С отцом я когда-то искал и нашел клад. С тех пор прошло чертовски много времени, чертовски много. Ну что вы там разгуделись. И сам вижу, что пора двигаться. 7 Балтус продвигается вперед на длину одной машины. Теперь ему виден путевой указатель у перекрестка. Фельдберг — 18 км. На секунду в голову ему приходит мысль: а не махнуть ли в Фельд… так, просто заглянуть… Не успел он додумать эту мысль до конца, как в поле его зрения попадает нечто совсем новое. От машины к машине идет девушка, спрашивает о чем-то водителей, все ближе и ближе к Балтусу. Когда она подходит к «шкоде», стоящей перед Балтусом, он слышит, как она спрашивает: — Вы не в Шверин едете? Мужчина за рулем бросает взгляд на жену. Жена так сверлит его глазами, что он извиняющимся тоном говорит: — Очень, очень жаль, фройляйн, но нам в противоположную сторону. Балтуса девушка минует, даже не взглянув на него. Тем пристальней смотрит на нее он. Коротко остриженные волосы, дерзкий колючий взгляд, кошачьи глаза, вздернутый нос. Ноги, талия, все в норме. Мало-помалу очередь двигается. Наконец к бензоколонке подъезжает и Балтус. Дает заправщику пятнадцать марок и говорит: — Восемьдесят восьмого. Он садится на мотоцикл, и вновь курс строго на север. Вторая передача, третья, он предельно нагружает мотор. А кто это сидит на обочине у выезда из городка и так понуро глядит на дорогу? Девушка с бензозаправочной станции. Балтус тормозит, тормозит так, что едва не слетает с сиденья. Он чуть подает машину назад и сдвигает защитные очки на шлем. — Очень, очень жаль, но нам не на Шверин, — передразнивает он водителя «шкоды». — Ну и кому до этого какое дело? По мне, так можешь ехать хоть туда, где раки зимуют, — резко парирует девушка. — Таких, как ты, я особенно быстро заключаю в свое сердце, жаль только, что путь твой пролегает явно не из Вартбурга и не прямо на север, — говорит Балтус, переключаясь на иронический тон. — Быть может, любезная фройляйн соизволит сделать честь моим белоснежным «Жигулям» и разместится на заднем сиденье? Экипаж направляется прямым ходом в Аареншооп, а переночевать вы можете дней несколько в моем дворце. — Идиот, — говорит девушка, но говорит совсем даже незлобиво. — Благодарю вас, вы оказываете мне исключительнейшую честь, за это я готов поехать и кружным путем через Шверин. Девушка смеется. — Если ты водишь машину не так идиотски, как разговариваешь, то, пожалуй что, и сяду. — Леди, это будет не езда, а истинный полет, — говорит Балтус. Он берет ее сумку, закрепляет на багажнике. Гитару девушка закидывает себе за спину. Он заводит мотор, трогается. Девушка сидит позади Балтуса, чуть сдвинувшись влево. Он оборачивается и, стараясь перекрыть рев мотора, кричит что есть мочи: — А имя у тебя есть, прекрасное дитя? Меня зовут Балтус. — Моника! — О’кэй, Моника, от того, сколь крепко ты будешь за меня держаться, зависит, выживешь ли ты. Балтус газует и наглядно демонстрирует, что мотоцикл способен за десять секунд увеличить скорость с нуля до ста километров в час. Монику охватывает страх, по спине бегут мурашки. Она сидит застыв, обхватив обеими руками ручку сиденья. Чуть позже она робко кладет одну руку на плечо Балтусу. По ее лицу скользит улыбка. Через некоторое время она и вторую руку кладет ему на плечо и прижимается к его спине. Балтус свистит. На что она говорит: — Можешь не расслабляться, это исключительно в порядке меры безопасности, ты ведь едешь как палач. Равномерный шум мотора, пение колес от соприкосновения с асфальтом, близость девушки, солнце в чистом небе, мелькающие мимо деревья — Балтус грезит. …Он сидит на лесной поляне, его гитара превратилась в лютню, украшенную разноцветными ленточками, на нем куртка и брюки, как у Дина Рида в фильме «Из жизни бездельника», перед безвкусным театральным занавесом, изображающим пруд, сплошь заросший лилиями, парит в воздушном танце закутанная в белый тюль Моника. Все абсолютно неподвижно в этой картине-грезе. Ей впору висеть над старомодным плюшевым диваном. Неровный лающий гул низко летящего реактивного самолета возвращает Балтуса к действительности. Он спрашивает через плечо, не испытывает ли Моника желания устроить маленький пикник на обочине, а еще лучше внизу у озера, там можно было бы отлично искупаться. Моника не испытывает такого желания. Крепко прижавшись к Балтусу, она сидит с окаменевшей спиной. Всякий, кто увидел бы их сейчас, наверняка подумал бы — парочка. Не иначе. Когда они едут по улицам Шверина, Моника сидит все так же прямо, как истукан. Она подсказывает Балтусу направление — налево, направо, снова налево, прямо, снова налево, второй перекресток налево, второй дом за углом. Перед этим домом на две семьи Балтус и останавливается. Моника спрыгивает с сиденья, кладет гитару на согретое ею место, отстегивает сумку от багажника и протягивает Балтусу руку. — Спасибо большое, что подвез, и приятного тебе отдыха на Балтийском море, — говорит она и собирается шагнуть на дорожку, ведущую к садовой калитке. Балтус делает вид, будто страшно изумлен. — Как прикажете вас понимать? Ни сладко-благодарственного поцелуя, ни приглашения на чашку кофе, я уже не говорю о вполне заслуженном ужине! Я ведь вовсе не намерен загонять свою мотолошадь! — На кофе у нас, к сожалению, карантин, вот только если чай? — предлагает Моника. Вместо ответа Балтус ставит мотоцикл, берет гитару и прочие вещи и следует за Моникой через калитку во двор. На входной двери три фамилии. На большой медной табличке, до блеска отполированной, витиеватым шрифтом: Берта Мария фон Бреденфельде. На слегка покоробившемся картоне: Моника Трепте + С. Сантов. Чуть погодя Балтус несколько скованно сидит в комнате, расположенной под самой крышей. У порога он сложил рюкзак, шлем, гитару, кожаную куртку. Моника гремит в крошечном кухонном углу прихожей чашками, блюдцами, тарелками. Балтус помаленьку оглядывает комнату. Так: две кушетки поперек комнаты, над ними на высоте роста взрослого человека что-то вроде панно, такое впечатление, что нарисовано детской рукой. Перед кушетками маленький столик. У стены полка с книжками о дошкольном воспитании, учебниками и книгами по медицине. «Ага, — думает Балтус, — скорей всего она воспитательница детского сада, а он медик. Ну да, ведь на табличке стояло — С. Сантов. Похоже, я не так уж благоразумно поступил, приняв ее предложение». Он продолжает осматривать комнату, теперь уже с намерением побольше узнать о ее хозяевах. Рядом с книжной полкой висит красивое старинное зеркало в овальной позолоченной раме, под ним узенький в античном стиле столик, на нем — канделябр, по бокам канделябра — два старинной работы бокала из тонкого стекла. «Да, во вкусе ей не откажешь», — решает он. Платяной шкаф стоит как-то непривычно далеко от стены. Заинтересовавшись, Балтус встает и заглядывает за шкаф. Там стоит детская кроватка. Значит, у них есть и ребенок. «Ах, Балтус, Балтус, снова попал ты не на свой пароход», — думает он и возвращается к своему стулу. Он чувствует себя очень неловко. Ему вдруг начинает казаться, что он ужасно навязчивый тип. Знакомится с девушкой, сам напрашивается подвезти, за язык-то его никто не тянул, но этого ему мало — вынудил еще и в дом пригласить. «Эх, сейчас бы улизнуть незаметно», — думает Балтус. Надо бы что-нибудь сказать, что ли. Но что? Моника все еще занята в кухонном углу. Он спрашивает: