— Ты сам всё разумеешь, старик. Мы квиты меж собой и долга наш Род не имеет. Сани сегодня пошли только из-за памяти предков. Сказывается мне, ты большую услугу Пал Степанычу оказал давно, что он имя твоё помнит. А так... Ты уверен за перевертышей? Лошадка ровно идет, зверья не чует. — усомнился Остап. — Так то и без ветра идем, а хвостатые по лесу скачат. А как далеко, тебе мой крестник поведает. — старик откинул шкуру да уложил поверх нее топор. — Вероника, внученька. Сядь ближе к возничему и накройся с головой, когда Я тебе скажу. Ничего не бойся, мы тебя в обиду не дадим. — Не боюсь, тятенька. — отозвалась сиротка. — Шагов пятьсот-шестьсот может боле, пятна разные по форме и размерам, потому трудно и посчитать и расстояние измерить. Но раньше видел не больше пятиста. Могу и дальше глянуть, но отвар принять треба. — Не спеши, итак слепишь. А на яркую вспышку ворог и посерьезнее может нагрянуть. Раз стаей бегут, значит еще не решились. Так бы наперерез кинулись. Времечко есть еще. — Брат, опытом поделись. Чем их заборонить? — Как и любое зверье. Огонь, сталь да потрава. Хитрые больше как люди, ярые как волколаки. Копьецо бы тебе больше сгодилось, но и меч хорош. И колоть и резать можно. Будем на Севере, нужно будет тебя подучить. Обузе топор отдай, дюже она любит тяжелыми штуками махать. — усмехнулся Сет. Забава на то лишь улыбнулась, вспоминаю свою первую сечу с утопцами. — Ты говорил, что они последователей Мары разозлили, причем мы тут? — начал расспрашивать ветерана. — Мы видоки, а про вражду то старая история. Во-первых, ты их в бестиарии не видел, так как они скорее зверолюди, то есть ближе к берендеям,чем к выродкам. Ведьмы и черный люд хвалят смерть, берендеи, родоверы и лесной люд напротив жизнь, просто видят это по разному. Перевертыши промышляют охотой, а стойбища их стая ставит лишь на летний период, когда пищи в изобилии, а их самки тяжелые. Как только щенки встают на ноги, считай трехгодовалые, тут же начинается гон. Слабые и раненные гибнут в пути, остальные имеют право на жизнь. И вот вот думай, стая рванула на новые богатые пищей места, а на них утопцы или прочая нечисть похозяйничала, подчистую подъела все живое. Уж не помнит никто, как первый из перевертышей в своей обиде кинулся на нежить. С тех пор и воюют. А как след свой, ставят снежную бабу, намекая, что Мара толстая, ибо жрет много, а срок ее Солнце определяет. Как приходит весна остается от кумира Мары только мокрое место. А сами они весной празднуют победу жизни. Переняли повадки от своего тотема, тьфу. Обросли шерстью и не чураются человеческого мяса. А здесь на Юге частокол не больше двух полных аршин (четыре метра), а в малых поселках и того меньше. В рыбацкой деревне, наш ночной гость через забор перемахнул легко. Потому, ежели нет зверья, то и человечек может накормить. — Берендеи их не привечают из-за хитрости. Обмануть простака легко, а вот ежели обман вскроется, то лишь вся стая отобьется от обиженного. — отозвался Остап. — К Вам заходят беры? — резко спросил Сет. — Бывал один, все просил грамоте и счету научить. Но как только пальцы на руках заканчиваются, вся наука прекращается. Запомнил его, так как за потуги наши, крепко помог поселению. — ответил возничий. — Остап, а почему в охранении лишь два человека? Михаил и Еремей? Не мало ли на такое количество людей? — задал Я вопрос. — То для вас-гостей стоят. Черный Дол сам себя защитить может. — усмехнулся санник. — Это как? — изумился ответу. — Тебе же За столом сказали. Мы одно целое, ежели вороги у ворот, то все как один встаем на защиту. У Южан на сотню один десяток ополчения или стражи. У нас из сотню людей, сотня защитников. — А дети и старики? — А подавать стрелки и дротики? Вязать раны, приносить воду и пищу? Таскать дрова для жаровни и глазеть в лес? Тебе если палец жечь, рука дернется? Голова направит взор, а тело сожмется для отпора? Я — это Мы. Мы — это Я. — отозвался Остап. — Потому обидев одного родича, ты обидел всех. Поморы и ушкуйники уже узнали, как это бывает, убить одного из нас из-за пустяка или по праву сильного, что будет если снасильничать одну из нас... Всех их,кто был на той Ладье, их детей и стариков, баб и дома.... Род не помнит имена, но не забывает и не прощает Зло. Имя Брата Сета и берендея Мрака выбиты в памяти предков. Их будут знать и помнить моя кровь и кровь детей моих детей. — Не горячись, Остап. Передай старосте, что за поселением следили, больно скоро хвостатые объявились и нагнали быстро. Значит не более чем в десяти верстах стая стоит. Вожак ранен, то моя заслуга. А четверых они потеряли у реки. — Хочешь сказать, что одолел пятерых, старик? — c недоверием переспросил санник. — Я отвел их за собой ниже по реке, к утопцам. Пока стая рубилась с ними, Я подрезал вожака. Затем выбивал по одному. Лишь когда бился с двумя, меня и порвали. — улыбнулся своей хитрости Сет. — Умно. — признал Остап. — Мы обычно так не воюем. Только от защиты бьемся, сами только в случае смертоубийства родича можем пойти. — Мрак от вас пару месяцев назад ушел? — одна мысль о том, что Я знаю этого бера, озарила меня. — Где-то так. — признался возничий. Крепко же захотел учиться, ежели и на Юг ушел к родоверам и с купцом прогулялся до торжка. Такая тяга достойна уважению. Я помню его образ сильного и волевого человека там, на поляне, когда рубились с Плакальщицей. Оглядев лес в очередной раз увидел мечущиеся тени, что бежали через лес, огибая деревья. — Брат Сет, десяток рванул на прямую, скоро и сам увидишь, остальные на том же расстоянии держатся. — Хах. Молодняк не справился с азартом погони, значит и вожака при них нет. Босик, клади стрелку да бей наверняка. Остап, гляди чтобы лошадку не порезали и ее не понесло. Ника, быстро за спину возничего и спрячься под шкуры. Началась потеха. — Брат коротко раздал указания, а сам радостно вскочил на ноги, обвязал пояс веревкой, а второй конец кинул мне. — Привяжи к полозьям, чтобы не выбили с саней. Да и сам подвяжись. Забава перейди на перед к Веронике, толкайся-брыкайся, но не дай себя с саней скинуть, то верная смерть. Сначала послышался треск веток и маленьких поваленных деревьев, а затем появились и сами твари. В сумерках смотрелись грозно, массивные тела, резкие прыжки взрывающие снежный наст и горящие глаза. Если волколаки больше волки, чем Люд, то перевертыши наоборот. Тело напоминало человеческое, лишь руки были длиннее, лицо более вытянутое и густая шерсть. Уже не скрываясь, твари рванули на перерез. Я перехватил самострел, а рядом положил меч. Глазами выбирая мишень. Но тени двигались рывками, да и сани трясло, потому ни о какой точности речь быть и не могло. Из всей стаи особо выделялся огнено-рыжий. Он яро бежал, временами помогая себе руками и обгоняя всех остальных, да раззадоривал других своими криками и воем. — Сынок пришел за отца мстить. Тот правда с проседью был. — заметил его Брат Сет, а затем громко и на выдохе закричал. — Ату тебя, рыжая псина. Ату... Молодой вожак будто взбесился и резко ускорился, отрываясь от собратьев. Спустя