Взмокшие от пота, они минут через сорок ставят мотоцикл перед разноцветной садовой оградой. — Этот ваш Карл не работал, случаем, в цирке? — спрашивает Балтус, проводя пальцами по штакетнику. — Скорей всего работал, да он и вообще замок с секретом, впрочем, сейчас сам убедишься. Они идут в сад. Бернд первым. Чтобы попасть во двор, им приходится обогнуть дом. Женщина лет тридцати пяти сыплет курам зерно. Из сарая, стоящего в дальнем углу двора, доносятся ритмичные удары. Бернд здоровается с женщиной. — Мое почтение, Рита, это Балтус — невезучий мотоциклист. — Ну и прекрасно, — говорит она улыбаясь и указывает на дверь сарая. Балтус и Бернд идут в сарай. Там стоит человек лет под шестьдесят, как кажется Балтусу, и остервенело рубит сучковатое дерево. Завидя Бернда и Балтуса, он орет во всю глотку: — Бог в помощь, орлы! Потом идет к двери, осторожно выглядывает, возвращается, роется в поленнице и выуживает на свет божий бутылку корна. Привычным движением откручивает пробку, наливает маленький стаканчик, и все трое по очереди делают по изрядному глотку. — А что ты за человек? — спрашивает он Балтуса. Отвечает Бернд: — Зовут Балтусом. Вчера вечером вдруг залетел к нам на свадьбу. Играет на гитаре и ездит на мотоцикле, а сейчас у него мотор забарахлил. — Тогда оставайтесь у меня обедать, а ты заведи пока свой мотоцикл в сарай. Когда Балтус закатывает машину в сарай, снова появляется бутылка. Они с удовольствием осушают по стаканчику. Балтус, словно наездник, оседлал свою машину, Карл сидит на чурбане, а Бернд устроился на подоконнике. — Послушай, дружок, я довожусь бригадным дедушкой тем, кто вчера праздновал свадьбу. Вообще-то я не пропускаю ни одного торжества или там праздника, где есть пиво и шнапс, но на такие вот бумажные свадьбы меня и на тракторе не затянешь, и даже на танке, это точно. Кому нужна эта бумаженция, если он и она любят друг друга? Балтус удивленно слушает эту странную речь. Двое детей, девочка лет пяти и мальчишка лет десяти, просовывают головы в дверь сарая. — Карл, ты обещал, что мы пойдем сегодня на болото, хотел нам показать, как надувают лягушек. Балтус пытается сообразить, кем могут доводиться дети Карлу. Судя по возрасту, Карл вполне годится им в дедушки, а женщине, которую они видели во дворе, — в отцы. Но дедушку ведь не называют по имени. Карл отвечает детям: — Слово не воробей, на болото пойдем после обеда, а сейчас дуйте отсюда. Бутылку он прячет за спиной. Дети, довольно хихикая, убегают. Вскоре в сарай заходит женщина с корзинкой картошки в одной руке и большим чугуном — в другой. — Вот вам три ножа, беритесь за чистку. Вы ведь остаетесь, ребятки? Она ставит корзинку под ноги Карлу. Тот запихивает за спиной бутылку за ремень, обхватывает лицо женщины своими лапами и целует ее. Не так, как целуют отцы своих дочерей. С проворством восемнадцатилетней девушки она, смеясь, выбегает из сарая, когда Карл наконец ее отпускает. — Почему же вы против бумажной свадьбы, если сами?.. — спрашивает Балтус. — Ну нет, на «вы» со мной не надо, здесь у нас все на «ты». А что я против бумажных свадеб имею, это я тебе сейчас досконально все разъясню. Все, что происходит между мужчиной и женщиной, так или иначе связано с любовью и сердцем, а не с бумагой. Это ты можешь у Маркса и Энгельса прочесть. Рита моя жена, но мы с ней не расписаны. Сначала вся деревня чесала по этому поводу языки, ну а теперь держит их за зубами. Когда я три года назад въехал сюда, муж Риты как раз помахал ей ручкой, бросил ее с тремя детьми. А теперь я выступаю здесь сразу в трех ипостасях, и каждая мне по душе. Я и любовник, и отец, и дед. Старшей дочери девятнадцать, замужем, все чин чином, документы налицо, и маленький уже есть, тоже с документом. «Что, этот Карл чокнутый или наоборот? — думает Балтус. — Во всяком случае, Карл человек необычный, да и симпатию вызывает». Постепенно большой чугунок наполняется. Карл не умолкает: он вроде как цыган, не по крови, а по образу жизни. Сколько себя помнит, все на колесах. И сколько себя помнит, был строителем. Строил автобазы, Западный вал, в армии служил в стройбате, в плену возглавлял стройбригаду в одном совхозе, потом участвовал в строительстве Сталиналлее, возводил Айзенхюттенштадт, а теперь вот здесь. Балтус уже почти твердо уверен, что Карл — личность и своеобразная и симпатичная. Умывшись перед обедом во дворе у колонки, Карл уходит переодеться. Черный костюм, белая рубашка, красный галстук — в таком виде появляется он в по-старинному меблированной гостиной. За длинным столом Карл восседает в верхнем конце. На другом конце стола сидит жена, тоже с достоинством коронованной особы. Бернд и Балтус садятся по правую руку Карла, напротив — дети. Подано кроличье жаркое с картофельным пюре и цветной капустой. Обедают под приглушенную торжественную музыку: по радио передают виолончельный концерт. «Ну, брат Балтус, — думает Балтус, — такого ж просто не бывает, это ж в кино только можно увидеть, не хватает для полноты