Балтус бормочет, что совершенно-де случайно вот проезжал, и тут у него, мол, мелькнула мысль, и что они вовсе не хотели им мешать, и поедут дальше… Симоне кажется, что она здесь совсем некстати. Но чувство это тотчас улетучивается. — Ну что же, если стесняется Балтус, этот человече, тогда хоть мы с тобой пойдем, — говорит Тина, обнимает Симону за плечи и ведет ее в сад. Балтус обстоятельно ставит мотоцикл, копается в бензопроводе, посматривая на отца, идущего навстречу женщинам. Балтус чувствует: похоже, пора быстренько содействовать прояснению ситуации. Он обгоняет Тину и Симону и перехватывает отца. — Добрый день, извини, мы случайно заехали в здешние края и… — Случайно? Жаль, я думал, ты специально. Такая встреча помогает Балтусу избавиться от неловкости. Он думает: надо же, неделю назад, когда я к тебе приходил, ты говорил совсем другое. Если, конечно, ты и сейчас не скажешь вдруг: ну, Балтус, сколько тебе нужно… Прежде чем Балтус успевает обозлиться, он вспоминает о Симоне. — Это Симона, — говорит он. — А я Нина, — пищит Нина. — Ну, если так, то проходите, пожалуйста, я сейчас принесу на веранду еще два стула. Что будете пить? Такого приема Балтус не ожидал. Ну разве это не настоящая случайность и разве это, сверх того, не сюрприз?! — Я быстренько начищу еще картошки. Обедать-то вы, надеюсь, останетесь? — говорит Тина. Она забирает Симону с собой в дом. Нина ловит в саду божьих коровок и складывает их в спичечный коробок. Балтус сидит на веранде с отцом, но разговор у них никак не налаживается. Да и что говорить Балтусу? В нем мало-помалу разгорается чувство, подобное тому, что охватило его неделю назад, когда он приходил к отцу, стоял внизу, перед входной дверью. — Я звонил тебе на следующий день, — говорит отец. — По-дурацки все так получилось в тот вечер. Я как раз вернулся из Франции, устал чертовски, а потом эта толпа гостей. Как там можно было говорить? Твоя мать сказала мне по телефону, ты куда-то уехал, честно, Балтус, я хотел поговорить! Балтус не знает, что ответить отцу. — Ты здесь действительно случайно оказался? — спрашивает отец. — Честно? — Предельно честно, Балтус. — Не случайно. — Ну тогда будь здоров, мой мальчик. У Балтуса на мгновение возникает такое чувство, будто вернулось доброе старое время кладоискательства. Из дома слышно хихиканье и иногда смех. — Они, похоже, сразу нашли общий язык, наши дамы, — комментирует отец. — Расскажи, где ты, собственно, пропадаешь? — Я подрядился на две недели в больницу в Шверине, санитаром, потом несколько дней отдохну на Балтийском море, — говорит Балтус и ждет теперь вопроса: а что потом? Вопрос действительно следует. — А потом? — Не знаю. Пока не знаю. — Как? Что-то я тебя не пойму. А твоя учеба? — Пока не состоится, — лаконично отвечает Балтус. — Что значит «пока не состоится»? — Самая ординарная вещь на свете: не принят, — небрежно отвечает он. — Ну, парень, я тебя не понимаю. Почему же ты сразу не пришел ко мне? Я бы попробовал что-нибудь придумать. Тина и Симона выходят на веранду. — Так, подвиньтесь чуточку и развлекайте нас, пожалуйста, — говорит Тина. Развлечения мужчинам как-то не приходят на ум, но Тина не позволяет возникнуть паузе. — Представь себе, Гюнтер, Симона, так же как я когда-то, медсестра. Нина заходит на веранду со спичечным коробком в руке и забирается к Балтусу на колени. — У меня здесь много-много божьих коровок, посчитай. Она вытряхивает их из коробки на стол. Божьи коровки расползаются по скатерти во все стороны. Балтус считает вместе с Ниной: — Одна, две, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… После того как улетает наконец последняя, Тина и Симона накрывают на стол. — Так, теперь мы женской компанией отправляемся на озеро, а вам предоставляется почетное право заняться мытьем посуды, — говорит Тина тоном, исключающим какие бы то ни было возражения. Балтусу отец поручает вытирать посуду. — Ты мне так и не ответил, Балтус. Почему не пришел ко мне, когда тебе отказали? Балтусу теперь все, что он собирался сказать, кажется сплошным фразерством, все эти «чего я хотел бы достигнуть в жизни, я хотел бы достигнуть самостоятельно», «хочу добиться этого сам или вовсе не добиться», «мне претят протекции и блат». Он говорит: — Не знаю, поймешь ли ты меня. Дело было так: вообще-то неудача исключалась, во всяком случае я ее никак не ожидал. Но когда это все-таки случилось, меня словно нокаутировало. А если быть честным до конца, в последние годы мы с тобой никогда не говорили по-настоящему. Правда, я к тебе иногда приходил, ты давал мне деньги, даже когда они мне не требовались, но по-настоящему говорить мы с тобой никогда не говорили. И так вот просто вдруг прийти… Кроме того, я хочу, чтобы приняли меня не потому, что ты мой отец. — Тебе не кажется, Балтус, что это фальшивая гордость или, может, даже своего рода сомнительное чувство превосходства, а? — Нет, я так не считаю! — Тогда расскажи, что ты намерен предпринять дальше. — Этого я пока не знаю, я пока раздумываю, есть разные возможности… — Так ты, значит, собираешься отказаться от своей цели — быть врачом? — Нет, этого я не хочу, но не исключено, что придется сделать так поневоле! — Тогда позволь все-таки помочь тебе, парень. Я еду послезавтра в Берлин, посмотрю там, что можно сделать. Наверняка можно как-то поправить дело. — Ты меня не понимаешь, такой помощи мне не нужно, отец, — говорит Балтус. Но такой твердости, с какой звучат его слова, такой твердости в нем нет. В голове у него мелькают и другие мысли: сейчас я упускаю, может, единственный шанс. Почему не сказать просто: хорошо, отец, попробуй. Разве действительно так безнравственно, если я использую этот шанс? И может, это вообще высшая справедливость? В конце концов я сделал все, что было в моих силах, больше чем другие, и не справедливо ли будет, если я прибегну к помощи? — Ну хорошо, если ты так горд и так упрям или как это ни называй, помочь тебе трудно, — говорит отец. Но он испытывает известное уважение к позиции своего сына. Она напоминает ему о собственной юности… Ему кажется, что сын очень похож на него. Ему хочется сказать Балтусу что-нибудь ободряющее. Но как? Когда вода начинает бежать из раковины, полной посуды, он говорит: — Между прочим, Тина изрядно намылила мне голову после твоего визита. Думаю, она была права. И, знаешь, я очень рад, что ты совершенно случайно оказался здесь у меня… Балтус чувствует, что отец говорит искренно, его тянет сказать ему в ответ что-нибудь ласковое, примиряющее, но и в то же время что-то в нем и противится этому чувству. 20 Как ни странно, я не так уж паршиво себя чувствую. Сегодня после обеда я сомневался, верно ли поступил, отказавшись от его помощи — как он ее понимает. Меня и вправду поразило, что он обрадовался моему приезду. Если быть совершенно искренним: не видел бы сам, ни за что не поверил. Догадывается ли Симона, что она была для меня своего рода моральной защитой? Забавная ситуация возникла, когда Тина сказала: