем говорил библиотекарь, было мне известно, но педантизм проел его до мозга костей. Ладно, если подыграю, с меня не убудет. – И что мы имеем здесь? – Точно сказать не берусь. Зрение у меня слабое, не все удалось разобрать. Но буквы на этом камне очень похожи на те, которыми написаны твои самые древние книги, и я смог перевести несколько простых слов. Он показал мне плоды своих усилий. Слишком скудные, чтобы можно было уловить какой-то смысл. – Мне кажется, это преимущественно имена. Возможно, часть священного писания, что-нибудь наподобие родословия. – Это своего рода бессмертие. – Возможно. Уверен, монументы схожего назначения можно обнаружить почти во всех более-менее древних городах. Железо было очень популярным материалом у тех, кто считал себя очень богатым и исторически значимым. Как правило, такие памятники возводились, чтобы прославить в веках ту или иную личность, правителя или завоевателя, желающего, чтобы его не забыли потомки. – И все сооружения подобного рода, которые мне довелось увидеть, – сущие головоломки для живущих ныне вокруг них людей. Я бы не назвала это бессмертием. – В том-то и дело. Бессмертие мы получим в другом мире, каким бы себе его ни представляли, но всем нам хочется, чтобы нас помнили в этом. Полагаю, когда умерший прибывает на небеса, там уже знают, кто он такой. И хотя я благочестивый, блюдущий обряды гуннит, у меня нет иллюзий насчет того, что привносит человеческая натура в религиозный опыт. – Меня всегда интриговал ход твоих мыслей, шри Сантараксита, но при нынешних обстоятельствах мне просто недосуг сидеть и размышлять над бесчисленными фобиями человечества. Даже если они имеют отношение к Богу. Или к богам, если тебе так больше нравится. Сантараксита рассмеялся: – Тебе не кажется забавным, что мы с тобой поменялись ролями? Несколько месяцев, проведенных в реальном мире, чудесным образом изменили его мировоззрение. Он смирился с ситуацией, в которой оказался, и теперь старается как можно больше извлечь из нее. Может, еще немного – и он станет последователем Бходи? – Боюсь, я куда меньше достойна титула «мыслитель», чем тебе кажется, шри. У меня никогда не хватало времени на философствования. Подозреваю, что я больше похожа на попугая. – Дораби, человеку твоей профессии, чтобы выжить, необходимо быть философом в гораздо большей степени, чем тебе хочется признавать. – Или быть в большей степени зверем. Среди нас нет тех, кто в прежней жизни был праведником. Сантараксита пожал плечами: – Все равно ты чудо, независимо от того, хочешь им быть или нет. – Он кивнул на каменный столп. – Вернемся к обсуждаемой теме. Может быть, здесь рассказывается о чем-то важном. Или это просто напоминание о тех безвестных, из чьего праха растет сорная трава. И вот что любопытно. Складывается впечатление, что столп пытается вступить с нами в общение. Смотри: некоторые знаки заменены. – Последние слова он произнес тоном крайней заинтересованности. – Дораби, я должен это прочесть! Для этого необходимо приблизиться к столпу. – Выбрось это из головы. Скорее всего, ты умрешь, даже не добравшись до него. А заодно погубишь всех нас. Он насупился. – У нашего приключения есть опасная сторона, – продолжала я втолковывать ему. – Она не допускает экспромтов, отклонений от общей цели, выпячивания собственной личности. Ты видел Синдава. Мало было на свете людей порядочнее его. Он не заслужил такого конца. Как только на тебя найдет творческий кураж, пойди и еще раз взгляни на волокушу с телом бедняги. Фу! Ну и запах – точно в конюшне. Ветерок не помешал бы. – Конечно, если бы он дул не в мою сторону. Животных сгуртовали в середине лагеря, чтобы они со всех сторон были окружены людьми и лишены возможности сделать какую-нибудь глупость – например, выйти из защитного круга. А травоядные, как известно, большие мастера по части выработки продуктов пищеварения. – Хорошо, хорошо, – усмехнулся Сантараксита. – Нет у меня склонности к идиотским поступкам, Дораби. – Да неужели? А как же тогда ты оказался здесь? – Может, у меня такое хобби. – Он, оказывается, способен посмеяться над собой. – Глупо, конечно. Моему камешку никогда не вырасти в один из этих столпов. – Не возьмусь угадать, комплимент это или упрек. Ладно, не спускай глаз с этого камня, и если появится что-нибудь интересное – сообщи. – У меня не раз возникал вопрос, не связаны ли каким-то образом эти столпы с теми, которые Отряд когда-то обнаружил на равнине Страха. Правда, тамошние камни умеют ходить и говорить – если только Капитан не был склонен к преувеличениям даже больше, чем мне