картины дворецкого в ливрее». Хотя обстановка и кажется ему несколько странной, тем не менее она производит на него сильное впечатление. Ему чудится, что через секунду-другую кто-нибудь прыснет. И ему стоит немалого труда, чтобы не сделать этого самому. После обеда Карл отправляется с детьми на болото. — Если останешься в наших краях на несколько дней, можешь рассчитывать на комнатку в нашем доме, разумеется, бесплатно, — предлагает Карл Балтусу. — Большое спасибо за приглашение, я пока еще не знаю, что буду делать. В любом случае я зайду к вам завтра, чтобы привести в порядок свою машину, — говорит Балтус. Балтус и Бернд неторопливо идут по шоссе к поселку строителей. — Вот ты случайно и познакомился с нашим уникумом. Он немножко с приветом, может, даже больше, чем чуть. Когда в восемнадцать лет такие взгляды, это, в общем, в порядке вещей, но не в шестьдесят же восемь. А ты так не считаешь? — Никакого привета я в нем не заметил, наоборот, — отвечает Балтус. — Да и как, собственно, должен вести себя человек в шестьдесят восемь, чтобы люди считали его нормальным? — Если в пять лет хочешь стать машинистом или пожарником и между делом коллекционируешь кузнечиков или божьих коровок, если в тридцать хочешь стать исследователем Африки, Эдисоном или Эйнштейном — это нормально. — Кто в восемнадцать думает: необходимо во что бы то ни стало переделать мир, и верит, что переделает, того я тоже не считаю сумасшедшим, но потом надо образумиться, — говорит Бернд. Балтус не вполне уверен, серьезно ли говорит Бернд или хочет просто спровоцировать его. Он решает притвориться, будто принял Бернда всерьез. — Что значит образумиться? Когда человек перестает мечтать и довольствуется достигнутым? Ты не сказал бы про Карла, что он с приветом, если б он бегал по деревне с крышкой собственного гроба под мышкой? — Задержи дыхание, — говорит Бернд, — я и так знаю, что ты скажешь мне максимум через три минуты, а именно что я закоренелый и серенький обыватель или что-нибудь в этом роде. До этого, однако, не доходит, потому что их обгоняют странные машины: разноцветный «рафик» и пара «Жигулей». Проехав метров триста, они останавливаются. Из последней машины вылезает шофер и бежит к Бернду и Балтусу. — Наверное, хочет спросить, как ехать дальше, — говорит Бернд. Но Балтус знает, что это не так. Ведь к ним бежит Гарри из «Тоутл Глоубэл», о чьих гастролях оповещают афиши. — Старик, а я уж подумал, грежу. Как очутился ты в этом медвежьем углу? Балтус удивлен не меньше Гарри, хотя он с вечеринки у Марины знает, что группа Гарри гастролирует где-то в этих краях. Наконец поехал он и для того, чтобы посмотреть их в деле. — Давайте за мной, мы вас подбросим, — командует Гарри. Не проходит и десяти минут, как три машины останавливаются перед вагончиком. Медленно рассеивается облако пыли, поднятое машинами. Оркестранты шумно приветствуют Балтуса. Гарри снимает фирменную кожаную куртку и вешает ее на щит, на котором написано: «Посторонним вход на территорию площадки строго воспрещен! Родители, не отпускайте детей гулять одних!» — А не устроить ли нам короткое праздничное шоу в этой северной пустыне, орлы! Кто за, доставай инструменты. Ударник устраивается рядом с бочкой, остальные располагаются вокруг. Гарри кланяется. — Леди и джентльмены, без усилителя, без электроподогрева и сцены — гала-концерт в честь Балтуса, будущего члена нашей группы, и инженера Бернда, отважного созидателя энергетического гиганта… Не сыграли они до конца и двух песен, как появилась публика: несколько девушек на велосипедах, и, громыхая, остановился грузовик с балками. После третьей вещи гитарист подзывает Балтуса, вручает инструмент и говорит: — Ну давай покажи, на что ты способен. Гарри объявляет Сантану и считает — раз, два, три. Балтус показывает, на что он способен. Он играет исключительно трудное соло. Гала-концерт заканчивается, когда публика пополнилась еще и пастухом со стадом овец и тремя бешено лающими овчарками. Музыканты погружают инструменты в «рафик», грузовик выезжает на шоссе, девушки толпятся вокруг Гарри, пока наконец все не получают по автографу, овечье стадо, поднимая пыль, отправляется своим путем. Гарри садится с Балтусом на ступеньки вагончика. — Ну ты обдумал мое предложение? Мне необходимо знать поскорее. Если ты откажешься, мне надо срочно искать другого. — Да я, знаешь, прикидывал, нельзя ли убить двух зайцев: чтобы и в больнице работать, и у вас играть. Но это, вероятно, вряд ли получится, или как? — Ну, старик, больной зуб надо срочно рвать. Сам подумай: как можно совместить репетиции, поездки, выступления — сегодня в Берлине, завтра в Эрфурте, а послезавтра в какой-нибудь глухомани? Или с другой стороны: что за санитар из тебя получится, если с утра тебе надо бежать на репетицию, после обеда — на радио, а по вечерам, вероятно, раза два в неделю заниматься в музыкальном училище? И то и другое требует всего человека целиком, и музыка и больница. Нужно выбирать что-то одно. Или — или!