Он вышел в центр тронного зала Топкапы. Замер на секунду. Сверкнул глазами. И начал… И чем больше он говорил – по-французски, разумеется, – тем сильнее тишина становилась в помещении. Первым делом Максим предложил утвердить те самобытные его выходки, которые он устроил. А именно, подтвердить возрождение Римской Империи и признать создание Восточно-Римского, Иерусалимского и Армянского царств, а также Великого княжества Вендского и Синайского княжества. Тишина. Этого ждали. Это было очевидно. Потом наш герой взялся за делёж, начав с Болгарии. Он предложил распилить её на две части. Все земли исторического региона Фракия и восточную Мезию передать Восточно-Римскому царству. Остальные владения – Сербии, провозгласив последнюю Югославским царством под руководством того самого Георгия. Самого же Царя Болгарии низложить, а царство самостоятельное распустить. Почему так круто? Потому что Максим обвинил Болгарию в чёрной неблагодарности. В том, что русские солдаты не раз и не два проливали кровь за их свободу, когда же дошло до дела – им плюнули не в лицо, нет, в душу. А значит – что? Правильно. – Я тебя породил, я тебя и убью! – процитировал Меншиков Тараса Бульбу. А потом добавил: если не найти способа примирить славян на Балканах, этот полуостров будет пороховой бочкой долгие десятилетия. Если не столетия. И кровь здесь будет литься рекой непрерывно. Дальше настал черед Австро-Венгрии. Её тоже распускали. Наследник Франца-Иосифа – его внучатый племянник Карл – получал престол Венгрии, провозглашаемой независимой. Но не в границах Транслейтании, а в очень усечённом варианте. То есть в пределах земель, преимущественно населённых венграми. Трансильвания также становилась независимой державой – Великим княжеством – и переходила под руку королевы Элизабет. Той самой Элизабет, кто была изначально известна Меншикову как Эржи и носила под сердцем его ребёнка. Формальный повод был прост: Элизабет – единственный ребёнок законного сына Франца-Иосифа. Так что – почему не она? Татьяна Николаевна также присутствовала на этой конференции. И в этот момент вспыхнула словно спичка, вперившись взглядом сначала в мужа, а потом в эту «девицу с пузом». Та скромно отвела взгляд, прикинувшись кроткой овечкой. Максим же лишь мазнул взглядом по супруге и чуть улыбнулся, возвращая ей сторицей за то, что она устроила в порту. Татьяна это заметила и спустя минуту успокоилась. Поняла. Но всё равно сидела нахохливаясь, словно мокрая курица. Северные земли старой венгерской короны отходили Российской Империи, дополняя кластер из Галиции, Лодомерии и Буковины, также отжимаемых от Австро-Венгрии в пользу русских. Южные же земли Транслейтании, населённые славянами, переходили под руку Югославии, что усиливало Белград Боснией, Герцеговиной, Хорватией, Славонией и Далмацией. Австрийская Силезия присоединялась к одноимённой прусской провинции. Богемия и Моравия объединялись в независимое царство Богемия, чью корону получал Меншиков. Верхняя и Нижняя Австрия передавались Германской Империи как королевство Австрия. Сразу под рукой кронпринца Вильгельма – сына Кайзера Вильгельма II. Вся остальная Австро-Венгрия становилась частью Италии. Чтобы компенсировать Далмацию, которую Меншиков обещал Италии, ей дополнительно передавался ВЕСЬ флот Австро-Венгрии. Как военный, так и гражданский. Весь. До последней шлюпки и плотика. В общем – Максим предлагал растерзать Австро-Венгрию в клочья. Франц-Иосиф же, также сидевший на этом мероприятии, принял эту новость без малейшей эмоции. Как сидел со скорбно-сложным лицом, так и остался сидеть. Даже бровью не повёл. Может, и не слышал даже, хотя Максима это мало интересовало. Последней и не менее вкусной в этой плеяде пирогов оказалась Германская Империя. Ей досталось меньше всего к вящей радости Вильгельма. Он-то после оглашения плана Меншикова относительно Австро-Венгрии сидел бледный как поганка и отчаянно переживал. Максим предложил передать Франции её старые владения в Эльзасе и Лотарингии, а сверху накинуть Рейнскую провинцию, Мюнстер, взятый из Великого княжества Ольденбург, а также колонию – Германское Того. Не очень много. Но пилюлю подсластили