Все село собралось вокруг Мрака. Его разглядывали, ощупывали. Молодые робко пытались раззадорить и подбить на драку, старшие же вовсю раздавали тумаки петухам. Их женщины напротив, стреляли глазками, томно вздыхали. Было видно, что уважающие только силу селяне, были рады живому воплощению их идеала. Большой и крепкий, здоровый, как скала. Берендей же чувствовал себя неуютно от такого внимания, пытаясь спрятаться возле саней, но особо не преуспел. Мы с Братом дожидались старейшину. А Я все порывался найти родных своего побратима. — Эй, селянин. Подскажи, кто из этих людей родственник Тарана? — подозвал Я ближайшего зеваку. — Это какого Тарана? Того что на службу призвали? Победитель весеннего кулачного боя? — отозвался здоровый муж. — Верно. Так кто? — А какой твой интерес? — Весточку хотел передать да поблагодарить родителей за сына. — Ну так благодари, только не нас, а старших братьев, что талант его узрели и забрали этого непутевого. — От чего же непутевый, он герой битвы у лагеря, что отбили малый гон. Бился с волколаками и вертами, приструнил лихих людей у Торжища. Да и как товарищ славный. — Может ты ошибся? Тот Таран задира и драчун. Не было и дня, чтобы он не подбил кого на драку, а порой и на возраст не смотрел, уважение к старшим не имел. Непутевый сын непутевого папаши. Вон его родич, в красной шапке стоит на вашего берендея слюну пускает. — Сейчас все иначе. Как имя то папани? — Грум Раздай-беда. И маменька его рядом, Варвара Раздай-Беда. Как скрестили руки у алтаря, так и кличут теперь их одинаково. Грум раньше был Раздай-Вода, а суженная Гора-Беда. Вот теперь общую кличку носят, что им очень подходит. — А братья или сестры есть у Тарана? — Братьев нет, а вот сестер аж трое. Бой-бабы все. Жаль, что и их на службу не призвали... Я отошел в сторонку, поглядел на родичей побратима и передумал подходить для знакомства. Тем временим Брат Сет призвал к вниманию и начал свою речь. — Милостью Службы Храма и Церкви, во славу Отца и Матери. Воины передают следующее добро для процветания и честного труда. Топор столяра — одна штука..... **** — Мрак, ты у нас прям звезда. Еще час побыли, тебя бы Старейшиной взяли. Все бабы твои и свистеть не нужно. — подначивал берендея Мирон. — Какой же Я старейшина, счета только до тридцати знаю. Вот ежели до тьмы считать мог, тогда можно подумать. — на полном серьезе отвечал великан. — Ну же Босик, помоги ученику в люди выбиться. Глядишь и меня до тьмы считать научишь, а Я уж на Юге счетоводом устроюсь, буду деньгу перекладывать. — продолжал ерничать возничий. — Балабол. Видишь скала, как перст указующий торчит из Матери-Земли? Правь к нему. Брат Босик. Давеча Я говорил тебе, что погостить можешь у родного угла. Но мы задержались крепко, и нечего, на ночь глядя, по нашим лесам рыскать. Потому даю разрешение задержаться до утра. Как рассветет, двигайтесь через кожевников к городищу, там и встретимся. А мы с тобой внученька немного прогуляемся, Я тебе расскажу об основных правилах, по которых живёт Север. *** — Скажи мне, друг сердечный, а есть ли в Вашем медвежьем углу корчма? А то после рыбы и жёсткого сушенного мяса, хочется чего-то местного. Да и соскучился по девичьей ласке. — Есть корчма. А остальное сам добывай. Монета есть за постой и ужин? — Мне же сдачу с твоего беляка дали. Кутить не буду, а на кров и стол хватит. Дорогу то показывай. — Бери правее. Главное сейчас не шуми особо, наши места не безопасны. Увидишь маленькие столбики у камыша, правь аккуратнее, там топь. — Да замёрзла она давно, морозы уже больше седмицы стоят крепкие. Угрозы не чую. — отмахнулся от меня Мирон. — Слушай меня внимательно, возничий. Наша топь не замерзает достаточно ни в какой мороз. Вода бурлит и пахнет тухлым, лёд если и встал, то хрупкий, вне зависимости от толщины. А если ударить по нему, рассыпается иголками (свечной лёд). Стоит здесь не вода, а отрава. Не то что пить, заходить опасно. При заказе в таверне уточняй, что нужна чистая вода. У кого нет деньги пьёт очищенную. Поверь мне, это большая разница. — давал Я наставления. Дальнейший путь продолжали в тишине, Мирон следил за дорогой уже намного тщательнее, Я же предавался воспоминаниями и предвкушал встречу с родными. Мрак