— Лёгкой ночи, септ. — Прощай, внук. *** Оглядев на прощанье осиротевший контейнер, Я глубоко вздохнул, перекинул через плечо суму и направился знакомой дорогой в учительскую комнату. Судя по узкой и заснеженной тропке, за знаниями никто не спешил. Уже на пороге Я замялся, вспоминал, что хотел низко кланяться за знания, а теперь вот и за сестрёнку нужно. Собравшись с духом, коротко стукнул по маленькому оконцу. Изнутри щёлкнула щеколда, открывая скрипучую дверку. Слеповато щурясь со свету, вышла учительница. — Кого там на ночь глядя принесло? — Доброй ночи, Марья — хранительница знаний. Это Я, Ваш ученик Босик. Пришёл низко поклониться за Ваш труд и, если позволите, повидать сестру. — Ты возмужал и окреп, но все те же умные и печальные глаза. Конечно проходи, мой лучший и прилежный ученик. Я поставлю на огонь воду, заварить отвар. — Значит Я вовремя. У меня тут травы с юга, они подписаны где какая. Половину уже не помню, но есть подсказка на листе, как лекарство готовить. И... От всего сердца благодарю за оказанную заботу о моей сестре. — Да зайди ты уже, выморозишь дом. — кутаясь в платок, произнесла хранительница знаний. **** Лачуга казалось меньше, при внимательном осмотре понял причину. Комнату делила занавеска, за которой приютилась кроватка, на которой спала Кошья. Подойдя к сестричке, привычно положил ладонь ей на лоб, проверяя нет ли жара. Горячки не было, да и в целом, сестричка выглядела лучше, чем Я её запомнил. — Давно она у Вас живёт? — спросил Марью. — Почти месяц. Сначала Стелла все побивалась её забрать, но сама была плоха. Мы с ней сговорились, что как она поправиться, тогда и вернет. — женщина поправила платок, разлил отвар по деревянным чашкам и продолжила. :-НО... После тризны, я подходила к твоему отцу, а он лишь отмахнулся от меня. Сегодня помин. Ты не думай, мне не в тягость. Я сама всегда мечтала о ребёночке. Не судьба... А тут не было бы счастья, да несчастье помогло. Старейшина Тит, на правах старшего в семье, разрешил мне оставить Кошью и заботиться о ней. Уже седмицу, как я называю её доченькой, а она меня по прежнему Марьей. Время лечит, может и Я когда-нибудь стану для неё маменькой. — А как же Марта? Она же Ваша дочь. — Во первых она давно отрезанный ломоть. А во вторых... У меня нет родных детей. Я заняла этот дом вместе с наследством. Но не смогла привить любовь к знаниям. А в четырнадцать лет её кровь взяла вверх над честью. Не будем о ней. Твоя сестричка быстро учится, пишет правда коряво, но старается. — Позволите по утру с ней встретить рассвет? — Конечно. Она постоянно о том говорила, что не было ничего теплее в её жизни, как эти моменты. Мог бы не просить, она по прежнему твоя сестричка. За травы благодарю, но разберу их завтра. Зрение по утру у меня крепче, буквицы так не разбегаются. Я заметила у тебя повязку септов. Значит ты теперь во Храме? — Я не ставлю выше Церкви Храм, как и обратное. Вы же помните, как меня тому учили. — Помню, все помню. Я хотела бы тебя попросить.... — её прервал грубый стук в дверь. — Что за вечер? То седмицами никто не приходит, то за вечер вторые гости. Кто там? — медленно вставая с ящика, окликнул Марья. Вместо ответа дверь резко распахнулась, ударив полку с книгами. На пороге показалась мужская половина моей бывшей семьи. — Я же говорил, что он суда сбег. Как же так сыночек, в семье горе, а ты по бабам побежал? Грег сказал, что ты приехал, так мы ждали тебя в корчме, а после в непогоду, пошли до дома. И там тебя нет. Или маменька для тебя ничего не значит? Даже на помин не пришёл? — выдыхая перегар и шатаясь, в комнату шагнул Богард. — Будь здрав, Богард. Я помянул Стеллу со старейшинами, а сюда зашёл проведать сестричку. — Сестричку значит? А родителя своего не