передачей ВСЕГО флота Германской Империи Франции. Всего. Вообще всего. Что гражданского, что военного. И Германия несла ответственность за эту передачу. В случае, если корабли будут затоплены или как-то ещё испорчены, она должна будет возместить их стоимость любыми доступными средствами. Великобритании Максим предлагал передать прусскую провинцию Ганновер[8], исключая округ Штаде[9], и колонию – Германскую Юго-западную Африку. Немного. Очень немного. Но Великобритания, по словам Меншикова, и вложилась меньше всего в победу. – Она даже германский флот не смогла остановить. Разбить-то ладно, куда там? Просто остановить, не давая прорваться сначала в Средиземноморье, а потом обратно. И это Владычица морей?! Ладно, на суше ребята с Туманного Альбиона всегда были слабы, но на море… на море-то? Слабы… и бестолковы оказались. Великобритания в этой войне была скорее балластом, чем помощником. Но и её уважить нужно. Пусть её генералы и адмиралы проявили дивную некомпетентность, но простые солдаты и моряки старались. Жаль, что от них ничего не зависело… Английский адмирал Дэвид Битти, что командовал с лета 1916 года морскими силами Великобритании в Средиземном море, сидел молчаливый и красный. Как рак. Он не вступал в полемику. Лишь взглядом давал понять: эти слова Максиму ещё припомнят. Все остальные же потешались. Особенно Вильгельм II, которому это унижение англичан доставило удивительную радость… Великое княжество Вендское становилось ещё одним выгодоприобретателем от раздела Германии. По итогу, оно забирало бывшие прусские провинции Восточная и Западная Пруссия, Позен, Силезию, включая кусок, присоединённый у Австро-Венгрии, и Померанию, а также Мекленбург-Стрелиц и Мекленбург-Шверин, за исключением мелких южных анклавов последнего. Столь крупное территориальное формирование в центре Европы не могло быть просто Великим княжеством, поэтому оно было преобразовано в Вендское царство со столицей в Штормграде. Японская Империя получала все германские концессии и земли в Китае. А Российская Империя забирала прусскую провинцию Шлезвиг-Гольштейн, округ Штаде прусской провинции Ганновер, Великое герцогство Ольденбургское, исключая Мюнстер, а также города Любек, Бремен и Гамбург. Сверх того, Россия получала колонии Германский Камерун, Германскую Восточную Африку и Германскую Новую Гвинею. Таким образом, Германская Империя полностью лишалась выхода к морю, что в какой-то мере компенсировало Великобритании небольшую долю. Ведь на одного серьёзного конкурента становилось меньше. Адмирала Битти это, впрочем, не радовало. – Мне кажется, сэр, – холодно произнёс он, – Ваше предложение стоило бы обсудить и трезво взвесить. – А мне кажется, сэр, – расплылся в предельно мерзкой улыбке Меншиков, – что если Великобритания не возьмёт то, что ей дают, то я передам вашу долю французам. Париж же не откажется от Ганновера и алмазоносной Намибии. Ведь так? – спросил Максим у французского адмирала Поля Гепрата, что представлял Францию. Тот нервно улыбнулся. Скосился на побагровевшего до совершенно неестественной красноты Дэвида Битти. И, пожав плечами, тихо произнёс: – Почему Франция должна отказываться от большей доли? В конце концов, французские солдаты честно и самоотверженно сражались против превосходящих сил Германской Империи. – А англичане не сражались?! – рявкнул адмирал Битти. – Сражались, – сдал на попятную Гепрат. – Чужими руками преимущественно, по своему обыкновению, – тут же дополнил слова Поля Максим. – Туманный Альбион славен своими интригами… в той же мере, как и тем, что в чистом поле, лицом к лицу, он очень не любит встречаться со своими врагами, предпочитая, чтобы каштаны ему из огня таскали сельские дурачки. – Вы забываетесь! – Так осадите меня, – расплылся в улыбке Меншиков. – Что Вы можете? – Вы ведёте себя неподобающе! – Я делаю то, что считаю нужным. Потому что могу. А Вы – нет. Вы – не можете. У Вас нет сил меня заткнуть или заставить отступить. Ни у Вас, ни у Великобритании. Я дал вам вашу долю. Больше вы не заслужили. Берите и довольствуйтесь ею или идите к чёрту. Что, не нравится? А вы думаете, России понравилось, когда вы вместе с немцами украли у