кажется. – Ого! Взгляни-ка! Видишь, вон там, у самого края дороги? Это Тень – крадется потихоньку. Уже достаточно темно, чтобы Тени зашевелились. Пора и мне пошевеливаться: надо обойти лагерь и убедиться, что все сохраняют спокойствие. Теням не добраться до нас, если будем сидеть тихо, не делая глупостей. Возможно, они попытаются спровоцировать панику – подобно тому как охотник поднимает дичь. 75 Несмотря на большое количество людей, наличие животных и овладевший мной пессимизм, все шло гладко. Мы с Гоблином несколько раз прогулялись по кромке круга и побывали на северной части дороги, где остался хвост нашей колонны. Все как будто понимали ситуацию и вели себя соответственно. Наверное, благодарить за это следовало Тени, которые липли к невидимым стенам нашего укрытия и вились по ним злобными пиявками. Ничто так не помогает собраться, как угроза ужасной смерти. – Вот чего я никак не пойму, – сказала я. – Круг – это перекресток, верно? Значит, должны быть и другие пути в него и из него. Кроме тех, по которому мы пришли сюда и по которому пойдем завтра. Почему же их не видно? – Понятия не имею. Может, это колдовство. Спроси Одноглазого. – Почему его? – Ты столько времени прожила с ним бок о бок, что и сама должна бы понимать почему. Потому что он знает все. Просто спроси. Он объяснит. Похоже, сейчас Гоблин уже меньше беспокоится о том, как бы не потревожили его друга. Наши колдуны возобновили любимую грызню. – Знаешь, ты навел меня на интересную мысль. Мне было недосуг точить лясы с Одноглазым, но все же создалось впечатление, что он из кожи вон лезет, стараясь выглядеть больным. Почему бы нам не разбудить его, не оставить за старшего, а самим не вздремнуть чуток? Мы так и сделали, с незначительными осложнениями, но сначала убедились, что караульная служба на потенциальных входах в круг идет как положено, независимо от того, видны они или нет. Благодаря Готе и дядюшке Дою Одноглазый все еще вносил вклад в святое дело защиты наших задниц. Правда, не желал признавать, что вклад этот совсем мизерный. Только я с наслаждением вытянулась на жесткой постели, как подошла Сари. Измотанная до крайности, я была вовсе не склонна к задушевной беседе. Хотелось только одного – чтобы она ушла. Сари, должно быть, это почувствовала, а потому была краткой: – Мурген хотел поговорить с тобой, но я сказала, что ты устала и нуждаешься в отдыхе. Он просил предупредить: сны тут бывают очень яркими и обманчивыми. Самое главное, говорит он, не впадать в панику и никуда не идти. То же самое мне нужно объяснить Гоблину, Одноглазому, дядюшке Дою и еще кое-кому, чтобы они предупредили остальных. Отдыхай. Она погладила меня по руке, давая понять, что мы по-прежнему подруги. В ответ я промычала что-то невразумительное и закрыла глаза. Мурген оказался прав. Ночь на плато Блистающих Камней – это еще одно приключение, совершенно особенное. Все детали местности сделались очень похожими друг на друга, при этом они казались призраками самих себя дневных. Небо и вовсе не вызывало доверия. Равнина была еще сплошь в оттенках серого, но теперь залита зыбким сиянием, которое четко очерчивало все углы и кромки. В какой-то момент я подняла глаза и увидела полную луну и сонмы звезд, но уже спустя несколько минут все было снова затянуто плотными облаками, не пропускавшими ни единого лучика. Тексты на каменных столпах все время менялись, чего Мурген, похоже, не заметил, когда был здесь в прошлый раз. Я немного понаблюдала, узнавая отдельные буквы, но не слова. И вдруг в разум постучалась мысль о том, что утром непременно надо будет подойти к шри Сантараксите. Это было вроде озарения – я поняла, как нужно читать письмена на столпах. Начинать с верхнего правого угла и двигаться вниз по первому столбцу. А потом по второму, но уже снизу вверх. Затем по третьему, опять сверху вниз. И так далее. Однако гораздо больше меня интересовало движение между колоннами. Там были большие Тени, один вид которых вызывал ужас, и множество мелких, явно очень голодных. Мелочь ползала по нашей защитной стене, крупняк не подбирался слишком близко. От последних веяло злобным терпением, – казалось, они готовы ждать хоть тысячу лет, пока кто-нибудь из нас не зазевается и в защите не возникнет брешь. Во сне все дороги, ведущие в круг, были хорошо видны. Каждая, словно мерцающая нить, вела к поблескивающему вдали куполу. Однако среди всех этих путей и сооружений только наша дорога, тянувшаяся с севера на юг, казалась живой. Как будто знала, что мы собираемся по ней пойти, или же хотела, чтобы мы это сделали. И тут вдруг я была одновременна