сотню ударов сердца, вырвался из леса на дорогу шагах в тридцати, уменьшая расстояние с каждым рывком. Храмовник перевел топор за спину, а сам потянулся к зверю, натягивая веревку. Внезапно слева прыгнула тень наперерез движению саней, тут же щелкнул самострел Остапа. Раздался громкий визг, переходящий в скулеж, и тень кубарем завертелась на обочине. Возничий коротко ударил вожжами по крупу криволапа да потянул струну оружия. Тем временем рыжий сделал рывок, запрыгивая на сани, и тут же последовал сильный удар. Брат Сет махнул топором снизу вверх и отсек левую лапу и повредил ухо. Взрытый санями и копытами лошадки снег окрасился в красный. Стая протяжно завыла, потеряв за короткий миг двоих, но преследовать сани не прекратила. Храмовник выдернул у меня из рук самострел и, быстро прицелившись, метнул стрелку чуть ниже красных глаз преследователя. Заговоренная стрела прошила насквозь шкуру, разрывая ткань, а тело беззвучно уткнулось в сугроб и там упокоилось. — Заряжай. — Крикнул брат, а сам принялся корчить рожи, дразня стаю. Все больше перевертышей высыпало на дорогу, нагоняя сани. — Без толкового вожака, просто щенки. — кричал храмовник. — Сколько стрелок осталось? — Еще три в тубе. — ответил Я, передавая снаряженный самострел. Дорога круто повернулась, а старик присел от неожиданности. Тут же привстав на согнутые ноги, выстрелил второй раз. На сей раз тени метнулись в рассыпную, лишь последний не успел. Стрелка вонзилась в живот, ломая зверя пополам. Сухо щелкнул струной Остап, отправляя очередного врага крутиться волчком на земле, в попытках вырвать короткий снаряд из груди. Погоня внезапно прекратилась после потери пятерых. — Горю весь азартом. Прям молодость в жилах плещется. — произнёс Брат, плюхнувшись на сани. — Пройдет скоро. То в тебе обрядовый отвар говорит. — охладил пыл Остап. — А Я то размышляю, что же такого произошло. Будто несмышленыш, рвусь на сечу. — усмехнулся Сет. — Забава, отпусти топор, а ты Вероника пойди сюда. — Иду, тятенька. — пропищала сиротка, с трудом выбираясь из-под шкур. — Все спокойно? — Босик, не спи. Огляди лесок, ждать ли гостей? — Отстали, вернулись к подранку. Ты скажи мне. Так они люди, али нелюди? Поначалу думал зверь, а ближе подпустили из, вроде и человеческого в них немало. — С волками жить... То люд лесной, что отринул свою природу, а живет по обычаям стаи. Мёртвые земли Севера их изменили сильно, потому и выглядят они иначе. Но не рассчитывай на их дружбу или попытку приручить. За вековую историю никому не удалось. Сколько перевертыша не кормили, а он все в лес смотрит. — А в неволе, от еды и питья отказываются да помирают со скуки и томления по воле. Ежели убежать не могут, то за Месяц сгорают. — отозвался возничий. — Делааа... — коротко произнесла Забава. — Тять, а расскажи про звезды. — Ника отошла от страха и вновь начала пытку расспросами. — Там, далеко-далеко в небе, живут те, кого прибрал Отец-Грозное-Небо. Те, кто заслужил право уйти за бровь бога и удостоились тризны. Еды там вдоволь, а болезней и потравы и вовсе нет. Ночью, вспоминая Мать-Землю, на которую больше не Вернутся, жгут в память костры из небесных деревьев. Вот по ночам мы их и видим. Ведь что такое звезда, это есть сияние. А что далеко сияет? Костер да слава!!! — А у нас иначе. — отозвался Остап. — Но в целом похожи былины. — А они живые или нет? И почему ушли за Грань многие, а звезд видно мало? — продолжала спрашивать сиротка. — Я вижу лишь своих. Там все те, кто любил меня, кто подставлял плечо и делился