захотел? Говорят ты сбежал со службы, подался на Юга. Предал свою родину, веру и род. Приходил тут пару седмиц назад посыльный, потому и деньгу за второй месяц не было, из-за твоего предательства. Ежели не ты, то мы бы перебрались в городище и не знали бы холода. И моя кровиночка бы не заболела. — Подъёмные выплачивают за первый месяц семье воя. Дальше жалование не выдают. О том тебе твой посыльный не сказал? В городище дают право жить только тем, кто вхож в дом отцов. А это или закладные или наемные холопы. Все прочие живут за стенами. Мне же про болезнь маменьки другие вести сообщили, потому закрой дверь, выморозишь комнату. — Ты как с отцом разговариваешь, червь! — За неуважение к службе септов, Мастер Богард наказывается тридцатью ударами батогов. Если кто-то помешает мягкой вире, будет бит равно как и наказуемый. В отсутствии септа наказания, поручаю старейшинами выбрать палача. Исполнения завтра после рассвета. — Ты так шуткуешь, предатель? — ярился муж, братья сдерживали его, но сами были готовы на броситься на меня. Я повернулся к Марье, что утешала разбуженную Сестричку, выставив в сторону руку с повязкой храма. Троица сразу замолчала, узрев символ. — Ты это, Босик.. Смени виру. Он пьян и горе у него. — обратился ко мне мой старший брат. — Вы с ним вместе были у Краснобая, когда Стелла его ждала. Завтра Я прилюдно сообщу, что Я не закрою долги Богарда. И если кто-то будет требовать возврата, то он уйдёт в заклад. И его мечта о городище станет явью. Ежели воля моего права будет нарушена и утром Богард не получит заслуженного наказания. То вы, Марик и Грот, будете его повинными. Ступайте прочь. — я отвернулся, чтобы скрыть свое презрение. Дверь хлопнула, чтобы спустя десяток минут открыться. — Септ Босик. Прошу прощения. Не могли бы помочь проставиться всему поселению на помин. — тиская в руках шапку, ко мне обратился Марик. Я вытянул монетку передал просителю. Позже закрыл на щеколду дверь. — Зря дал. Сейчас они на полную монету зальются с головой. А поутру наказ твой исполнят. Может и представиться папенька. — укорила меня Марья. — Я обещал не мстить за Стеллу и Кошью, но хулить службу не позволю. А ещё отвара можно, а то мой остыл. Всю ночь мы болтали с учительницей, затем и Кошья присоединилась. Маленькая комната быстро согревалась от небольшого количества дров, что жгли под чугунным чайником. А утром, укутав сестру в платок Марьи, Я вынес её встречать рассвет. Солнце всходило нехотя, будто ещё не проснулось. От редких лучиков загорались белым огнём снежинки, чуть позже верхушки деревьев покрылись алыми всполохами. Я же уткнулся в голову Кошьи, пряча слезы скорой разлуки. — Пойдём в дом, замерзнешь. — тихим голосом произнесла сестричка. Я отнёс её домой, спрятав в кармане её куртки десяток полных монет. Скоро попрощавшись, ушёл за Мраком. — Мне передали твою виру, Септ. Я склоняю свою голову перед Вашей Волей. Не трудитесь объяснять люду про долги Богарда. Вся корчма уже знает Ваши слова. Прощайте, Септ. Мы позаботится о внучке Тита. — сказал мне Гория и поклонился. Мы молча шли к корчме, забирать возничего, а нам навстречу шёл хмельной люд, расступаясь перед Берендеем. Последнего тащили Богарда. От хмельного, он с трудом переставлял ноги. Проходя мимо него Я услышал пьяный бред. — Меня... Понимаешь... Кровного.. Икк...