– Свет и блестки, – сказала я. – Не знаю. Это сложно объяснить. Я же это не глазами вижу. – Класс, – обрадовался Детлеф. – Эрика никогда не рассказывала, как она это видит. Потому что она ничего и не видит, подумала я. Может, у нее вообще другие ощущения. Может, она чувствует не теплый мелкий песок, а что ее связали и заживо запихнули в гроб. Или еще что-то такое, что не захочешь рассказывать. Я покосилась на девушку. Она злилась – это было заметно по тому, как она не смотрит на нас, как сжимает вилку, как алые пятна горят на ее щеках. «Посредственно», – вспомнила я слова доктора Ланге. Им не хватает способностей Эрики, им нужна я. Двадцать шесть секунд – хороший результат, и меня не отправят в Чарну. Меня сделают основным медиатором. А в Измененную превратят ее. Я потрогала языком ссадину, которая осталась у меня на щеке изнутри. Во рту все еще был привкус крови. – Интересно, – сказала я громко, – как будет выглядеть изнутри голова Эрики? Она бросила вилку на поднос, встала и направилась к выходу. Поравнявшись с нами, она притормозила и наклонилась ко мне. – Только попробуй, – прошептала она мне на ухо, – и я тебе мозги выжгу. Я проводила ее взглядом. Детлеф поднялся. – Я тоже пойду. До вечерней проверки надо успеть написать письмо родителям – мне дали добро на связь. – До завтра, – кивнула я ему. Я была уверена, что никакое письмо он писать не пойдет – побежит за Эрикой. – Что она тебе сказала? – спросил Коди, когда мы остались одни. – Ничего такого, – пожала я плечами. – Это между нами, девочками. Хотя, честно говоря, она меня не очень любит. Мы поднялись и, сдав посуду, направились к выходу. – Ты же этого и хотела, – заметил Коди. – Ага. Но она первая начала. Сам знаешь, что бывает, если не ответить. – Это в Гетто. Здесь – другое дело, – возразил он. – Ну да, – не поверила я. – Дело везде одно и то же. К тому же я твоя сестра, ты должен быть на моей стороне. Она что, твоя девушка? – Я бы это так не назвал, – ухмыльнулся Коди. – Не понимаю, как вообще ты умудрился влезть в какие-то отношения. Ты же не любишь разговаривать. – А мы и не разговариваем, – хмыкнул он. Потом добавил, став серьезным: – Для нее это важно – быть медиатором, понимаешь? Она здесь из-за мачехи. Чтобы доказать ей, что она чего-то стоит. – То есть вы все-таки разговариваете? Даже душу друг другу изливаете? – притворно удивилась я. Коди толкнул меня плечом – вроде легко, мы в детстве постоянно так делали. Но тут я едва устояла на ногах. – Вот черт, – сказал он, поймав меня за руку. – Прости. Мне усилили мышцы. Надо рассчитывать. Но я забываю. «Новые мышцы из углеродных нанотрубок», – сказал голос Теодора в моей голове. На секунду мне показалось, что я в подвале, воздух стал сырым и холодным. Миг – и все прошло, я снова была на улице, в сгущающихся сумерках. – Усилили мышцы, – повторила я. Похоже, в конфликты с Детлефом и Петером мне лучше не вступать. – Да, это круто, – с воодушевлением сказал Коди. – Увидишь, когда поедем на полигон. Может, попросить, чтобы и тебе сделали? Я покачала головой: - Вроде бы медиаторам нельзя. Не говоря уже о том, что я не хочу. «А потом у него пошло отторжение, и ему что-то сделали с иммунной системой», – Теодор в моей голове все не унимался. С Коди тоже это сделали? Или еще нет? Или они придумали что-то, чтобы не было отторжения? И как мне это узнать, не вызывая подозрений? – Поэтому вы все так легко бегаете эти чертовы кроссы у Хольта? – решила я перевести тему. – Нет, просто мы полгода только и делаем, что бегаем. Здесь и на полигоне. – А что за полигон? – Да просто полоса препятствий, – отмахнулся Коди. – Бегаешь, стреляешь... Эрика тоже ездила, медиаторов туда берут. Не бегать, конечно. Только подключаться и смотреть нашими глазами. Мы остановились. Коди повернулся и взял меня за плечи. – Вот увидишь, – сказал он с улыбкой, – будет здорово работать вместе. Внезапно расчувствовавшись, я обняла его и притянула к себе. – Да, – сказала я. – Будет здорово. Будет здорово, когда мы наконец сможем отсюда свалить. Глава 6 Я завела привычку повторять перед сном имена тех, кто остался в Чарне. Эме. Ди. Борген. Теодор. Марко. Анне. Илена. Ворон. Тенна. Лира. Потом мысленно я рисовала схему подключения пластинки «Голоса» к компьютеру. И только после этого, как бы я ни была вымотана, разрешала себе уснуть. Иногда я позволяла себе подумать о Ди подольше, но не часто. Понемногу я начинала разбираться в жизни на базе. Привыкла бегать кроссы – каждый день до завтрака вместе со всеми. Училась стрелять – и на тренажерах, и из