спрыгнул с саней, решив пройтись пешим и размять ноги. — Смотри, муж идёт какой-то впереди, тут у вас как с лихими людьми? — отвлек меня от размышлений санник. — Лихие сюда не ходят, нечего тут для них интересного нет. Притормози у путника, предложим помощь. Поравнявшись с мужем, с трудом узнал в сгорбленной фигуре своего соседа, что тянул воду. — Буд здрав, Грег. Ты в селение? Может подвезем? — обратился Я к соседу. — Не узнаю Вас, служивый. Но если Вы меня подвезете, буду благодарен. — медленно, будто распевая слова, отвечал водонос. — Прыгай в сани, Грег. Я же Босик, сын Богарда и Стеллы. Неужто изменился так сильно? — Ты возмужал, стал крепче и старше. Где же твои соломенные волосы? Только голос и глаза выдают в тебе прежнего. Ты на поминки прибыл? — А кто умер? — спросил Я. — Скоро сам узнаешь. Не хочу быть вороньем, что дурные вести разносит. Я смотрю, ты уже стал помощником службы септов? Прошло то всего пару месяцев. Ты всегда был смышлёным малым, а теперь и вовсе нет никаких сомнений. Остановите у корчмы, а сами поезжайте дальше, мне нужно зайти к Краснобаю. И ещё, Босик, ты бы не мог мне дать взаймы? Мне нужно четыре чешуйки. — извиняющимся голосом попросил об услуге Грег. В ответ Я выудил полную монетку из кошеля и передал просителю. — Не засни в сугробах и обходи стороной топи. — Как скажете, септорий Босик. — низко кланяясь, отходил спиной вперёд. — Доброй ночи, да узрите Вы полный рассвет. — Лёгкой ночи, Грег. — после этой встречи у меня сжало сердце от предчувствия беды. — Мирон, Правь прямо к контейнерам. Тот, что стоит обособленно на большом плоском камне, это дом старейшин, Выгрузим гостинцы, а затем разделимся. Я проведаю родных, ты как и хотел заночуешь в корчме. Мрак выбирай с кем пойдёшь, Я же с уважением приму твоё решение. — Я с тобой. — ответил Берендей. Возвращаться в родное селение было очень тяжко, хоть и успел соскучиться по сестричке и маменьке. К братьям и отцу таких чувств не испытывал, но повидать был бы рад. Радости в детстве большой не видел, а каждый угол напоминал о нужде, что испытывают селяне и полученных от соседей тумаках и затрещинах. Приятные воспоминания остались лишь об учительской комнате и самой учёбе. Встряхнув головой, откинул дурные мысли. Солнце почти спряталось за тучи, раскрасив на прощанье Отца-Небо в грязно-розовые тона. Мои соседи приветствовали с почтением к службе, а после узнавания отводили глаза и спешили по своим делам. А вон и родной контейнер. Дверь распахнута, будто проветривают, но не дыма, ни убранного снега видать не было. Окинув непокрашенные ворота родного дома, хоть Богард и обещал их обновить, терпеливо ждал встречи с главами поселения. Слеповато щурясь и освещая себе факелом, на зов вышли старейшины. Чинно и спокойно, как того велит статус. Сгорбленные возрастом, согнутые невзгодами, но тем не менее, уважительно поклонились знаку септа на руке. Дедушка Тит на меня смотрел бесцветными глазами, пряча боль и стыд, и не узнавал меня. — Добрый вечер, септорий. Чем мы можем быть полезны? — отозвался Гория, первый среди равных. — Милостью Службы Храма и Церкви, во славу Отца и Матери. Воины передают следующее добро для процветания и честного труда. Топор столяра — одна штука, Пила о двух рук. Одна штука. Молот малый. Молот кузнечный, Зубило и клинья, набор ножей. — Я отвлекся от перечисления добра, пытаясь понять, кого моя семья потеряла. Сестру? Тогда почему двери раскрыты и где маменька? Богарда? Тогда почему не видно остатков погребального костра и братья не несут траур у камня поселения? — Зерно разное один пуд. Соль и крючки для рыбной ловли. — Благодарим службу септориев за заботу и защиту. Низко кланяюсь за дары, что помогут крепче встать на ноги. Ваш голос мне знаком, но глаза мои меня подводят. Назовись брат во Храме. — Это мой внук, что призван на службу. Босик. — хрипло ответил за меня дедушка. — Моё имя, брат Храма и Церкви, Светоч путеводный Босик, уважаемый старейшина Гория. — полным именем назвался я. — Вот как. Не забыл свои корни. Что же мы стоим, как нерадивые хозяева. Позволь угостить вас, чем богаты. — Мирон, ты с нами или отдохнешь в корчме? — Пожалуй, не буду мешать вашим разговорам. Я на постой. Нужно ещё лошадку