отца... Батогами. Да кем он себя возомнил? **** Я уезжал из родного селения в полном смятении. Радость от общения с учителем, трепет от рассвета с сестрой. Горечь потери матери и предательство отца. — Босик, очнись. Куда править то? — отвлек меня Мирон. Я указал дорогу на городище. Свистнув плетью возничий понукал криволапом. Селение почти скрылось за деревьями, как Я услышал громкий вопль боли наказуемого, а следом на выдохе счёт всех зевак: — Один..... Два... Глава 9. Большой поход, большие хлопоты — Я тут у трактирщика народ послушал. Не то чтобы нарочно, просто люд хмельной шумный обычно. Мне жаль, что это случилось с твоей мамой. Я хоть свою и не знал, но думаю это печально. — начал издалека Мирон. — Благодарю за твоё сочувствие. Но ты хотел про другое спросить? — усомнился такому откровению. — Хм... И прям все видит, все знает. Так это правда, что ты своего отца батогами приказал отстегать? — Нет. Я наказал виру за неуважение к службе и поклеп. — холодно ответил Мирону. — Ну это же твой отец! — воскликнул возничий. — В прошлой моей жизни был отцом. О нем осталась лишь память, как и маменьки .Уйдя на службу у тебя есть только Братья по оружию и службе и отцы, что тебя направляют. Ты не можешь понять, что такое правИло. Как только родственные связи, звон монет или давление рода вмешиваются в правила, справедливости не добиться. А где нет справедливости, там нет веры, доверия и дружбы. Что ты головой машешь? Давай поразмыслим. Муж убил другого в пьяном угаре. Грех? Теперь другое, убивец оказался единственным кузнецом в деревне и от его работы зависит будущее поселения. А если убиенный сын старосты поселка и тот жаждет справедливости? Рассуди эту задачу. — Ну так чего думать то? Без кузнеца никак, оттого виру деньгой на него вешаем, пока не отдаст пусть работает на благо люда, смывая трудом свое злодеяние. — Староста будет принимать работу кузнеца и оценит ее с учетом гибели сына. Хороший косарь по цене дурного, Заточку косы по цене латки на чугунной сковороде. Труд есть, но ценить его будут по кузнецу. — Пусть принимает работу не староста, а другой человек, что пользуется уважением селян. — Другой человек, что будет принимать работу, быстро наберет вес и начнет вмешиваться в дела поселения, переманивая на свою сторону сельчан. В итоге раздрай и разлад. — А как быть? Без кузнеца нельзя, вира не поможет, староста будет мстить. Может тогда со стороны человека принять, дабы работу принимал. Тот что не заинтересован ни в одной стороне. — Если он не будет жить в поселении, то раз в седмицу необходимо его приглашать на приемку. А это время, которое будет тратить муж, за которое потребует деньгу или еду, условия начнет ставить. Значит и нести это бремя будет все поселение. А ежели он заболеет или торжество будет у его рода, тогда что? Не принимать работу кузнеца? — Пригласить другого... Наверное... Да что ты за человек такой? — возмутился Мирон. — Что же тогда делать? Кузнеца проще убить? — Убить? После того как разбил сердце старосте, поссорил и разорил все селение? А ещё и чужого человека призвал судить работу? Наказать по правилу с самого начала. Не считаясь с тем, что он кузнец, а убиенный им сын старосты. Не считаясь с давлением селян, которым простой кузни есть убыток и беда. Возничий замолчал пытаясь найти решение на задачу, но больше хмурился, давая за меня ответы, от которых лишь множилось зло. Наконец он решился. — А если не кузнец убийца, а староста поклеп возвел? — На то старейшин трое. Один предложит смерть, второй виру, третий обдумает иначе. — Может тогда всех сельчан позвать и решить на Вече? — Одному кузнец в долг сделал работу, второй его невзлюбил из-за цены. Третий для него глину таскает, а четвёртому шум и дым от кузни мешает жить. Другому жинка убивца люба, а то и дочь. Кому из них больше веры? — Мрак, а ты как думаешь? — решил Мирон искать помощи со стороны. — Если люд убил другого, то им одолел зверь. Не можешь сдержать Зверя, не живи среди людей. А ежели такое произошло, то Тебя держат в яме, пока ты сам не примешь решение. Уходи в лес и живи без имени или прими смерть от сородича. — Тогда твой палач становится убийцей. — возразил возничий.