— Меня зовут Анхен, я помощница матушки нашей, настоятельницы приюта, благочестивой Кримхильды. — Я Фолькоф, рыцарь божий. А это люди мои, — чуть растеряно отвечал Волков. — Рыцарь божий Фольокоф, и вы добрые люди, надобна ли вам помощь? Вижу раны на вас, может мази и лечения вам требуются? Или благословение матушки нашей? Многие рыцари перед войной приходят к нам за благословением. — Нет, ничего такого, — медленно отвечал кавалер, он, если честно и позабыл, зачем он тут. — Может, еда вам надобна? У нас добрая еда, — продолжал этот ангел, ласково улыбаясь ему. — Нет-нет, не голодны мы, — продолжал отказываться кавалер, хотя Сыч бросал на него возмущённо-удивлённые взгляды. — Добрые люди, — теперь благочестивая Анхен улыбалась, словно извинялась, — ночлега или постоя предложить я вам не могу, это женский приют. Мужчинам здесь останавливаться — не к чести нашей. — Нет, нам не нужен постой. Мы здесь по другому делу. Кавалер поглядел на Сыча, тот не смотрел на благочестивую Анхен, он любовался ею почти не дыша. А Максимилиан так всё ещё и стоял с раскрытым ртом, совсем мальчишка обалдел от такой красоты, или даже не от красоты, а света, что шёл от этой молодой, прекрасной женщины. — Что ж вас привело к нам, добрые господа? — спрашивала у него девушка. И тут Волков почувствовал, что не хочется ему искать здесь Шалаву Вильму, даже говорить тут о ней не хотелось. Но отступать кавалер не собирался. Раз уж пришёл — нужно искать, как бы не была прекрасна, добра и благочестива та женщина, что стояла перед ним, он спросит у неё то, что нужно спросить. — Вчера в трактире «Безногий пёс» одна женщина опоила купца, хотела его грабить, а как мы её остановили, так она позвала бандитов, одного мы убили. Но остальные ушли, и она ушла. Сказали нам, что живёт она тут. Зовут её Вильма. Хочу забрать её. — Добрый рыцарь, — отвечала девушка, — Вильма жила с нами, но пред рождеством мы просили её уйти. Больше она сюда не приходила. — Просили уйти? — переспросил кавалер. — И что ж, вы теперь не знаете, где она живёт? — Отчего же, знаем, она купила дом. Там и живёт. Дом небольшой, но красивый, стоит у городского колодца, что у Северного рынка, сам дом выбелен, а стропила черны. Вы его сразу узнаете. — А за что ж вы её погнали? За блуд? — Дом купила? — удивлялся кавалер. Попробуй, укупи дом в таком богатом городе как Хоккенхайм. Видно эта Вильма при деньге была. — Нет, мой господин, за блуд мы жён не гоним, и не судим, нет среди нас таких, которых сей грех миновал, — твёрдо сказала благочестивая Анхен, — каждая сама пред Богом за своё ответит, а мы лишь кров и хлеб даём, говорим, да уговариваем не грешить. Да смотрим, чтобы к причастию все ходили. А уж как какая жена себе хлеб ищет, то не нам судить. Есть среди нас те, что кухарками работают, или няньками, но есть те, что и блудят. Мы не журим, Бог им судья. «Неужто и ты блудила?», — думал Волков глядя на эту удивительную девушку. «Где же те места, в которых такие ангелы блудят?» Ему так неловко от этой мысли стало, что начал он левой рукой по привычке эфес меча искать, эфес всегда успокаивал его. А меча-то и не было. Рука как в пустоту упала. Тогда он собрался и спросил: — А за что же вы Вильму погнали, раз не за блуд? Благочестивая Анхен глянула на Максимилиана, на Сыча и вдруг положила кавалеру свою руку на плечо и повлекла его в сторону. Отвела на три шага, приблизилась так, что он дыхание её чувствовал, и заговорила тихо: — Матушка наша увидела, что нечиста она стала. — Нечиста? — не понял кавалер. — Перестала она в церковь ходить, — отвечала красавица, — всё отнекивалась, говорила, что недосуг ей. — А, так вы поняли, что она ведьма, — догадался Волков. — Тсс, — благочестивая Анхен поднесла палец к губам своим. — Не говорите сие громко. Никто слышать не должен. Большой укор нам, что в доме своём не разглядели мы нечистую. Волков понимающе кивнул. А девушка продолжала: — Матушка печалится оттого сильно до сих пор. Я и сама не могу понять, как я не видела её, а уж поводы думать были. И серебро у неё водилось, и недобрыми мужами она верховодила. И хозяева заведений, кабатчики, люди алчные и нечестные, её не иначе как «госпожой» величали. Я такое сама слышала. В общем, просили мы её уйти, а она в ругань, проклинать нас стала. Хулить матушку, — девушка перекрестилась. — Слава Богу — ушла. Но думаю, зло на нас затаила. Вы бы взяли её, добрый господин, нам бы так спокойнее было бы. — Пойду искать её, — сказал кавалер. — А можно мне вашу матушку поглядеть? — Конечно, — сразу согласилась благочестивая Анхен. — Думаю, не спит она, благословит вас. Пойдёмте, и вы пойдёмте, добрые люди, — она позвала Сыча и Максимилиана, — матушка Кримхильда и вас благословит. Их повели в удивительно чистую и светлую комнату, там была большая кровать, и всё было на ней белоснежным. И перины, и простыни. Рядом с кроватью сидела молодая женщина, в таком же платье и чепце, что и благочестивая