настоящего оружия, зашивать и бинтовать раны, ориентироваться по бумажной карте, драться – днем в основном с Эрикой, в свободное время по вечерам – с сержантом Дале, который, как и обещал, помогал мне нагнать остальных. Я изо всех сил показывала, что очень стараюсь. Мне верили все, кроме Эрики. Иногда я была так убедительна, что сама себе верила, но она продолжала меня в чём-то подозревать, правда, сама не понимала, в чем именно. Один раз нас водили учиться управлять экзоскелетами – здоровенными штуковинами, похожими на автоматические погрузчики, на оператора которых я когда-то хотела поступать. Ничего мы, конечно, за один раз толком не выучили, но нескольких ребят – не из наших, из отделения сержанта Дале – записали учиться дальше. Пару раз меня вызывали к психологу – приятный дядька, который то говорил со мной о каких-то отвлеченных вещах, то вдруг начинал расспрашивать про Гетто (меня неизменно спасал совет Боргена «прикинься тупой»), про школу и про друзей («Один умер, – говорила я ему, – еще одна вот-вот… того, ну вы поняли. Вентра»; он сочувственно кивал), то о том, что я вижу под стимулятором. Но большую часть времени я проводила в кабинете у доктора Эйсуле, пристегнутая к креслу. Я ела как не в себя. Желудок, привыкший к синтетическому протеину и энергобатончикам, бунтовал, но потом один из медиков дал мне какие-то таблетки. Первые дни меня регулярно таскали на осмотры, и каждый раз я обливалась холодным потом – вдруг они найдут Нико? Но меня просто обследовали, провели какое-то лечение и отпустили. Я знала, что кроме нас и медиков тут еще полно народу – какие-то снабженцы, техники, инженеры, связисты, простые, не модифицированные, солдаты, которые тренировались отдельно от нас, а вот некоторые занятия у нас были общие. Я не понимала, в чем смысл их присутствия, но вопросов не задавала. Знала, что полковник Валлерт на базе бывает редко, но когда он приезжает – это сразу заметно, воздух словно наэлектризован. Что Хольт – настоящий садист, что ему нравится унижать нас, ловить на мелких нарушениях и заставлять отвечать за них все отделение М, а не бьет он никого, кажется, только потому, что может повредить импланты. Что сержант Дале, наоборот, нормальный – разные мелочи он предпочитает не замечать, а иногда даже может угостить запрещенной сигаретой. Коди и Детлефу он нравился, но я не могла заставить себя доверять хоть кому-то здесь. И я знала, что все, на чьих бейджиках есть буква S, стараются лишний раз не попадаться на глаза доктору Сагитте Эйсуле. А доктор Эйсуле постоянно собачится с доктором Ланге. Кто из них главнее, я пока не понимала. Но вот где пятый модификант и как мне подключить к системе Нико – это пока оставалось загадкой. Когда в конце второй недели я выходила – точнее, выползала – из желтой зоны после работы с Петером (его сознание похоже было на едва заметно мерцающий шар, и после контакта с ним я приходила в себя дольше всего), был вечер, и я прислонилась к стене здания, вдыхая запах леса, до которого было рукой подать. Нужно было бегом бежать в жилой блок – до вечерней проверки оставалось минут пять, – но я не могла заставить себя оторваться от нагретой шершавой стены, все гладила и гладила ее рукой, потом повернулась и потерлась щекой. Это возвращало меня в реальность, заставляло почувствовать, что я – это я, а не мягкая опалесцирующая субстанция, висящая посреди пустоты, что мир не заканчивается в ощущениях, для которых нет названий ни в одном языке. Мир состоит из бетонной площадки под ногами, ветра, приносящего запах хвои, теплой шершавой стены под ладонями, из верха и низа, из чувства голода, из чьих-то всхлипываний… Я вздрогнула и открыла глаза. Кто плачет? Медленно двигаясь на звук, я прошла вдоль здания и заглянула за угол. На ступеньках у пожарного выхода сидела Олли – рыжая лаборантка. В руках ее была сигарета, и у меня аж рот слюной наполнился. Курила она неумело, едва затягиваясь, наверное, и сигарета не ее – попросила у кого-нибудь, вспомнив, что, когда грустно, полагается покурить. Секунду поколебавшись, я решилась. – Привет, – сказала я и шагнула к ней. Олли вздрогнула и вскинула голову. – Досталось от Сагитты? – спросила я сочувственно, присаживаясь рядом. – Все в порядке, – помотала она головой и поднялась. Я старалась не смотреть на едва начатую сигарету, которую она выронила. Кажется, все будет еще проще. – Что бы она ни сказала, это неправда. Ты тут единственный нормальный человек. В смысле, единственная, кто к нам относится по-человечески, – я старательно заговаривала ей зубы.