Она должна сказать ему правду, какой бы постыдной она ни была. Арабелла заговорила, глядя на их сплетенные руки, словно черпая в них силу: — Мой муж… н-ни разу этого не делал. Мы н-никогда не спали вместе. Он всегда приводил какой-нибудь предлог, почему не хочет довести наш брак до конца. Вот почему я точно знаю, что сегодня тот человек не солгал, сказав, что Джордж не любил меня. — Поведение Роффи могло объясняться и другими причинами, — возразил Рэн, но Арабелла покачала головой. — Его родителям очень хотелось, чтобы мы поженились. Если бы сам Джордж хотел того же, никто не препятствовал нам вступить в брак гораздо раньше. Если бы ему нужна была именно я… Ты сам сказал: если бы он меня любил, он ни за что не поехал бы в Меон-Хаус один. Пора взглянуть правде в глаза. Джордж женился на мне из-за денег, а потом бросил в Ривсби-Холл, а сам продолжал вести прежнюю холостяцкую жизнь. Молчание Рэна лишь усиливало ее боль. Она склонила голову, и по ее телу пробежала дрожь. Он крепче сжал ее руку. — Ах, Белла, мне так жаль! Его голос был полон сострадания, сочувствия, и на миг ей захотелось, чтобы он снова заключил ее в объятия. Он, конечно, поступит так, из доброты, но тогда неминуемое расставание будет еще тяжелее. Она мягко высвободила руку. Пора стать сильной, показать, что она чему-то научилась, пока пребывала вдали от Линкольншира. Ей не нужна ничья жалость… Особенно Рэндольфа. — Джордж не любил меня достаточно для того, чтобы… показать мне радости супружеского ложа, но ты теперь сделал это, Рэн. Я всегда буду благодарна тебе, но не беспокойся, больше я у тебя ничего не попрошу. Насколько я понимаю, сегодняшний случай останется единственным. Ну вот, она все сказала. И была спокойной и сдержанной. Искушенной. — Рад, что сумел быть вам полезен, мадам. — Что-то в тоне Рэндольфа подсказало Арабелле, что она его рассердила, но прежде, чем она нашла в себе мужество заглянуть ему в лицо, он беззаботно продолжал: — Не стоит мешкать. Пора вернуть вас на Парк-стрит. «Я ошиблась, — подумала она. — Он не злится. Он испытывает облегчение оттого, что я так благоразумна». Ей стало еще хуже. — Поскольку здесь нет вашей горничной, постараюсь сам помочь вам одеться! Он дразнил ее, старался развеять ее смущение. Время интимности прошло, и он снова стал прежним Рэндольфом, ее другом. Хоть какое-то утешение. Она ответила в такой же беззаботной манере: — Мне очень повезло, милорд, что вы знакомы со сложностями дамского платья. — Не настолько, — буркнул он, поднимая ее корсет и вертя его в руках. — Какой стороной его надевать? Арабелла рассмеялась, и между ними растаяли последние остатки неловкости. — Подойди сюда, — сказала она, вылезая из постели. — Сейчас покажу! Затянув на Арабелле корсет, Рэн оставил ее одеваться, а сам вышел в гостиную. Она быстро присоединилась к нему, и он окинул ее критическим взглядом. Она была бледна, но собранна. Лицо уже не покрывал лихорадочный румянец. Не было никаких внешних признаков того, что она совсем недавно страстно занималась любовью, и его невольно кольнуло разочарование. Какой же он самоуверенный хлыщ, раз ожидал такого! — Хм… — проговорил он, — ты выглядишь сносно. По-моему, тебе без труда удастся убедить свою компаньонку в том, что платье помялось в толпе гостей. — Так я ей и скажу. — Она ощупала плечо. — Джозеф зашил мне платье совершенно незаметно, если не вглядываться, и заметить шов способна только Рут, моя горничная. — А она тебя не выдаст, — кивнул Рэн, накидывая плащ ей на плечи. — Я рад, что хотя бы одному человеку в доме ты можешь доверять. — Сэр Адам хорошо платит слугам, чтобы они за мной присматривали, — со вздохом ответила Арабелла. — Конечно, я должна быть благодарна им за заботу, но она… меня душит. Несмотря на то… что сегодня случилось у леди Суэйн, мне не нужно, чтобы за мной присматривали! — Может, и так, и все же я провожу тебя до дому, — заявил Рэн, надевая пальто. — Но в этом правда нет необходимости, — уверяла она. — Меня может проводить Джозеф. — Джозеф давно лег спать, а одной в такое время я тебе ехать не позволю, — решительно ответил он. — Пойдем. Я послал за экипажем. Он наверняка уже ждет нас у двери. Они тихо прокрались по темным пустым коридорам отеля и вышли на улицу. Было очень холодно. Ветер прекратился, и над черными силуэтами крыш ярко светила луна. Арабелле очень хотелось пройти весь путь до Парк-стрит пешком, провести с Рэном как можно больше времени. Она понимала, что сейчас они видятся наедине в последний раз. Но… что подумают ее домашние, если она подойдет к двери об руку с графом? Рэндольф проводил ее к экипажу, стоящему в нескольких шагах на улице, и помог забраться внутрь. Что-то сказал вознице, сам сел рядом с Арабеллой. — Что ты намерена делать дальше? — спросил он, пока экипаж с грохотом катил по освещенным луной улицам. — Не думаю, что есть какой-то смысл дальше искать убийцу Джорджа. Он вел беспутную жизнь и заплатил за свои ошибки. Как ни неприятно мне верить в то, что я сегодня услышала о муже, вынуждена заключить, что именно так все и было. Теперь