Анхен. А в кровати лежала старуха, от старости лицо её было тёмным, нос большой, глаза навыкат. Руки её, узловатые как корни деревьев, лежали поверх перины, на старухе была чистейшая рубаха и накрахмаленный чепец. Анхен подошла к кровати, присела быстро, встала, и сказала: — Матушка, рыцарь божий и люди его ищут благословения вашего. Старуха уставилась на вошедших мужчин, оценивая их и ничего не произнося. — Матушка просит вас подойти, — произнесла Анхен, — юноша, подойдите первый. Максимилиан волнуясь подошёл к кровати, благочестивая Анхен опустила его на колено рядом с кроватью, сняла с него берет, наклонила ему голову, и после этого рука старухи легла юноше на голову. Провела по волосам. — Всё, матушка благословила вас, — сказала Анхен молодому человеку, — ступайте. — Теперь вы, добрый человек, — позвала она волнующегося не на штуку Сыча, — придите. С ним была проведена та же церемония. А старуха не поглядела даже ни на юношу, ни на Сыча, она смотрела и смотрела своими старушечьими глазами на кавалера, словно пыталась в нём узнать кого-то. — Рыцарь, прошу вас, пройдите к матушке, — пригласила его Анхен. — Она не говорит? — спросил кавалер, тихо подходя к старухе. — Нет, но всё слышит, и когда хочет, сообщает мне свою волю, — отвечала молодая женщина. — Встаньте на колено, господин. Легко сказать «встаньте на колено» когда ты молод и здоров. А когда у тебя нога болит уже почти год, и ты лишний раз это колено ни гнуть не хочешь, ни вставать на него, чтобы боль лишний раз не вызывать, то эта задача не так уж и проста будет. Он с трудом и не быстро опустился на колено возле кровати, а правую, изрезанную руку положил на край кровати старухи. Склонился. Он ждал, что матушка положит ему руку на голову, а произошло другое. Случилось удивительное, старуха схватила его за руку, да так крепко, что не ожидал он старой женщины. Этого, видно, и благочестивая Анхен не ожидала, она смотрела на это с удивлением, и ничего не предпринимала, ждала, чем всё кончится. А старуха, не выпуская руку кавалера, стала хрипеть, словно сказать, что-то пыталась ему. И глядела неотрывно на него. И всё сильнее сжимала руку. А Волков не то, чтобы испугался, а почувствовал себя как-то неуверенно, неловко. И тут матушка начал кашлять. Анхен стала гладить её по руке, которой она сжимала руку кавалера, и приговаривала: — Матушка, отпустите его, отпустите. Старуха, наконец, ослабла, выпустила, его руку. Он с трудом встал с колена. И благочестивая Анхен стала выпроваживать мужчин из покоев, она была взволнована и говорила: — Растрогали вы чем-то матушку, как бы припадка не было, ступайте, ступайте. Пусть поспит. Волков, Сыч и Максимилиан кланялись старухе на выходе. Ушли. Благочестивая Анхен провожала их до ворот, но была так перепугана чем-то, что прощалась с ними коротко. А как дверь за мужчинами привратник Михель Кнофф закрыл, так она поспешила вернуться в покои матушки Кримхильды. Стала на колени возле её кровати, взяла руку страхи в свои руки и заговорила: — Матушка, скажи, кто это был? Что за человек? Чем страшен он так? Старуха кряхтела в ответ, да косилась на неё. Но девушка словно понимала, что она кряхтит, кивала согласно. Ещё одна молодая женщина, что сидела здесь же возле кровати, по лицу Анхен видела, что та всё больше и больше волнуется. Наконец Анхен встала с колен и сказала: — Марта, матушка просит тебя выйти. Повторять нужды не было, женщина тут же встала и вышла из комнаты. А Анхен подошла к двери и заперла её на засов. Старуха всё ещё что-то хрипела, но красавица не глядела в её сторону, она стала быстро раздеваться. Разделась догола, бросая вещи на пол. И полезла под кровать, вытащила из-под неё ларец, отперла его ключом и оттуда достала красный бархатный мешок, с ним бесцеремонно уселась на кровать, в которой лежала старуха и из мешка достала шар, белый как молоко, стеклянный. И стала в него смотреть, медленно приближая шар к глазам. А старуха всё кряхтела и кряхтела. Но благочестивая Анхен на неё внимания не обращала. Она всё глубже погружалась в шар. Глава 14 Трактирщик из «Безногого пса», Ёзеф Руммер, замёрз в большом сарае. Хоть и отвязал его Сыч перед уходом, хоть и жаровня была, и щепок на полу было достаточно, но разжечь огонь ему было нечем. Он подошёл к двери сарая, стал глядеть в щель между стеной и дверьми. И увидал лодочника. Лодочник Клаус собирался варить смолу, чтобы смолить большую лодку. И тогда трактирщик стал стучать в дверь, надеясь привлечь его внимание. Он думал просить у лодочника огонь, чтобы согреться. А вышло всё ещё лучше. Лодочник пришёл узнать, кто там у него стучит в сарае. Отпер дверь и, увидев трактирщика, немного перепугался: — Господи, а вы тут откуда? Увидев, что лодочник перепуган, хитрый трактирщик решил быть посмелее и заговорил: — Так ты бандит с ними заодно? — Что? — удивлялся лодочный мастер. А Ёзеф Риммер уже выскочил из сарая и пошёл быстро к воротам: