— Если хотите, можете остаться на ночь. Места у нас хватит. Ну и видок, наверно, был у меня в тот момент! А Симона нашлась: «Это Балтусу решать, я-то завтра свободна». Что было говорить после этого? Тина действительно молодчина. Увела меня под каким-то предлогом на кухню и спросила: — Не могу сказать, что знаю, какие у вас с Симоной отношения. Хочу только знать, как вы будете спать, — порознь или вместе? Тут, наверно, на моем мальчишеском лице выступили красные пятна. — Пойми меня правильно, Балтус, я подумала: лучше уж мы сами выясним этот вопрос, а то может получиться неловко не только для тебя, но и для Симоны. Я бы охотно рассказал Тине все о наших с Симоной отношениях, но не набрался мужества, сказал только: — Думаю, отдельно лучше. — Балтус, ты отличный парень, — сказала она и поглядела на меня так, что мое лицо из пунцового стало лиловым. Я не понял, что она имела в виду. — Я думаю, Симона из тех девушек, с которыми нельзя вести себя легкомысленно. Мне она очень нравится, Балтус. Да, так вот говорит Тина. И моему отцу Симона, похоже, тоже пришлась по нраву. Пока Тина держала со мной тайный совет, он открыл бутылку своего любимого вина. Когда мы снова все вместе сидели за столом, он сказал: — Так дальше не пойдет. Здесь все говорят на «ты», отчасти по родственным мотивам, отчасти из чувства женской солидарности. Мне нравится позиция постороннего… Он протянул Симоне бокал. — Вы позволите, чтобы я обратился к вам на «ты», и ответите мне тем же? И хотя, по моим понятиям, звучало это чересчур выспренне, но тем не менее было приятно. Правда, я невольно хихикнул, когда дело дошло до поцелуя. Он никак не мог решить: целовать ее в щеку или в губы? Поколебавшись, поцеловал в щеку. Странно. Ничего экстраординарного не случилось сегодня, но у меня такое чувство, будто я вдруг распахнул дверь, перед которой долгое время стоял без ключа. Теперь я мог бы откровенно поговорить с Симоной обо всем, обо всем, что касается нас двоих. Не прокрасться ли мне к ней в гостиную? Симона из тех девушек, с которыми нельзя вести себя легкомысленно, сказала Тина. Да и у нас ведь еще целая неделя впереди, так что успеется. Интересно было бы знать, что думает сейчас, в эту минуту, Симона. Какую роль она мне отводит? Хотелось бы быть сейчас рядом с ней. Гладить ее волосы. Сказать ей, что… Балтус, ты заводишь себя, к чему этот вздор, к чему он сейчас? Подумай о чем-либо другом, о чем-либо таком, что никак не связано с Симоной. А потом спать, спать… Капитан Немо сидит в салоне «Наутилуса», играет на фисгармонии «Иеллоу Сабмэрин». На одной из картин, висящих по стенам, — изумительно красивая женщина: темно-каштановые волосы, длинное белое платье с удивительной узорчатой каймой… Роберт Кох стоит в лаборатории, у него вид человека усталого, больного. Его ассистентка переносит бактериальные культуры на предметное стекло, заталкивает его под микроскоп. На ней чертовски соблазнительное бикини. Балтус, иди сюда, быстрей, мы обнаружили их… Капитал Немо играет на фисгармонии, мимо иллюминаторов — в экзотическом подводном мире — проплывают причудливые рыбы, где-то на горизонте яркой белой точкой светится домик, во всю длину фасада которого золотыми буквами значится: «Сельская амбулатория Тимбукту, округ Нойстрелиц…» «…твоя Симона из тех девушек, с которыми нельзя вести себя легкомысленно». 21 Балтус дежурит ночью в мужском отделении. Он сидит в скудно меблированной комнате и читает. В качестве закладки он использует записки, какому пациенту в какое время какие пилюли, таблетки или капли следует дать. В экстренных случаях он обязан вызвать дежурного врача. Тишину нарушает легкий жужжащий звук. Вспыхивает лампочка с цифрами. Балтус идет в палату с соответствующим номером и тут же возвращается оттуда с «уткой». Он выливает содержимое в туалет, споласкивает ее и несет обратно в палату. Опять сидит в дежурной комнате. Строчки плывут перед глазами, сближаются, сливаются, голова его падает на стол. Он спит. Голосит будильник, и Балтус вскидывает голову, смотрит перед собой. Ровно двенадцать. Он словно в трансе берет маленький поднос, на котором стоят три крошечные пиалы. Каждая из них снабжена полоской бумаги с надписью; фамилия пациента, номер палаты, название препарата, количество таблеток. Пора будить первых двух больных. Послушно, как дети, глотают они свое лекарство, запивают водой, которую подает им Балтус, поворачиваются на другой бок и быстро засыпают. В третьей палате горит свет. Мужчина лет пятидесяти сидит на кровати и смотрит на Балтуса глазами, полными ожидания. После того как больной принял лекарство, Балтус хочет уйти. — Пожалуйста, останьтесь на минутку, — говорит больной, — знаете, я боюсь, все время боюсь, что могу не проснуться, если засну. Вам, наверно, трудно это понять. В вашем возрасте еще не думают о смерти. Балтус не знает, что сказать. Но, больной, очевидно, вовсе и не ждет слов Балтуса: он говорит и говорит без умолку сам. — Полтора года назад у меня был инфаркт, вот, а теперь, знаете, я попал сюда из-за желудка. Но кто пережил инфаркт, тот живет до первого звонка. Врачи хоть и убеждают, что и наш брат может прожить до ста лет, но это просто своего рода психологическая пилюля, чтобы успокоить, да, только чтобы успокоить. — Мне надо возвращаться в дежурную комнату, — говорит Балтус и направляется к двери, — может статься, кто-то уже вызывает меня, я должен спешить, вы уж извините! Лицо мужчины выражает смущение и оцепенение. — Постарайтесь заснуть, я попозже зайду к вам еще раз, а сейчас, извините, не могу задерживаться, мне действительно пора идти, — говорит Балтус. Идя по коридору, он на ходу читает имя, написанное на листочке: Матиас Хюбнер. Дежурная сестра приходит на час раньше положенного. Она сомневалась, по плечу ли Балтусу ночное дежурство. Балтус рад, что может идти домой. В самом деле, домой, думает он. Домой, к Симоне! Да, домой — надо бы написать матери открытку. Хотя она и делает всегда вид, будто совершенно не беспокоится на мой счет, но это просто из-за своих принципов, она не любит высказывать чувства. Напишу ей завтра письмо, а уж открытку так наверняка. На мгновение у него мелькает мысль, что есть ведь еще и Моника, подруга Симоны, которой, собственно, и принадлежит комната, воспринимаемая им как дом родной. Тихонько поднимаясь по лестнице к своему пристанищу, он встречается с Симоной. Она как раз собралась отводить Нину. — Доброе утро, я приготовила тебе бутерброды и согрела чайник, — говорит она и добавляет с улыбкой: — Можешь, между прочим, спать на моей кушетке, если это тебе подойдет, конечно. Все утро Балтус спит. После обеда он обрезает кусты фрау фон Бреденфельде. И невольно вспоминает Хюбнера, который боится умереть. Балтус решает поговорить с ним следующей ночью, или хотя бы дать ему выговориться. Когда Симона с Ниной приходит домой, Балтус уже накрыл стол к ужину. — Мне кажется, из тебя выйдет неплохой супруг, — со смехом говорит Симона, а Нина виснет у Балтуса на шее. Симона получила открытку от Моники: она возвращается в конце недели. И спрашивает: неужто этот забавный парнишка Балтус все еще не уехал? Балтусу эту открытку Симона не показывает. Уложив Нину, спев ей несколько песенок на сон грядущий, Симона опрашивает: — Я провожу тебя до больницы, если хочешь. Хочешь? Еще бы ему не хотеть! Они выходят из дому часом раньше необходимого. Идут не кратчайшим путем. Перед входом в больницу Симона прощается с Балтусом поцелуем, который приводит его в полное смятение, ибо это не современный мимолетный поцелуй, не поцелуй напутственный, каким целуют матери, а скорее привычный «супружеский» поцелуй. Ободренный этим поцелуем, Балтус говорит: — Симона, мне необходимо с тобой поговорить, да, нам необходимо поговорить. — Да, нужно, но не сейчас, взгляни на часы. Она целует его еще раз, но теперь как бы невзначай. И уходит. Балтус рад, что он хотя бы начал разговор. Теперь будет легче объясниться. Завтра, может быть, послезавтра, во всяком случае, скоро. Он уходит от ворот, только после того, как Симона исчезает из виду. По парку он не идет, а летит, как во сне, минует лужайку, где встречался на прошлой неделе с Кристиной, длинный коридор мужского отделения и оказывается в ординаторской. Дежурная сестра второй смены как раз собирается уходить домой. Она сняла халат и стоит в трусиках и бюстгальтере. — Прошу прощения, — говорит Балтус и хочет отступить в коридор и подождать там, пока молоденькая медсестра не закончит переодевание. — Да ты заходи, не видал девочек в купальниках, что ли? Судя по твоему виду, приходилось, вероятно, видеть их и в более пикантном одеянии. — Она надевает платье через голову. И хотя теперь она одета, Балтус видит ее все еще в трусиках и бюстгальтере. Прежде чем его воображение успевает дорисовать эту картину, она говорит: — Старшая сестра Мария, ты, наверно, видел ее сегодня утром, похоже, считает, что ты ужасно скучаешь во время ночного дежурства. Она оставила тебе послание, там четко расписано, как развеять скуку. Мне, надеюсь, ты тоже не откажешь в любезности. Понимаешь, не успела вымыть всю посуду после обеда, сделай милость, вымой несколько тарелок и чашек исключительно для меня. Кстати, меня зовут Сюзанна, но можешь звать меня просто Сюзи, меня все так зовут. Балтус не успевает сказать ни да, ни нет, потому что Сюзи, послав ему воздушный поцелуй, выпархивает из комнаты. Он один. Он думает о Симоне. Думает ли сейчас о нем она? Он идет к окну, открывает его. Комнату наполняет запах цветов и сырости, квакают лягушки, поют соловьи. Пробившись через деревья парка, в комнату проникают звуки ночного города: шуршанье автомобильных шин, дребезжанье трамвая. Балтус, стоя у окна, делает несколько глубоких вдохов, словно ныряльщик перед прыжком. Он идет к шкафу и натягивает халат. Вот теперь он действительно заступил на дежурство. Он сидит за столом, а воображение уносит его в иное время и пространство. Балтус, великий ученый, сидит после тяжелого рабочего дня в клинике за своим письменным столом и просматривает записи последней ночи. Он на пороге решения проблемы рака. После его статьи, опубликованной в авторитетном международном медицинском журнале, о его исследовании писали газеты Москвы, Нью-Йорка, Токио и Парижа: ученый из ГДР на пороге решения раковой проблемы здравоохранения! Доктор Балтус освобождает человечество от ракового бича! Проблема века почти решена! Доктор Балтус Прайсман — Эйнштейн медицины! Неторопливым жестом Балтус достает из-под мензурки записку. Читает: «Уважаемый господин Прайсман!