нас победу 1878 года? Когда помножили на ноль кровь русских солдат и моряков? Ничто не забыто. Никто не забыт. Полагаю, что это больно и страшно осознавать, но я просто возвращаю вам должок. И я ещё щедр. Из уважения не к Вам, а к простым солдатам и морякам. Они-то не виноваты в промахах своего руководства. Битти медленно встал, с вызовом глядя на дерзко и нагло улыбающегося ему в лицо Меншикова. Желваки Дэвида ходили ходуном, а кулаки ритмично сжимались до побелевших пальцев. Он был в ярости. Он едва сдерживался… из последних сил… – Выродок! – прорычал адмирал. – Ещё… – хохотнув произнёс Максим. – Тварь! – Да! Ещё! Давай! – ещё шире улыбнулся наш герой. – Как тебя земля носит?! – Несколько опешил адмирал. – Аш назг дурбатулюк. Аш назг гимбатул. Аш назг тракатулюк. Аг бурзум-иши кримпатул, – «на голубом глазу» с резко посерьёзневшим лицом произнёс Максим, вокализируя текст с кольца Всевластья на чёрном наречии. – Что? – отступив назад, пробормотал адмирал. – Что Вы говорите? – Вааагх! – прорычал Меншиков, шагнув вперёд, выхватывая кинжал с очень мерзкой усмешкой, не сулящей ничего хорошего. Адмирал шагнул назад. Оступился и завалился на спину. Максим же замер, нависая над ним. Посмотрел на Дэвида. Хмыкнул. Как можно более дружелюбно улыбнулся. И произнёс. – Извините. Увлёкся. После чего, пожелав хорошего дня всем присутствующим, удалился. Свои условия он озвучил. Обсуждать их он был не намерен. В конце концов, если развлекать саму Смерть, то почему бы не сыграть в русскую рулетку по-крупному? Татьяна Николаевна подорвалась и вышла следом. Она не хотела оставаться ТАМ без мужа. Когда же Максим с супругой уже садились в автомобиль, то он заметил, что народ, приглашённый им в Топкапы, довольно энергично его покидает. Завтра они снова туда придут. Сегодня же… они были просто не готовы продолжать дискуссию. Во всяком случае публично. По углам-то шушукаться будут. Но не открыто. Максим сумел произвести впечатление. Снова. – Твою мать… – тихо произнесла Татьяна, громко и нервно выдохнув, когда уже сели в автомобиль. – Ты с ума сошёл! Ты безумец! Чудовище! Ты видел, КАК ты их напугал?! Да я сама чуть не обмочилась! Ты своё лицо видел, когда эту чертовщину древнюю проговаривал? Они же знают! Ты понимаешь? Они все знают, кто ты! Зачем? Боже! О… это безумие… – Чудовище, говоришь? ХА! Прошу заметить – я ТВОЁ чудовище, – растянув дурашливую улыбку, заметил Максим и с пробуксовкой бросил автомобиль вперёд. Чем вызвал вскрик и визг своей дамы. Глава 3 1916 год, 23 октября, Константинополь Максим сидел, откинувшись на спинку кресла, и перебирал струны гитары, мурлыкая себе под нос «Отряд не заметил потери бойца» Егора Летова. Едва-едва слышно. Так, скорее себе и почти что про себя. А вокруг вялым, засыпающим реактором гудело застолье. Люди пили. Праздновали. Но уже как-то без энтузиазма. Притомились. Вплоть до того, что кто-то так и вообще дремал в салате. После выходки Меншикова в день открытия Мирной конференции особых проблем с подписанием не было. Он выглядел в должной степени безумным и опасным, чтобы никто не решился долее с ним спорить. Тем более что в целом – всех всё устраивало. Даже Великобритания получала не так чтобы и сильно мало. Да, Лондон крайне не устраивало то, как поделили флот. Да, Лондон считал отдавать ТАКИЕ куски России слишком жирным. Но так и что? Что реально Лондон мог сделать, чтобы воспрепятствовать воле Меншикова? Ничего. Тем более что адмирал Битти оказался не лучшим дипломатом, а более искусных кулуарных бойцов подвезти не успели – темпы, с которыми наш герой всё проводил, не дали. Так что 21 октября 1916 года все участники конференции поставили свои подписи на черновом проекте документа, поставив жирную точку в Первой мировой войне. Черновик. Просто черновик. По-хорошему, его требовалось бы выверить. Утрясти. Всё проговорить и взвесить, дабы добиться понимания у всех подписывающих сторон. И если интересами проигравшей стороны можно было пренебречь, то победители должны, безусловно, всё взвесить и поделить. Но вот беда – Максим не хотел ничего взвешивать и делить. Он знал: если переберётся на поле англичан – они его там сожрут, задавив вековым опытом. Поэтому он действовал дерзко, нахрапом, от бедра. В стиле: или вы подписываете то, что я предложил, или я оставляю вас с Германией и Австро-Венгрией один на один. Или так – или никак. Для новейшей истории Европы и мира – совершенно кошмарный и непривычный подход. Но от того не менее реальный, чем любой другой. Да и чего делить? Он работал крупными мазками, действуя с позиции абсолютного победителя. Поэтому, скрепя сердце, эту бумагу подписали все. Сначала подписал Вильгельм II потому, что до ужаса боялся Максима. Потом, после непродолжительных колебаний, свою подпись поставил представитель Франции. Оставаться один на один с Германией ему не хотелось, а плюшки, которые получала его страна, в любом случае превосходили все ожидания. Особенно те, которые имелись под конец войны. После чего адмирал Битти с крайне недовольной «мордой лица» последовал примеру своих коллег и также подписал «черновик Максима». Даже Франц-Иосиф на удивление не ёрничал и не противился. Он ожидал куда худшего исхода для своего дома. Да, Австро-Венгрия распускалась. Но дом Габсбургов не вырезался под корень, чего бывший Император очень боялся. Более того – его внучка оказалась беременна от этого чудовища. Конечно, они оба всё отрицали, но… ему не требовались доказательства. Главное было в другом: Франц-Иосиф теперь был спокоен. Он был убеждён: «это чудовище» позаботится о его внуках. Во всяком случае, об одном. Да и с Элизабет они на удивление оказались дружны… Поэтому он, словно бессловесный телок, покорно сделал то, что от него требовалось. Но цирк на этом не закончился. Утром 22 числа Максим провёл свой небольшой импровизированный «Нюрнберг», на котором судил бывшего Императора и бывшего султана за преступления против человечества. А заодно и их ближайших сподвижников. Францу-Иосифу был вменён в вину геноцид славян, а Мехмеду V – армян. Это очень необычное для эпохи обвинение немало удивило всех. Ведь эти люди были подданными указанных монархов. И это личное дело суверенов: карать их или миловать. Максим же считал иначе. Отказать себе в том, чтобы одним махом заработать ещё пригоршню очков уважения в таких сложных регионах, как Закарпатье и Закавказье, он не мог. Да и чисто по-человечески относился к любым актам геноцида очень плохо. Если говорить по существу, то ничего дурного в смертной казни – в том числе массовой – Максим не видел. За дело. Это был важный инструмент социального контроля. Но убивать людей просто потому, что они родились не в той семье, считал бредом. Он считал, что наказывать нужно за дело и только за дело. Поэтому охотно воспользовался поводом и создал прецедент… Конечно, суд над монархами уже бывал в истории. Но вот за геноцид собственного народа их судили в первый раз. Всё прошло быстро, лихо и сурово. В духе советских троек. Максим старался максимально всё не затягивать, так как мог нарваться на долгие, многолетние разбирательства. Поэтому, как и в ситуации с мирным договором, продавил всё на своём авторитете. И уже утром 23 октября всех приговорённых казнили на площади перед Святой Софией при большом скоплении народа. Изначально Максим желал всех осуждённых раздеть донага, а потом повесить на общей виселице. Чтобы они задорно раскачивались и болтались там. А дальше, через денек-другой, отрубленные головы осуждённых выставить на пиках у храма, а тела выбросить в сточные рвы. Но потом сжалился. Элизабет уговорила так не поступать. И турчанка… Турчанка… да… странная девица. Поначалу он её просто хотел обычной животной страстью. Но не насиловать, а по взаимной симпатии. Не успел. Только слегка обработал, расположив к себе. А потом приехала жена… и всё как-то завертелось. Пришлось продолжать держать марку и строить из себя правильного супруга. И это оказалось очень разумно, так как «дикая кошка» прекрасно владела немецким и охотно стала на нём общаться с Татьяной Николаевной. Ту-то, конечно, «благими намерениями» было не провести. Она сразу раскусила планы супруга. Поэтому решила вернуть шпильку и пришла с Элизабет и этой особой уговаривать его смягчить приговор. Дескать, не стоит так бестактно обращаться с августейшими особами.