изумлена, сбита с толку, испугана и восхищена – осознав, что не увидела бы всего этого, если бы линия обзора проходила на уровне моих глаз. Значит, я выше на десятки футов – покинула свое тело, как это делает Мурген. Хотя я тысячу раз мечтала обладать этой способностью и зрелище было потрясающее, в глубине души всколыхнулся страх. И я воззвала к Небесам – не грешно время от времени напомнить Богу о своем существовании. Я страстно, до исступления, желала оставаться просто Дремой, без намека на какой-нибудь мистический талант. Правда-правда. Если уж так необходимо, чтобы кто-то из наших умел делать нечто подобное, пусть бы выбор пал на Гоблина, или Одноглазого, или дядюшку Доя… Да на кого угодно, исключая лишь Тобо, несмотря на то что ему напророчена важнейшая роль в будущем Отряда. Он слишком юн, слишком плохо держит себя в руках, чтобы совладать еще и с этим даром. Снующие мелкие Тени напоминали стаю голубей. В этом призрачном мире они не молчали, но общались лишь друг с другом. Не требовалось особых усилий, чтобы не подпускать их к себе. Что тревожило по-настоящему, так это небо над головой. Каждый раз, стоило мне поднять взгляд, там все оказывалось совершенно другим. То непроглядные тучи, то россыпь звезд и полная луна. То совсем мало звезд и две луны. То четкое созвездие, повисшее прямо над дорогой, что вела на юг. В точности соответствует описанию созвездия, которое Мурген называет Арканом. А мне-то всегда казалось, что этот Аркан придуман соплеменниками матушки Готы. И вдруг сразу за золотым кайлом я увидела троицу рослых страшилищ, которых Мурген встретил на этом самом месте в свою первую ночь на плато. Кто они? Якшасы? Ракшасы? Я напрягла память, но не вспомнила ничего подходящего ни из мифологии гуннитов, ни даже из культа Кины. Хотя им наверняка нашлось бы там место. Гунниты гораздо более гибки в вопросах своей доктрины, чем веднаиты. Меня учили, что нетерпимость – великое достоинство нашей веры. Гуннитская уступчивость – одна из причин того, что они обречены гореть вечным огнем. И поделом идолопоклонникам. Бог – это могущество. Бог – это доброта. В милости своей Он подобен земле. Но к неверующим может быть крайне суров. Я изо всех сил пыталась вспомнить, что Мурген поведал о своей встрече с этими созданиями из мира снов. Бесполезно, хотя именно я записывала его рассказ. Даже не удалось припомнить, были ли его ночные гости в точности такими же, как эти. Чудища, в общем-то, имели человекообразные фигуры и человеческие размеры, но у лиц ничего общего с людскими. Может, это звериные маски? Судя по энергичной жестикуляции, монстры зовут меня за собой. Вроде Мурген упоминал о чем-то этаком. Он, помнится, отказался. Я тоже, хотя и приблизилась к ним осторожно, и попыталась завести разговор. Не имея тела или каких-либо специальных приспособлений, я, конечно, не могла издавать звуков. И монстры говорили на неизвестном мне языке, так что все наши усилия оказались тщетны. Гости, похоже, сильно расстроились. Небось возомнили, что я буду играть по их правилам. Вконец разочарованные и разозленные, они затопали прочь. Мурген, я не знаю, где ты. Но тебе придется объяснить все это. Уроды ушли, не причинив мне никакого вреда. Теперь, может быть, удастся немного поспать. Самым обычным сном, без этих чересчур реальных сновидений и жуткого, неправдоподобного неба. Пошел дождь. Самый настоящий, никаких сомнений. Я лежала, скрючившись, и на меня сыпались холодные капли. Укрыться негде – на этом плато палаток не расставишь. Кстати, планируя поход, мы забыли о погоде. Не знаю даже почему; а впрочем, сколько ни планируй, всегда упустишь что-нибудь важное. И уже потом, когда начинаются неприятности, ломаешь голову, как же это все, кто участвовал в подготовке, проглядели самое очевидное. И с чего мы взяли, что такое понятие, как погода, неприменимо к этой равнине? Может, с того, что в Анналах Мургена о ней не сказано ни слова? Но кое-кто мог бы вспомнить, что Плененные совершали своей поход в другое время года. Кое-кому следовало бы задуматься о том, что стоит за этими словами. Кое-кому – это в первую очередь мне. Было достаточно зябко и до того, как начался дождь, теперь же у меня зуб на зуб не попадал. Двигаясь на ощупь, я встала и помогла укрыться тем, кто лежал поблизости. Потом натянула на себя еще одно одеяло и кусок палатки, свернулась калачиком и уснула. Это всего лишь мелкий дождик, а когда выбьешься из сил, ничто не имеет значения, кроме сна. 76 Вернувшись в страну снов, я встретила там Мургена. – Что, удивлена? Я же говорил, что увижусь с тобой на плато.