водой и краюзой хлеба. Все те, кто сложил голову для чистого неба, потому хмурое чело Отца разглаживается, глядя на наши скромные потуги, морщины уходят. И это знак, что наши жизни не прошли напрасно и все больше погожих дней прирастают в году. Наступят дни, когда наши дети или дети наших детей, а может быть и ты, увидите полный рассвет и зеленые поля. Люд прекратит войны и распри и начнется новый Мир. — А когда это случится? — воспросил уже Я. — Когда сгорят в очищающем огне все твари Орды и химеры. — зло ответил Брат, а Забава от тех слов вздрогнула. Значит ее близость, лишь притворство, а голова занята лишь мыслями о Звере. **** — Местные называют этот град Северный Фронтир, будто стоят на границе с Ордой, а мы выше на Севере там так, в гости заскочили. Слово грозное, а остальное сам увидишь. Смотри внимательно, тут много ссыльных с Юга, народ резкий и лихой. Хотя другие тут и не выдержали бы. — раздавал советы брат. Сани вышли на хорошо утоптанную дорогу, что петляла между пристройками и вела к крепким воротам. Сами стены были из каменых блоков, а щели забиты и замазаны глиной. По обе стороны от ворот башенки для стрелков и лучников. Ров хоть и не залит водой, но весь утыкан острогами и ежами. У ворот стояли два стражника и мытарь, что собирал мзду и выдавал ярлыки на торговую площадь. — О, Остап. Чего-то зачастил к нам. Седмицы не прошло, на торговлю приехал? Али извозом занялся? — И то и другое. Взял попутчиков, вместе и веселее и спокойнее. — А вы четверо, с какой целью прибыли в наш славный град? — Отдохнуть и отправляться дальше на Север. — отозвался за всех ветеран. — Какой Север? Выше нас только Орда и проклятые земли! — отозвался молодой стражник. — Ты для меня южанин, сынок. — с ухмылкой ответил Сет. Стража тут же перехватила копья длинным хватом и направила на нас. — Назови свое имя! — крикнул мытарь, прячась за спину копьеносцев. — Я ветеран Северных пустошей, Брат Храма, Сет Однорукий. Со мной септ Бос Путевой и две особы под нашей дланью. Направляюсь с Юга на родину. — важно произнёс Храмовник, выпячивая грудь. — Нам не велено пускать на Юг ваших. Мы должны предать вас смерти! — держа копьецо в дрожащих руках произнёс сторож ворот. — Дурень, Я же сказал, что возвращаюсь в городище, а не иду на Юг. Где в твоем наказе есть то, что и на Север нельзя? — продолжал издеваться над горожанами Сет. — Пусти в град, а по утру Я отбуду в Югру. Местные переглянулись между собой, мытарь пожал плечами. — Три чешуйки с каждого, монета с саней. — наконец-то определился с решением. — Держи две монеты, да портки поменяйте, северяне... — рассмеялся ветеран и кинул деньгу. — Остап, трогай на торговую площадь, с меня ужин. — Скажи мне, Сет. Ты передал весточку на Юг? — поинтересовался возничий. — В Югре дам. Да и останемся мы там на пару дней, хоть и времени нет совсем. Пал Степанычу передавай важную весть. Я чую зло, что скопилось на Юге. И это не зверолюди и темные. Это что-то иное, неведомое мне. Потому и не находил себе места. Но полно говорить о плохом, время ужинать да славить богов о дарованном новом дне. — огорошил ответом Брат. Мы подкатили к торжищу, на котором уже было пусто, запоздавший торговый люд складывал свои пожитки да убирал лавки. Огороженный участок площади был отведен под телеги, сани и навесы для тягловых лошадей. Там же суетились молодые парни, что ухаживали за животными да стерегли загоны. Пока Остап пристраивал лошадку и сани, Брат Сет уверенно повёл нас на постоялый дом, расталкивая зазевавшихся прохожих.