у меня не остается иного выхода, кроме возвращения в Линкольншир. — Понимаю. Когда ты поедешь? — Через несколько недель. Леди Роффи заказала в Лондоне новое сиреневое платье и просит меня забрать его. Кроме того, нужно подобрать ей перчатки и все остальное в тон. Выполнить ее поручение — меньшее, что я могу для нее сделать, ведь она всегда была так добра ко мне! — Но что ты будешь делать в Линкольншире? — не сдавался он. — Как намерена жить? — Я продолжу траур по Джорджу. Мне нужно было так поступить с самого начала, но я была уверена, что необходимо все расследовать. — А если… будут последствия того, чем мы с тобой сегодня занимались? Она не стала притворяться, будто не понимает, что он имеет в виду. — Не сомневайтесь, милорд, я вас извещу. Он взял ее за руку. — Арабелла, обещай, что сразу сообщишь мне. Если меня уже не будет в Лондоне, письмо, направленное на адрес конторы «Чизлетт и партнеры» на Берлингтон-стрит, меня найдет. Если родится ребенок, он станет моим наследником. И ради ребенка мы должны будем пожениться. «Ради ребенка?» — Разумеется. Арабелла вырвала руку и посмотрела в окошко. Словно железный обруч сковал ее сердце. Рэн ее не любит, как и Джордж, но женится на ней. Ради ребенка… Как это будет жестоко, с горечью подумала она. Судьба спасла его из ссылки, возвысила до пэра, а затем приговорила к жизни с женщиной, которую он не любит. Наемный экипаж остановился у дома на Парк-стрит. Судя по золотистому сиянию из веерообразного окна над дверью, в доме еще не спали. Ее возвращение не останется незамеченным. Арабелла закуталась в плащ и приготовилась выйти. — Милорд, надеюсь, нам с вами больше не придется встречаться, и все же я… искренне благодарю вас за все, что вы для меня сделали. Прощайте! Да благословит вас Бог. Рэну хотелось подать ей руку и помочь спуститься, в последний раз поцеловать ей пальцы, но он мог лишь смотреть ей вслед. Арабелла вошла в дом, за ней закрылась дверь. Рэн приказал везти его назад, на Брук-стрит. «Надеюсь, нам с вами больше не придется встречаться». Невозможно выразиться яснее! Конечно, он ей безразличен. Сегодня она всего лишь забылась. Он дал ей краткое утешение, временно развеял ее одиночество и горе от потери любимого мужа. Она носила траур по Роффи, хотя он и обращался с ней чудовищно. Слушая ее, Рэн заподозрил, что сэр Адам давно присматривался к ее состоянию. Соседи довольно часто с помощью браков объединяли свои земли. Арабеллу передали на попечение Роффи после того, как она осиротела, и Роффи держали ее в этой проклятой глуши! Ее ни разу не вывозили ни в столицу, ни даже в Линкольн. Нет ничего удивительного в том, что она влюбилась в единственного молодого человека, который находился рядом! Он ссутулился в углу экипажа. Хотя Арабелла, можно сказать, дала ему отставку, он останется в Лондоне, пока она не вернется в Линкольншир. Лучше убедиться в том, что Теддингтон больше не предпримет попыток ее соблазнить. Потом он вернется в Уэстрей-Прайорс и забудет об Арабелле Роффи. Если, конечно, в результате их любви не появится ребенок. Тогда ему придется поступить как честному человеку и жениться на ней. Последняя мысль не вызвала у него отвращения. Ни малейшего! Следующие две недели Рэндольф занимался своими делами. Когда он встретился со своим адвокатом, Чизлетт, конечно, спросил его о Чарльзе Теддингтоне, и Рэн вкратце описал их стычку в Суэйн-Хаус. — Чем больше я о нем узнаю, тем меньше он заслуживает права называться джентльменом, — заметил мистер Чизлетт с самым мрачным видом. — Мои… скажем, осведомители говорят, что у него очень туго с деньгами. Очень туго. Он много играет, — добавил Чизлетт. — И очевидно, наделал немалые долги. — Хвала небесам, что я расстроил его планы на миссис Роффи, — сказал Рэн. — Я открыл ей глаза на его изъяны, а после нашего… непредвиденного затруднения его репутация в Лондоне пошатнулась. Надеюсь, происшествие убережет от него других молодых женщин. — Хотелось бы, милорд, но такие молодчики, как правило, очень мстительны. Как поживает миссис Роффи? Рэн встал. — По-моему, скоро возвращается в Линкольншир. Едва ли мы с ней еще встретимся. Тем более что утром он получил записку — короткое послание, написанное очень женственным и изящным почерком. «Милорд, вы наверняка испытаете такое же облегчение, как и я, узнав, что раут у леди Суэйн обошелся без последствий». Он сам не знал, на что надеялся, когда вскрывал записку, но ее содержимое вызвало у него одышку. Крошечное зернышко надежды, которое он выращивал в глубине души, погибло. Окончательно и бесповоротно. Чарльз Теддингтон очень страдал. После публичного унижения у Суэйнов от него отвернулись несколько его самых верных лондонских сторонников. Кроме того, от него не укрылось, что родители достойных внимания молодых леди стараются не подпускать его к своим дочерям. Он бы не волновался, если бы тем дело и ограничилось, — высший свет печально знаменит своим непостоянством. Как только о нем перестанут сплетничать, его обаяние и элегантность скоро обеспечат ему желанное возвращение в общество.