пристроить. В общем жду тебя утром, там и встретимся. — отозвался возничий. Перехватил за вожжи лошадку — Какие вести у вашего поселения? Все ли спокойно, как охота? — Мы никогда не роптали на свою долю, септорий. Год подходит к концу, а о новом ничего не известно. Вот перезимуем, тогда можно подводить итоги. С милости вашей службы, сможем с новыми надеждами глядеть вперёд. Может даже разобьем огород и укрепим гать. Загадывать наперёд бессмысленно, все в руках Отца и Матери. Пойдёмте в дом, нечего о серьёзных делах на улице говорить. Гория развернулся и, светя под ноги факелом, направился в контейнер. Остальные последовали за ним, лишь Мрак нерешительно топтался у порога. Похлопав по спине великана, дед Тит пригласил его зайти. Под потолком чадила масленка бросая красноватый свет на поминальный стол. Надломленная травяная лепешка, щедро посыпана сушенными грибами, вечный спутник погребения еловые ветви повязанные красной лентой. Как наш стол, когда бабку Агафью сожгла лихорадка. — По ком помин? — устав кружить вокруг да около, в лоб спросил Старейшин. — В моей семье потеря, отправилась к Матери-Земле моя отрада. Пусть не знает горести и голода. Отмучилась. Просила на последок, вспоминать её, когда пойдёт дождь. — со слезами в голосе, прошептал дедушка. — Сестричка не любила дождь, она любила солнце. — ошеломленный новостью, голос дал петуха. — Я про свою дочь, Стеллу. — поправил меня старик. — Как... Как это случилось и где сейчас все остальные? — Твой выродок-отец в корчме, выжигает последние чешуйки. С ним же и твои непутевые братья. Кошью пристроил в учительскую комнату. Там есть за ней присмотр. Трав так никто и не купил для неё. Когда первая деньга за твой призыв пришла, доченька моя аж руки отпустила, перестала пошивом промышлять да и Богард, чтоб его лихоманка забрала, вместо того, чтобы справить хорошую одежду или инструмент для промысла, стал жить на широкую ногу, а всем говорил, что со дня на день в городище вся семья переедет. В тот вечер, Стелла ждала Богарда, что должен был вернуться с городища. Еду наготовила, при живом охотнике в корчме мясо покупала, позор... — дедушка сморщился, будто кислятину проглотил, а затем продолжил выливать на меня грязные подробности. — Еда уже остыла, как и очаг. Она сомлела и уснула с открытой дверцей. Меня она отправила в общинный дом, а Кошью взяла на постой учительница. Видать хотела тёплый вечер сделать. Два твоих брата были в корчме и все знали, что их папенька в городище не поехал, а пил бражку, как свинья, а после променял мою кровиночку и тёплую встречу на Блудницу Марту. Утром в вымороженный дом пришли сыновья и притащили Богарда. А Стелла с тех пор и болела, пока девять дней назад не ушла за Грань. Трав ей никто не купил, не нашли ни денег, ни времени до травницы дойти. Зато каждый день пьют, скорее бы сдохла эта скотина, может хоть братья вернутся к честному труду. Пока они набирают долги под твоё честное имя. Прости, внучок, что вывалил на тебя это все. Но каждый день, что Я видел пьяную рожу и угасающую дочь резало без ножа. Она уходила тихо, лишь изредка жалобно плакала и звала тебя. Не дело это, когда родители хоронят своих детей в мирное время. — дед спрятал лицо в ладонях, скрывая слезы. Старейшин стояли молча, позволяю Титу выговориться, хотя он нарушил многие правила. — Помянем Мастерицу Стеллу. Чистой водой да крошкой хлеба. Вспоминать будем о ней, когда пойдёт дождь. Если ты вздумаешь судить их, то не нужно. Мать-Земля видела, Отец-Небо накажет. — посоветовал мне Гория. — Босик, ты это, пойду Я. Тебе наверное побыть нужно одному, Зверя сдержать. — отозвался Берендей. — Нет, Мрак. Я зверем не одержим. Моя вера мне опора. Преломи со мной хлеб и помяни со мной мою кровь. Молча и по очереди, каждый из присутствующих на помине, отломил от лепешки кусок, макнул в воду и вкусил. — Теперь вопрос о ночлеге. Можешь выбрать любой дом для себя и соратника. — вернул меня из моих мыслей Гория. — Прошу позаботиться о моем ученике. Накормите и уложите в тепле. Я хочу побыть с сестрой, боюсь, что второй побывки мне не дадут. Прощайте, старейшины. Да прибудет с вами милость Отца и Матери. Да увидите вы полный рассвет. — Прощай, септорий. Не поминай нас со злом.